4. Элементы-примеси и экономика

На новом месте, по моей специальности, я много времени уделял исследовательской работе. К проблеме элементов-примесей я подошел с более широкой позиции. Хищничество проявляется не только в добыче золотоносных песков, но и в добыче многих других (пожалуй всех) полезных ископаемых и в использовании последних. На Соликамском и Березниковском калийных рудниках из недр земли извлекают менее 50 процентов объема пластов сильвинита и карналлита, а остальное гибнет. Из тонны добытого карналлита получают на пятьсот рублей магния, но теряют на три тысячи рублей рубидия (в старом масштабе цен). А в отброс идет еще бром

и много калия, не говоря уж о каменной соли, миллионы тонн которой лежат в отвале близ рудника и отравляют реку Каму. На Зангезурских медных рудниках гибнет около 40 процентов рудного тела, содержащего многие элементы-примеси. При переработке медной руды Урала кроме большого количества меди теряется селен, теллур, золото, сера, мышьяк и многое другое. При использовании полиметаллической руды Алтая теряется серебро, висмут, кадмий, германий, много свинца и цинка. Примеси есть почти во всех рудах и они почти полностью теряются. Так, в фосфоритах есть редкие земли, в угле — германий, в нефти — гелий, сера, в молибденовой руде — рений и. т. д. и т. п. И все это не просто гибнет, но и губит все живое, отравляет почву, леса, реки, воздух. Люди страдают от ртути, мышьяка, таллия, урана и т .д. Между тем, если все это извлечь, то страна получала бы доход по 20-30 миллиардов рублей каждый год (в новом масштабе цен).

Так, во время работы в Северо-Кавказском горно-металлургическом институте у меня сложилась картина всеобщего экологического преступления и хищничества и укрепилось намерение бороться с этим злом. Я спрашивал металлургов и химиков: почему они теряют ценные примеси и отравляют, ими природу? В ответ услышал: проектировщики заводов не предусмотрели их извлечение;, к тому же у нас в Союзе нет нужного оборудования ч и соответствующей технологии. Я обратился в проектный институт с вопросом — почему не предусматривается извлечение элементов-примесей? Мне ответили: геологи не подсчитали запасов этих элементов, у нас нет нужных сведений о составе рудных тел, а без этого проектировать цехи по извлечению элементов-примесей нельзя. К геологам я обращаться не стал, так как сам знал в чем тут дело.

Ни в одной инструкции по подсчету запасов в то время не было положений о подсчете, запасов элементов — или компонементов- примесей. В учебниках по подсчету запасов тоже умалчивалось об этом. Между прочим и ныне, в 1990 г., преподавание методики разведки ведется—по, учебникам, игнорирующим элементы-примеси. Авторы, все самые авторитетные ученые, боялись искать что-то новое. Спокойнее было повторять старое. А новое уже стучалось в дверь храма нашей науки—это математизация и кибернетизация геологии.

Американские инженеры Демонд и Хальфердаль предложили формулу для определения необходимого веса товарной пробы угля в зависимости от «ситового диаметра» частиц, а наши авторитеты безосновательно решили, что она применима и для геологических проб, причем не только угля, но и руды. Геологи провели эксперименты, затратив на них миллионы рублей. Так бездарные исполнители помогали официальным тупицам. В Древней Греции один писатель зло высмеивал двух философов, говоря, что один из них доит козла, а другой решето подставляет. Таких доилыциков и у нас много. У одного министерства геологии СССР сорок научных институтов, да у Академий наук СССР и союзных республик столько же. Кроме того горнопромышленное, металлургическое, химическое, нефтяное, угольное и другие ведомства, имеющие дело с минеральным сырьем, углем, нефтью и т. д. есть свои отраслевые институты. В каждом из геологических институтов от одной до десяти тысяч сотрудников.

Хуже всех в научном отношении большие институты. В таком институте легко скрываться бездельникам и паразитам. Плохо также в тех институтах, даже небольших, но старых. В старом институте больше традиций и рутины. Бездельники там объединяются в группы.

Естественно возникает вопрос: почему такая большая масса ученых занимается доением козлов? Я попытаюсь ответить на этот вопрос позднее.

В конце сороковых годов мне стало ясно, что хищничество и экологическая преступность неизбежно вытекают из нашей социальной системы и из состояния официальной науки. Н. С. Хрущев в одной из своих речей говорил о «факторе времени»: пусть дороже обойдется электроэнергия тепловых электростанций, зато мы получаем ее сегодня, а гидростанции в горах строить долго, хотя их энергия и будет дешевле. Нам именно сегодня важно получить энергию. Так же обстоит дело с добычей нефти. Мы ее сегодня должны иметь и не можем ждать, когда сможем наладить использование попутного газа и вот этот газ пылает факелами. Во втором Баку мы сжигаем миллиарды кубометров попутного нефтяного газа. Если мы не будем учитывать «фактор времени», то неизвестно что может случиться с нашей страной. Такое рассуждение Хрущева толкало хозяйственников на плановое браконьерство и хищничество. У нас идет расширенное воспроизводство бесхозяйственности, подгоняемое бюрократизмом.

