АННА И МАРТА КУПАЮТСЯ

 

Рахиль — Израэль

 

В Якутии часто повторяют поговорку: здесь двенадцать месяцев зима — остальное лето. Конечно же, это преувеличение, но у нас была возможность испытать этот суровый климат на себе. Только около ста дней в году были теплыми, и даже в заполярном Быковом Мысу не было так холодно, как в Якутске, где резко континентальный климат с разницей температур от -60 зимой до + 40 в сухое и жаркое лето.

Якутск — столица громадной автономной республики, занимающей более 3 миллионов квадратных километров северо-восточной части Сибири. Республику образовали в 1922 году, спустя пять лет после Октябрьской революции. Местное население не хотело признавать власть Советов и вело долгую и ожесточенную войну против нового режима. В 1922 году сопротивление было окончательно сломлено, и Якутия стала одной из автономных республик Советского Союза.

Город Якутск основан в 1632 году русскими колонизаторами, стремительно продвигавшимися по Сибири. Город построен как маленькая крепость на берегу реки Лены. Основатели, русские колонизаторы, выбрали это место специально, чтобы защитить себя от набегов врагов. Местные племена воевали с колонизаторами, атакуя их везде, где только возможно.

 

За столетия маленькая крепость разрослась, и Якутск стал довольно большим городом. В 1943 году статистические данные считались секретными, и точные цифры о количестве жителей знали лишь специальные службы. Но приблизительно население Якутска составляло пятьдесят — семьдесят тысяч человек. Он был административным, экономическим и культурным центром республики, где несколько школ, два научно-исследовательских института, два музея и один театр. По стандартам того времени — довольно цивилизованный город.

Большая часть домов в Якутске — деревянные одноэтажные, и лишь немного двухэтажных. Деревянные дома лучше всего подходили для такого сурового климата: зимой в них легче сохранять тепло. Из-за вечной мерзлоты и подвижек грунта под зданиями в результате перепада сезонных температур кирпичные фундаменты растрескивались, и дома перекашивались. Только в шестидесятые годы XX века разработали специальные методы строительства в районах мерзлоты, когда с помощью свайных фундаментов стали строить многоэтажные кирпичные дома. А в 1943 году почти все дома — бревенчатые или оштукатуренные и покрашенные в различные цвета.

В городе, расположенном в долине реки, почти никакой растительности: ни деревьев, ни кустарников. Поэтому он выглядел однообразным и неприветливым.

Напротив, население Якутска — довольно разнообразное. Здесь жили якуты и некоторые другие малые народности. Они занимались охотой и рыболовством. Русских можно было разделить на две группы: местные жители и приезжие. Они съезжались сюда из разных частей Советского Союза по распоряжению, которое только совсем недавно утратило силу. Согласно ему, все выпускники техникумов и институтов по так называемому распределению должны были отработать три года по своей специальности там, где в них больше всего нуждалось государство. Официальная уста-

 

новка такова: каждый получивший бесплатно образование и специальность обязан «расплатиться» с государством. Этого принципа придерживались очень строго, и выпускникам учебных заведений трудно было не подчиниться.

Особенно не везло тем, кого направляли на работу в Якутию. Многие считали такое распределение ссылкой, несмотря на то, что через три года им разрешали вернуться домой. К тому же в качестве компенсации за тяжелые условия жизни в Якутии, они получали надбавку к зарплате, продолжительный отпуск и некоторые другие привилегии.

Жили в городе и ссыльные: немцы, карелы, большая группа поляков, прибалты, большую часть которых составляли литовцы и литовские евреи. Кроме того, местный разноликий колорит дополняла небольшая группа китайцев и корейцев, которые каким-то образом оказались в Якутии и там остались. И китайцы, и корейцы являлись прямыми поставщиками витаминов жителям Крайнего Севера, поскольку именно они выращивали и продавали на рынках овощи.

