ТЕНЬ МЕРТВОГО ДИКТАТОРА

 

Рахиль — Израэль

 

Пятое марта 1953 года отмечено как конец эры в истории Советского Союза и в жизнях и судьбах миллионов советских граждан, включая нас. В этот день диктор Левитан пугающим голосом сообщил, что руководитель, отец, учитель, величайший мыслитель, носитель и вдохновитель идей марксизма-ленинизма, генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин умер. Это сообщение Левитан зачитывал несколько раз в течение дня. В промежутках звучала громкая похоронная музыка.

Новость потрясла людей. Портреты Сталина, обвитые черной вуалью, и флаги с черными траурными лентами были развешены по всему Покровску. И жители этого городка, и все другие обычные граждане Советского Союза ничего не знали о частной жизни своих руководителей, и, когда те умирали, сообщения об их «безвременной кончине» всегда оказывались неожиданными, потому что никогда не поступало никаких сведений ни о болезни, ни о том, что кто-то из «великих» находится в больнице. Лишь информация о смерти какого-нибудь коммунистического вождя становилась общим и печальным достоянием.

Реакция жителей Покровска на сообщение о смерти Сталина была истерической. Люди открыто рыдали на улицах, в магазинах, в школе. Преобладало чувство обреченности, и можно было часто слышать, как люди спрашивали в отчая-

 

нии: «Что теперь делать? Как мы сможем жить без Сталина?». Церемонии прощания проходили в школе, в других организациях по всему Покровску. Скорбь людей была искренней, но то, что происходило в Покровске, конечно, не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось в Москве и других крупных городах. Только позже мы узнали об ужасных событиях во время похорон Сталина в Москве, когда в огромных толпах народа началась паника, и многих затоптали насмерть.

Сталин в образе всемогущего отца все решал, давал и забирал. И эта его роль полностью соответствовала ожиданиям и потребностям народа. Желание подчиняться и поклоняться руководящей личности глубоко сидит в сознании русского человека, и, конечно, эта характерная черта образовалась не в Советском Союзе, а уходит корнями в далекое историческое прошлое, к самоуправству царей и их жестоким режимам. Культ личности Сталина превзошел все и привел к тому, что люди относились к своему «вождю и учителю», как они его называли, с восхищением, исключающим какую-либо критику. В умах людей личность «руководителя и отца» создала чувство защищенности и уверенности в том, что пока он есть, он будет заботиться о них, никто не будет им угрожать, и он никогда не оставит их в беде. И теперь, когда он умер, людей охватило чувство тревоги и беспокойства. Они поняли, что основа их существования исчезла.

Даже несмотря на то, что Сталин был причиной физических страданий и смертей миллионов человек и трагедий еще большего количества людей, только узкий круг знал ужасную правду о его роли во всех событиях, которые наводили страх на всю страну на протяжении многих лет. Даже если бы кто-то в то время попытался открыть правду о преступлениях Сталина, народ бы просто не поверил. И есть еще люди, которые не верят в это до сих пор.

В нашем доме, в нашей семье печали и отчаяния по поводу смерти Сталина не было. Уже давно его личность отождествлялась у нас со всеми бедствиями, которые обрушились на

 

нас. Для нас его внешность — хитрый взгляд, поддельная улыбка, скрытая в больших усах, — стала лицом дьявола. И если его смерть и не стала для нас по-настоящему счастливым событием, то, по крайней мере, событием, предвещающим изменения в нашем статусе спецпоселенцев. Мы понимали, что смерть «вождя и учителя» при всей ее внезапности и трагичности для десятков миллионов советских людей должна принести нам освобождение. Но даже если наши предчувствия и не обманут нас, то изменения будут идти очень медленно. Даже несмотря на то, что Сталин умер, дух его жив и будет жить еще долгие годы. И доказательство этому мы получили спустя всего пять недель после траурного сообщения Левитана.