Директивы о борьбе с бюрократизмом напоминают мне выталкивание застрявшего грузовика из одной лужи в другую. Нужна хорошая дорога, т. е. разумная экономическая система и тогда сама собой отпадает проблема «фактора времени».

«Фактор времени» проявляется в работе всех производственных единиц: любой ценой выполнить план этого года, а завтра видно будет. Таким способом осваивается целина: не построив дорог, овинов, элеваторов, поселков — половину урожая теряем, да и земля портится без продуманной системы земледелия.

Нашему народному хозяйству свойственны три главные черты: первая — уже упомянутая выше хищничество в использовании богатств природы и человеческих жизней. Вторая — бесплановость, ибо директивы партии — не план, а пятилетки — набор диспропорций. Тракторов производим много, а запасных частей к ним нет и трактора стоят на приколе, урожай убирать — нет машин. Это — пример диспропорции. Третья черта — невыгодно работать хорошо. Вот, например, завод осваивает изобретенную кем-то машину и из-за этого у него страдает выполнение плана, он терпит убытки, а когда освоит машину, результат освоения передадут безвозмездно тем заводам, которые «гнали план» и получали от этого выгоды.

Есть и другие черты нашего варварского хозяйствования, но и этих трех достаточно, чтобы мы не догнали капиталистическое хозяйство, даже в том случае, если оно остановится. чтобы подождать нас. Мы неизбежно придем к краху.

Это хорошо видно не только в горной промышленности, но и в других отраслях народного хозяйства, особенно в сельском хозяйстве. Руководители краев и областей неоднократно говорили, что они хорошо подготовились к уборке небывалого урожая 1990 г. А в действительности оказалось, что нет бензина для комбайнов, нет запасных частей для машин, нет складов для хранения зёрна, овощей, и фруктов, не отремонтированы дороги, людей не хватает (они — в лагерях и в армии). Очень похоже на то, что говоря о готовности села к уборке урожая, болтуны обманывали общество и преднамеренно вызывали огромные потери сельскохозяйственной продукции и планировали покупку за рубежом, чем-то им выгодную. Тут налицо спланированное и четко проведенное преступление, а не просто головотяпство, но наша прокуратура

не видит этого. Может быть она заинтересована в нераскрытии этого преступления?

Бросается в глаза еще такое преступление. Колхозы и совхозы имеют так много земли, что они не в силах ее обработать и убрать урожай. Засевают тысячу гектаров, а сил для уборки урожая хватает лишь на сто гектаров. Слишком много сил мы тратим на нужды армии и военной промышленности. И вот неубранный хлеб, лен, картофель идут под снег или гниют в плохих хранилищах. В помощь селу город посылает миллионы служащих, студентов, школьников. И это делается ежегодно! Кто все это спланировал и кто дал колхозам и совхозам явно лишнюю землю? Кто переманил крестьян на военные заводы или великие стройки коммунизма»? Между тем, народная мудрость гласит: по одежке протягивай ножки. Почему планируются расходы не по доходу? Зачем нам тысячи ракет и танков, если их потом приходится уничтожать, так как нам никто не угрожает? А при наличии атомных бомб большая армия не нужна.

Приняв во внимание трудности внедрения нового, я решил действовать более планомерно. Надо добиться того, чтобы новый подход к разведке недр был признан самой государственной системой, и я наметил такой план: с начала найти, хотя бы в общем виде, закономерности распределения элементов — или компонентов-примесей в рудах; затем на основе этих закономерностей придумать метод подсчета запасов таких элементов или компонентов, применить его где-либо на практике, добиться официального утверждения подсчитанных таким методом запасов и лишь после этого начать открытую войну с хищничеством.

У меня не было денег на эту тему, но был энтузиазм, т. е. была любовь к идее (по Платону). Через год теория подсчет та запасов элементов-примесей в комплексных рудах была разработана. Я использовал те математические приемы, которые у меня были в кандидатской диссертации. Создал практический метод подсчета запасов таких элементов. Теперь надо было применить его где-либо на практике. Месторождение, где я мог бы это осуществить, должно быть недалеко от института, чтобы не прерывать чтение лекций. И я нашел такое месторождение. Это Згид — в 40 км от института (вблизи рудника «Садон»).

На Згиде много лет работала геолого-разведочная экспедиция (я в ней не участвовал). Накопилось много материалов»

Надо было подводить итоги и меня пригласили на эту работу. Главные элементы на месторождении — свинец и цинк, а элементами-примесями я, на основании исследования, посчитал серебро и кадмий. С помощью геологов экспедиции я подсчитал запасы всех четырех элементов (каждого отдельно).

В 1950 г. ГКЗ утвердила запасы Згида тем самым признав примененный метод подсчета.

Теперь надо было распространить этот метод среди геологов страны, но тут мои научные противники спохватились и оказали сильное сопротивление. Мои работы об этом не увидели света в течение семи лет, а потом, едва увидев, были уничтожены.