Еще в начале девятнадцатого века политические оппозиционеры и другие нежелательные элементы ссылались в Якутию. С годами традиция эта крепла, но с особым энтузиазмом ее совершенствовал Сталин. При нем в Якутию сослали миллионы людей. До сегодняшнего дня точно не определено, сколько их по личному указанию товарища Сталина оказалось здесь. Многие были сосланы так же, как мы, на спецпоселение, но в десятки раз больше людей попали в исправительные лагеря, откуда им не суждено было вернуться.

Пожив здесь, мы поняли, почему русские правители в течение веков выбирали Якутию для ссылок. Потому что жизнь в таких трудных, опасных для здоровья климатических условиях — уже сама по себе наказание.

Когда температура опускалась до -50, выходить на улицу становилось опасно. Такой сильный мороз часто сопровождался настолько густым туманом, что в двух метрах ничего не видно. Воздух становился разряженным, и было труд-

 

но дышать. Пожилым и людям со слабым здоровьем особенно приходилось туго, и если все-таки кто-то выходил, то, чтобы не замерзнуть, нужно было облачаться в тяжелую и неудобную одежду. На голову надевали шапку с ушами, под подбородком шапка завязывалась, шарфом закрывали рот и нос, так что незакрытыми оставались только глаза. Хорошо было тем, кто имел длинные меховые шубы, пальто или куртки с теплой ватной подкладкой. Ватные брюки — тоже обязательная часть зимней одежды, как и валенки — единственно приемлемый вид обуви зимой. В таком наряде человек выглядел как грабитель или космонавт.

Еще одна причина, по которой в Якутске было опасно выходить на улицу, — это высокая преступность. Город — своеобразный пункт, через который проходили все освободившиеся из мест заключения по дороге домой. Особенно много их скапливалось в Якутске зимой, когда они были вынуждены ждать открытия навигации на реке Лене. И с ноября по май Якутск заполоняли бывшие заключенные, которые приезжали из исправительных лагерей, расположенных на востоке и севере Якутии, с Колымы и из Верхоянска. Большинство освобожденных — профессиональные преступники с богатым уголовным прошлым, настоящим и будущим. Для них единственным способом добычи средств на продолжение поездки — преступление, то есть занятие, за которое они и попали за решетку. Грабежи и нападения часто совершались и днем, и вечером. Бандиты не просто отнимали деньги у своих жертв, подкараулив их на темных улицах. Часто они заставляли свою жертву, несмотря на мороз, снять одежду. И если человеку не удавалось быстро добраться до дома, то без пальто и шапки он мог замерзнуть прямо на улице. Вот почему немногие выходили на улицу по вечерам. А если же кому-то требовалось выйти, то обязательно старался найти попутчика.

Днем люди тоже жили начеку, потому что в магазинах и на рынках «трудились» десятки карманников.

 

Каждую зиму город обрастал холодящими душу слухами о ночных нападениях, о раздетых на улицах, об убийствах. Местные газеты никогда не писали ни о чем подобном, поскольку, согласно официальной точке зрения, такие серьезные преступления не могли совершаться в социалистическом государстве. Но от этого выходить на улицу зимней ночью или даже днем не становилось безопасней.

В доме Ольги Николаевны мы снимали маленькую комнату, где спали почти друг на друге. Весь дом — около 40 квадратных метров. На этих 40 метрах жили: Ольга Николаевна с тремя детьми, еще одна семья с двумя детьми и мы впятером.

Но, какими бы примитивными ни были условия нашей жизни, все-таки здесь мы чувствовали себя лучше, чем в Быковом Мысе. Мы постепенно привыкли к новым условиям, принимая помощь и советы друзей и знакомых, которым год назад повезло остаться в Якутске, когда нас всех везли из Алтайского края в Быков Мыс. Они успешно адаптировались, нашли хорошую работу в организациях и учебных институтах, где всегда ощущался острый недостаток квалифицированных кадров. Депортированные из Литвы образовали что-то вроде небольшой колонии, и мы пытались держаться друг к другу поближе. Единение и взаимопомощь поддерживали нас в эти трудные времена, дружеские отношения стали более глубокими и теплыми, и мы сохранили их на долгие годы. Увы, единение и дружба не всегда спасали от трагедий.