Министерство просвещения Якутской АССР

ПРИКАЗ №7-109

Якутск 10 апреля 1953 года

Об укомплектовании школ Орджоникидзевского района учительскими кадрами на 1953-1954 учебный год

По окончании текущего учебного года и истечении сроков очередных отпусков произвести следующие назначения, перемещения и увольнения учителей:

Пункт 27

Освободить от учительской работы, как несоответствующих:

1. Рахлина Израэля Семеновича, учителя иностранного языка Покровской школы.

Министр Просвещения Якутской АССР З. Саввин

Заверяю: Заведующий Орджоникидзевским РайОНО П. Скрябин

 

Израэль

 

Получив этот приказ, я несколько раз перечитал его, пока сообразил, о чем идет речь. Однако самого главного я так и не смог понять: почему меня увольняют, и что означает формулировка «как несоответствующий»?

Я проработал в Покровской школе шесть лет, ни разу не получив упрека или выговора ни от директора, ни от секретаря партийной организации. У меня не было никаких сомнений, что все довольны мной и моей работой. Более того, атмосфера вокруг нас успокоилась настолько, что после двенадцати лет депортации я начал верить в то, что нас, наконец-то, оставят в покое, и мы будем жить на равных правах с другими советскими гражданами. Но, очевидно, такого не должно было быть.

Я мучительно размышлял, что все это могло означать. И пришел к выводу, что, скорее всего, мое увольнение — последний привет нам от Сталина. Никаких других причин уволить меня, кроме новой волны политического преследования ненадежных элементов, невозможно было придумать. Эта кампания началась еще тогда, когда Отец и Учитель был жив, и, в первую очередь, была направлена против людей еврейского происхождения. Но поскольку мы жили далеко от Москвы, то кампания в пути задержалась, и приказ о моем увольнении пришел с опозданием.

 

Рахиль — Израэль

 

И снова мы оказались в критическом положении. У нас опять возникли финансовые трудности. Ведь если снова устроиться работать бухгалтером, то зарплата будет в половину меньше той, которую получал учитель. Но другого выхода не было. Шнеур заканчивал десятый класс в мае. Он собирался поступать в институт в Якутске, и только на стипендию, без нашей

 

поддержки, он не сможет учиться. Мы обсудили сложившуюся ситуацию и пришли к выводу, что должны попытаться вернуться в Якутск, поскольку там найти работу значительно легче, да и Шнеур сможет жить дома. Но легко сказать — трудно сделать. Начиналась длинная и трудная процедура получения разрешения переехать в Якутск.

Мы связались с НКВД. После чего долго и кропотливо заполняли бесчисленное количество бланков и анкет. Нам разрешили остаться в доме до первого сентября, когда закончатся школьные каникулы. Через полтора месяца, после многочисленных заявлений НКВД и личных бесед с офицерами всемогущего ведомства нам разрешили переехать в Якутск.

Последние две недели в Покровске были особенно неприятными. Дело в том, что семья, которая въезжала в наш дом, настаивала на нашем скорейшем выезде, но мы не могли сразу уехать в Якутск, а переехать нам было некуда. (Слава Богу, что хоть Шнеур уехал раньше, чтобы подготовиться к вступительным экзаменам в институт. Он остановился у наших друзей.)

Оказалось, что не так-то легко найти машину для переезда. После долгих поисков мы, наконец, договорились с водителем, работавшем на кирпичном заводе. Он запросил непомерно высокую цену — почти половину месячной зарплаты. Торговаться мы не стали и согласились на его условия.

Среди наших вещей был довольно необычный подарок, врученный нам несколько лет назад Климовым, директором селекционной станции. Он уехал из Покровска в 1948 году и перед отъездом подарил нам барельеф Иосифа Сталина. Это «художественное произведение» размером с мелкую тарелку было очень тяжелым. И собиравшийся в дорогу Климов, скорее всего, по этой причине не хотел брать «отца народов» с собой. Несколько человек присутствовали при дарении экспоната, поэтому мы были вынуждены его где-то по-

 

весить. И, чтобы нас не обвинили в неуважении к абсолютному хозяину страны, мы повесили барельеф на стенке в комнате, где он так и провисел все годы нашей жизни в Покровске. Учитывая наше отношение к Сталину, мы не испытывали удовольствия от того, что диктатор каждый день смотрит со стенки на нас. Но что мы могли поделать?

