2. Экспедиции 1934-1940 гг.

В 1934 г. я окончил Средне-Азиатский индустриальный институт, Горный факультет (по геологической специальности) и продолжил работу в экспедициях уже с дипломом инженера-геолога- До этого я работал в экспедициях без такого диплома, да и то с перерывами (на учебные занятия). В 1929 г. я сдал экзамен на старшего коллектора на шахте Шураб в Таджикистане, в 1931 г. был начальником Зиддынского отряда Ханакинской партии на Гиссарском хребте (в Таджикистане), в 1932 г. — технорук Кизил-Кийской партии в южной Киргизии и затем Арпакленской партии в западной части Копетдага в Туркмении, а в 1933-1934 гг. — начальник Керминской партии (западные отроги Зеравшанского хребта в Узбекистане). В 1935 г. опубликовал первую научную работу о вельдских отложениях в Кызылкумах.

Окончив институт, я работал в одном из отрядов Таджико-Памирской экспедиции, начальником которой был Николай Петрович Горбунов (бывший управделами Совнаркома при Ленине, позднее расстрелянный). Мне удалось найти залежи сурьмы близ озера Маргузор к югу от Пенджикента (место-

рождение Буз-и-Нова). Позднее эту находку приписали одному начальнику.

В экспедициях было много опасностей и трудностей. В 1931 и 1934 гг., нападали басмачи. В 1943 г. плот, на котором я плыл вместе с двумя сотрудниками (в Якутии) попал в водопад (чудом мы остались живы). В том же году я встречался с медведями. Совсем не было продуктов питания, мы были на подножном корме в тайге все лето 1943 г. А трудности были связаны со сложностью геологического строения объектов разведки, но мне тогда казалось, что я могу преодолеть любую трудность такого рода, и, к счастью, это удавалось.

В 1935-1937 гг. мы с женой (она окончила тот же институт в 1935 г.) разведали соляную гору Жоджа-и-Кан на юге Узбекистана, близ города Шерабад. Новый взгляд на генезис этой горы и математическое обоснование этого взгляда мы опубликовали в 1936 г. В эти годы я вел переписку с М. М. Пришвиным и опубликовал несколько литературных очерков, в частности одну из первых записей узбекского эпоса «Алпамыш». В процессе работы мы с женой столкнулись со скрытой оппозицией сталинскому режиму, деятелями которой были наш начальник — замнаркома местной промышленности Узбекистана Рахман, позднее расстрелянный и один из его помощников Киевский, судьба которого мне неизвестна.

Окончив разведку соли, я в марте 1937 г., уехал из Ташкента в Москву. Позднее ко мне приехали жена с дочерью и теща. А в Ташкенте начались аресты среди наших знакомых. Мы до июля того же года жили на даче одного начальника без прописки.

Летом 1937 г. мы с женой стали сотрудниками Таджикской базы Академии Наук СССР и по заданию 9 Главка Наркомата оборонной промышленности уехали снова в Узбекистан. Там мы нашли первое и единственное до сих пор в СССР месторождение очень хороших кристаллов прозрачного гипса, обеспечили отечественную оптическую промышленность этим минералом на тысячу лет. Находку мы описали в четырех научных статьях (1937-1940 гг.). Кого-то надо было награждать, но меня нельзя, так как я был под надзором органов. Жену тоже преследовали за меня. Наградили начальников, которые никогда не были на этом месторождении. А нам даже значка первооткрывателя не дали.

В 1938 г. я был на Полярном Урале. Искал там пьезокварц для наркомата Авиационной Промышленности, выделившегося из наркомата Оборонной Промышленности. Этот минерал нужен для стабилизации радиоволны в передатчиках, которые ставятся на самолетах.

С наступлением крепких морозов (до 60 градусов), сковавших болота, я, не заезжая в город Березов, проехал на оленях по восточному подножью Урала на юг до железной дороги (г. Надеждинск). Это, тот самый путь, по которому когда-то Троцкий бежал из ссылки.

Прибыв в Москву, в трест №' 13 Наркомавиапрома, в котором я работал, я был ошеломлен вопросом: — Это ты? Тебя отпустили? Ведь в Березове тебя ждал арест... На другой день я отправился в органы на Лубянку, 4-й этаж. Там меня допросили: С какой целью я построил пять складов на Полярном Урале? Не для тех ли, кто бежит из Воркутинских лагерей? Я ответил, что условия завоза грузов на Полярный Урал таковы, что это делать надо за два года до прибытия туда геологов. Сначала грузы надо везти на пароходе от Тюмени, Омска или Новосибирска до Березова, затем на мелкосидящем плоскодонном пароходе по Северной Сосьве и Ляпину до поселка Саранпауля, где находится контора и база экспедиции. Здесь грузы перерабатывают (распределяют по пунктам окончательной доставки, из муки пекут хлеб, сушат сухари и т. д.). Следующей весной, когда Ляпин снова станет многоводным, грузы на лодках отправляют вверх по реке и ее притокам. Там их складируют, а зимой по снегу на нартах везут в горы, гае они лежат до лета, когда туда приезжают геологи. В экспедиции, техническим руководителем которой я был, работали до 30 геологических отрядов, разбросанных по хребту на протяжении около 100 километров.

Случаи появления в районе наших исследований беглых лагерников были. Работник КГБ, ведший допрос, задал мне еще несколько вопросов о работе экспедиции, на которые я ответил. Я рассказал ему о том, что мы добыли очень много пьезокварца и что теперь нам предстоит обработать полевой материал в Ленинграде. Мне было позволено это. Начальник экспедиции — старый чекист, когда-то носивший два ромба, по-видимому, защитил меня и Смерть пронеслась мимо, обдав меня ледяным дыханием.

В 1939 г. я, по заданию того же 13-гб треста, проводил разведку и добычу мориона (черного кварца) на Волыни, а в

1940 г. вел поиски горного хрусталя (бесцветный, прозрачный пьезокварц) в районе приисков Якутзолото (бассейн Алдана). Я объездил много приисков, видел там сосланных жен польских офицеров, арестованных и расстрелянных в Катыни после того, как Сталин и Гитлер разделили Польшу, узнал много трагического. Были другие интересные встречи. Я вел дневник. Отрывок из дневника (о картине природы) я послал М. М. Пришвину, с которым я заочно познакомился за пять лет до этого. Пришвин опубликовал его (под названием «В тайге») со своим вступительным очерком («Источник радости») в журнале «Смена», 1940, № 6. В этом очерке он назвал меня своим учеником. После полевой работы я пил чай у Михаила Михайловича и его жены Валерии Яковлевны.

Из кварца, добытого нами, жена нарезала стабилизаторов радиоволны для сотни тысяч самолетов (она работала в кварцевой лаборатории).

Зимой 1940-1941 гг. я поступил в. аспирантуру при Московском геолого-разведочном институте (МГРИ) и написал кандидатскую диссертацию на тему: «Применение математической статистики для подсчета запасов пьезокварца в жилах альпийского типа», дал ее на кафедру методики разведки. Пока ее рассматривали, я уехал в экспедицию, началась война, институт эвакуировался в Семипалатинск, а диссертация пропала.

Экспедиции 1934-1940 гг. своими трудностями (не только физическими) закалили и подготовили к испытаниям, которые ждали меня в дальнейшем.