Многие болели туберкулезом. В то время это была, пожалуй, самая распространенная болезнь. Особенно много больных было среди якутов. Возможно, потому, что большинство из них жили в самых примитивных, антисанитарных условиях. Но и среди депортированных заболевшие туберкулезом редкостью не являлись.

Однажды при медицинском осмотре у Бориса, одного из двух сыновей наших хороших друзей Бройде, обнаружили палочку Коха, перешедшую из пассивного состояния в ак-

 

тивное. Возможности врачей резко ограничивались тем, что в то время никаких эффективных лекарств для борьбы с этой болезнью не существовало, и для многих она оказывалась смертельной.

Госпожа Бройде не знала, что делать и как помочь сыну.

Мы слышали о том, что якуты для лечения туберкулеза используют собачий жир, и, по разговорам, это — самое эффективное средство. После недолгого размышления госпожа Бройде достала щенка. Оба ее ни о чем не подозревающих сына играли с ним и очень хорошо выдрессировали его. Ухаживала за ним и госпожа Бройде. Она не разрешала ему бегать по улице, и благодаря специальной диете он вскоре стал достаточно жирным. Потом бесследно исчез.

Алик и Борис искали его, поскольку мать им сказала, что щенок убежал, но их старания оказались напрасными. А в действительности произошло вот что. Когда мальчики ушли в школу, госпожа Бройде отнесла щенка якуту, чтобы тот, зарезав его, отдал ей собачий жир.

Жир вытапливался на сковороде, смешивался со специями и луком, потом его подмешивали в горячее молоко, которое Борис должен был пить. Нам, слава Богу, неизвестен вкус этой смеси, но Борис ее пил с молоком несколько раз в день довольно продолжительный период времени. До тех пор пока полностью не поправился.

Сказали ли ему о секрете, связанном с его чудесным излечением? Этого мы не знаем, но знаем, что несколько других ссыльных тоже использовали тот же самый рецепт якутской народной медицины.

Бабушка и Рахиль занимались хозяйством вместе: это — нелегкое дело из-за нехватки продуктов и длинных очередей. Например, для того, чтобы отоварить хлебные карточки, им приходилось по несколько часов стоять в очереди. В государственных магазинах — ни молока, ни мяса, ни картофеля, ни яиц. Купить их можно лишь на частных рынках,

 

где цены непомерно высокие. Бабушка и Рахиль ходили за продуктами по очереди, и дети всегда с нетерпением ждали их возвращения.

Часто они домой приносили то, что не планировали покупать. Глубокий практический смысл этого «хода» мы поняли очень быстро. Мы уяснили, что если на рынке увидели то, что когда-нибудь пригодится, то сразу нужно купить. На следующий день это может исчезнуть с прилавков.

Мы подсчитали, что наше жилье, которое мы снимали у Ольги Николаевны на улице Горького в Якутске, — седьмое с начала депортации. Мы там прожили шесть месяцев.

 

Израэль

 

В Советском Союзе безработицы не существует. Это — прекрасное, но лживое утверждение, запущенное советской пропагандистской машиной. Тем не менее, оно являлось для населения неопровержимым доказательством главного преимущества социалистического общества по сравнению с капиталистическим, где люди живут под постоянной угрозой увольнения и неизбежной безработицы.

Я это могу утверждать, ибо после нашего приезда в Якутск некоторое время являлся безработным.

Первые несколько дней я приходил в себя после длинной и утомительной поездки. А потом начал искать работу. Через несколько дней по рекомендации друзей получил место бухгалтера в организации, которая занималась поставкой оборудования и запасных частей для сельского хозяйства. Когда меня принимали на работу, мне пообещали не только дать квартиру, но и обеспечить водой и дровами. Однако, проработав немного, я понял, что вряд ли смогу привести там все счета в порядок. Длительное время этим никто не занимался, и одному человеку просто невозможно было хоть как-то систематизировать накопившиеся документы. Мне

 

дали испытательный срок, но уже через две недели без каких-либо сожалений я оттуда ушел.