Уезжая, мы не сумели так же, как Климов, передарить увесистое изображение вождя кому-нибудь еще. Такой жест могли истолковать как выражение презрения к покойному руководителю и использовать против нас. После некоторых колебаний мы решили взять «семейную реликвию» в Якутск, и Сталин поехал вместе с нами.

Только в Якутске нам удалось избавиться от него. Но и то не сразу. Остановившись у наших друзей, мы сначала отнесли барельеф в сарай вместе с другими вещами. А потом, когда переезжали, «забыли» Сталина в самом дальнем и темном углу хозяйственного помещения. Вот так мы избавились от этой тяжелой и неприятной ноши.

 

Рахиль

 

Прекрасным сентябрьским утром мы стояли перед домом со всем своим скарбом в ожидании грузовика. Мебели у нас было немного, а всю одежду, кухонные принадлежности и другие домашние вещи положили в сундук и чемоданы. Еще мы увозили восемь мешков картошки и, конечно же, курятник с курами. Мы так привыкли к курам, что и не думали расставаться с ними.

В этот период перемен в нашей жизни мы заново начали оценивать все происшедшее с нами.

Итак, нас сослали двенадцать лет назад, девять из них мы прожили в Покровске. Что можно сказать о прожитых там годах? С большей частью людей, с которыми мы встретились, нам было хорошо, и неизвестно, как бы все сложилось,

 

если бы все эти годы мы жили в каком-то другом месте. В Покровске все-таки у нас была нормальная, относительно стабильная жизнь. И даже несмотря на различные затруднения, мы справлялись с ними и выжили. Так или иначе, там мы чувствовали себя более защищенными, чем где-либо за все время нашей депортации. Возможно, потому, что Покровск находился далеко, но главное потому, что люди там были хорошие и помогали нам. Этот бедный маленький город в сибирской глуши навсегда останется в наших сердцах. И сыночек наш, ставший лучиком солнечного света для всех нас в самые мрачные и темные времена, родился там и прожил первые шесть лет своей жизни.

Отъезд из Покровска ассоциировался у нас с неуверенностью и неопределенностью, поскольку мы не знали, где нам предстоит жить в Якутске, да и вообще, что будет с нами. Я все время задавала себе вопрос: как долго еще нам предстоит переезжать с места на место, пока не закончатся наши испытания, и когда, наконец, мы сможем уехать в Данию? И, как всегда, у меня начинало учащенно биться сердце при мысли, что в один прекрасный день мы соберемся в дорогу. И опять мечта моя была прекрасна, но фантастична. В реальной жизни не происходило ничего, что могло бы хоть как-то приблизить ее осуществление. Мы снова стояли перед лицом одного из многих поворотов в нашей судьбе, которые навязывали нам в течение многих лет.

Приехал грузовик. С помощью шофера и нескольких соседей, пришедших проводить нас, мы погрузили в кузов вещи. Дети и я устроились на мешках с картошкой. Саму-эль держал на коленях корзину, в которой лежала кошка Пушок с новорожденными котятами. Кроме нас, в грузовике было еще шесть пассажиров, и Израэлю пришлось сидеть на курятнике. Сидеть было очень неудобно, и всю дорогу ему приходилось держаться или за курятник, или за борт грузовика.

 

Водитель очень торопился: в Якутске ему нужно было забрать груз и срочно вернуться в Покровск. По ухабистой и пыльной дороге он вел машину как сумасшедший. Вскоре в облаке пыли Покровск исчез из виду. Мы еще не осознавали, что начался новый этап нашего долгого возращения в Данию.