К тому времени я уже знал, что в Якутске много организаций, которым нужны экономисты, и что мне, возможно, удастся найти работу плановика.

В 1943 году в Советском Союзе слово «дискриминация» не употребляли. Слово по происхождению иностранное, а по сути имеет специфический запах капитализма. Больше того, по советским законам даже я вроде бы имел все гражданские права. Именно вроде бы. Поскольку официально нас ограничивали только в одном: в свободе передвижения. Мы не могли уезжать в другие места без особого разрешения. Но вскоре мне пришлось убедиться в том, что для спецпоселенцев это далеко не единственный вид не капиталистической, а советской дискриминации.

В первой же финансовой организации, куда я пришел наниматься на работу, директор сказал мне, что им как раз нужен специалист моей квалификации и что я немедленно буду принят. Мне только нужно выполнить некоторые формальности в отделе кадров.

Заведующий отделом кадров оказался очень приятным и любезным человеком примерно моих лет, и после короткой беседы попросил у меня паспорт. Я ответил ему, что паспорта у меня нет и что я спецпоселенец. Выражение его лица сразу изменилось. Он посмотрел на меня так, будто я специально пришел, чтобы обмануть его. Потом он отрицательно покачал головой. Что означало только одно: для таких, как я, вакансий в этой организации не существует.

Я несколько раз пытался устроиться в другие организации — результат тот же. В один из дней, получив еще один отказ, Я шел по улице в подавленном настроении, не представляя себе, что мы будем делать, если я не найду постоянную работу. Случайно на одном из зданий увидел вывеску «Министерство образования». Терять было нечего, и я решил зайти в министерство: а вдруг повезет?

 

Наученный горьким опытом, я сразу пошел в отдел кадров, где сказал заведующему, что я спецпоселенец и что у меня нет ни аттестата, ни паспорта, и что, несмотря на это, я надеюсь получить работу. Он спросил о моей квалификации. Я ответил, что имею степень бакалавра по специальности «немецкий язык» и что пять лет изучал экономику в Лейпцигском университете. Заметив, что его по-прежнему что-то смущает, я предложил ему протестировать меня, если в министерстве есть специалист по немецкому языку. Подумав, он согласился и сказал, что у них есть такой специалист: товарищ Рунд. Данный товарищ и определит степень моего знания немецкого языка, а также подтвердит (или не подтвердит) мою квалификацию.

Товарищем Рунд оказалась немецкая леди из Берлина. Она имела докторскую степень и читала лекции в Московском государственном университете. Она была членом коммунистической партии и приехала в Москву. Как и многие другие идеалисты, она хотела участвовать в строительстве социалистического общества. И ей была уготована та же судьба, как и многим ее товарищам. Ее арестовали, когда она читала лекцию в университете. Она поплатилась за свою неосмотрительность, делая критические замечания по поводу недостатков и ошибок, которые видела в существующей советской системе. Ее заставили переехать в Якутию. Однако ей повезло: тысячи иностранных коммунистов бесследно исчезли в тюрьмах и лагерях.

С самого первого дня нашего знакомства мы говорили только по-немецки и прониклись симпатией друг к другу. Фрейлин Рунд (так я называл ее) была интеллигентным и культурным человеком. Она ужасно страдала оттого, что ее сослали сюда, от сурового климата, от одиночества. Она часто выглядела подавленной и не скрывала от меня своего отчаяния. В силу официальных обязанностей мы встречались по несколько раз в день, и она всегда была рада поговорить со мной. Мы часто говорили о Берлине, наших студен-

 

ческих днях, поездках по Европе. При нашей первой встрече фрейлин Рунд сказала, что она сделает все, чтобы меня приняли на работу в качестве преподавателя немецкого языка. Через некоторое время я получил письменное подтверждение, и дорога к моей учительской карьере была открыта.

Через несколько лет одинокая и несчастная фрейлин Рунд умерла. Так в Сибири закончилась еще одна человеческая жизнь.

Русская пословица гласит: чтобы узнать человека, с ним нужно пуд соли съесть. Эта русская мера равна сорока фунтам. Я не знаю, сколько фунтов соли я съел за годы, проведенные в Сибири, но, кажется, достаточно, чтобы сказать, что узнал русских очень хорошо.

Конечно, помню я и неприятные встречи, и даже унизительные. Были и конфронтации с официальными представителями системы, которые намеренно хотели сделать нашу жизнь еще труднее. Однако большинство людей мы сегодня вспоминаем с благодарностью за их доброту и теплое человеческое отношение к нам. Это были представители разных слоев общества — рабочие и ремесленники, директора и ученые, учителя и инженеры, и многие, многие другие. И что особенно запомнилось — это их чуткость, гостеприимство и готовность помочь людям, оказавшимся в бедственном положении. Если вы сближались с ними, и они принимали вас, то готовы были поделиться с вами последним куском хлеба, отдать последнюю рубашку. Русские очень сентиментальны, и это одна из черт их характера. В отличие от скандинавов, они не сдерживают себя, открыто выражая свои чувства.

Конечно, это касается не всех. Директор школы №16 относился к тем русским, нравственные качества которых нас совершенно не восхищали.

Вскоре после сдачи «экзамена» меня назначили учителем немецкого языка именно в эту школу. Советским школам

 

вместо названий присваивают номера: 16-я, 32-я и т. п. Кроме того, их в то время делили по половому признаку: одни для мальчиков, другие для девочек.

В 16-й учились только мальчики. А большинство учителей — женщины. В Советском Союзе в учительской профессии традиционно доминировали женщины, а когда многих мужчин призвали в армию, «педагогический матриархат» стал еще заметнее.

Директор Севастьянов поначалу очень обрадовался, что у него появился учитель-мужчина. Он сказал, что учитель-мужчина быстро научит учеников уважать себя, и будет поддерживать строгую дисциплину. Директора и его жену, учительницу русского языка в этой же школе, эвакуировали в Якутию из Ленинграда.

Вскоре у меня наладились хорошие отношения с коллегами, многие из них оказались дружелюбными и любезными, готовыми всегда дать совет и оказать помощь.

И Севастьянов по-дружески улыбался, говорил мягким, спокойным голосом, но за этим скрывался расчетливый и злой нрав.

Впрочем, прямых стычек у меня с ним не было. Просто я стал замечать, что он не испытывает ко мне симпатии. Он использовал любую возможность придраться ко мне, прекрасно понимая, что, будучи спецпоселенцем, я ничем не могу ответить.

Как и в большинстве советских организаций, в школах трудились завхозы. Они занимались всеми хозяйственными делами: следили за зданием, проверяли отопительную систему, водоснабжение и другие коммуникации. Кроме того, завхоз школы № 16 ходил за продовольственными карточками и раздавал их учителям.

Наш завхоз Иванов, инвалид войны и алкоголик, терпеть не мог распределять продовольственные карточки. Многие жаловались на него директору, но тот не осмеливался уволить инвалида войны...

 

Однажды Севастьянов вызвал меня к себе в кабинет и, как всегда, с льстивой улыбкой сказал, что школа находится в трудном положении. И с той же улыбкой попросил меня взять на себя почетную обязанность по получению и распределению продовольственных карточек, добавив, что учителя будут мне очень признательны за это, а он постарается найти нового завхоза. Но, как выяснилось позже, он и не собирался этого делать.

На несколько месяцев его поручение стало тяжелой ношей для меня. Надо было забирать карточки в конторе, которая находилась очень далеко от школы. Каждый раз я проходил это расстояние пешком. Что само по себе тяжело, а тем более зимой, когда температура опускалась до -40. К тому же распределение карточек и ведение отчетов — довольно трудоемкая работа, на которую я тратил много часов, но за которую мне не платили ни копейки.

Как и всем советским гражданам, при назначении на работу мне выдали трудовую книжку, которая находилась при мне на протяжении всей жизни в Сибири. В этой книжке содержалась вся информация об образовании и трудовой деятельности. В нее заносились данные о повышении в должности, информация о переходе с одной работы на другую, а также разного рода порицания. Когда работник увольнялся, все это фиксировалось в его трудовой книжке. Вписывали в нее и поощрения, и благодарности за активное участие в общественной жизни. На это обращали особое внимание при устройстве на новую работу.

Крепостное право отменили в России в девятнадцатом веке, но трудовые книжки, как своего рода реликт, остались. Несмотря на то, что сам факт их наличия не соответствовал заявлениям советской власти о привилегиях рабочих в рабочем государстве.

В Советском Союзе обучение иностранным языкам начинается с пятого класса. Моим пятиклассникам по двенадцать лет, самый трудный возраст. Но, может, особенно труден он для учителя немецкого языка.

 

В 1943 году Германия, немцы и все, что связано с этим, вполне естественно, вызывало неприязненную реакцию у большинства русских. У многих родственники на фронте, многие потеряли близких в результате бомбежек городов в европейской части Союза. Некоторые ученики просто отказывались учить немецкий. «Мы не хотим учить язык фашистов!» — говорили они. Мне стоило больших трудов и терпения убедить их в важности изучения этого «фашистского языка» как в военное, так и в мирное время.

Я говорил им, что Красная Армия с фашизмом обязательно покончит, и после войны потребуются специалисты, хорошо владеющие немецким языком для работы в оккупированных районах Германии. Я тогда не осознавал, насколько я был прав, но к моим аргументам прислушивались не все. Несмотря на все мои доводы, многие упрямо отказывались учить немецкий язык.

Но я упорно стоял на своем, и в конце концов мы пришли к джентльменскому соглашению. Мы договорились, что если ученики внимательны на уроках, хорошо работают в классе и выполняют домашнее задание, то им будет разрешено задавать мне вопросы о жизни в Европе. Большинство учеников, кроме Якутска, нигде не были и ничего не знали о жизни в больших городах, а тем более за границей. Им не терпелось об этом узнать.

Многие не видели домов выше двух этажей, трамваев, легковых машин. Они не представляли, как это в доме может быть водопровод и туалет. После моих рассказов меня однажды спросили: «Где же люди, живущие на пятом этаже, будут брать яйца, ведь кур там нельзя держать?»

Мои ученики знали, что я ссыльный, но за все время работы школьным учителем в Советском Союзе, я никогда не ощущал недоверия или настороженности. Кроме некоторых невинных проделок, проблем с учениками у меня никогда не было. Наоборот, они часто показывали мне, что я им и как человек, и как преподаватель очень нравлюсь, тем самым отвлекая меня от унылых мыслей о трудностях жизни.

 

Я сравнительно легко приспособился к советской системе образования, хотя она очень сильно отличалась от принципов, принятых на Западе. Самое главное требование, предъявляемое к советскому учителю, состояло в том, что он должен воспитывать учеников в духе коммунистических идей, уважения и почитания руководителей страны, послушания и патриотизма. По всей стране использовались одни и те же учебники, изучаемые предметы также были одни и те же. В течение всего года большое внимание уделялось поведению, и все ученики с первого по десятый класс получали оценки за поведение: от единицы до пятерки.

«Anna und Marta baden» — самое первое предложение в учебнике немецкого языка, по которому учились в советских школах. Предложение может показаться странным, но, в действительности, оно было кстати. Дело в том, в русском языке нет коротких и длинных гласных, и, чтобы продемонстрировать разницу с немецким языком, в учебник включили это предложение. В слове «Anna» гласная «а» произносится кратко, а в слове «und» гласная «и» — долго, и так далее. «Baden» — первое немецкое слово, которое заучивали ученики. Как люди изобретательные, они, не долго думая, дали мне прозвище «Баден», которое приклеилось ко мне на все годы моей учительской деятельности. Когда после перемены я шел в класс, я слышал, как ученики кричали: «Баден идет!».

Много позже, когда Шнеур учился уже в пятом классе и стал моим учеником, прозвище дали и ему. Ученики звали его «Баденуол» — единственное в своем роде слово на немец-ко-якутском языке. «Уол» — по-якутски мальчик.