ГОСТИ КОРОЛЕВСКОГО ПОСОЛЬСТВА

 

Рахиль — Израэль

 

В Иркутске на станции нас встретили трое: Лейзер, его жена и сын. Было замечательно, что впервые за все годы нашей депортации нас встретили. Пятнадцать лет нас перевозили с места на место без всякой цели и без всякого представления о будущем. А теперь мы, наконец-то, сами впервые выбрали, куда нам ехать, и постепенно, но все же стали привыкать к нормальным ощущениям обычных людей. Мы с вокзала поехали к Шимбергам домой, где в наше распоряжение была выделена комната. В доме площадью около девяносто квадратных метров теперь жили одиннадцать человек. И хотя Шимберги оказали нам невероятное гостеприимство, мы не могли оставаться у них надолго и на другой день стали искать жилье.

Иркутск — красивый город с огромными возможностями и привлекательными местами, о которых мы никогда и не знали. Он основан более трехсот лет назад. Это один из самых крупных и значимых городов Сибири, в нем много промышленных предприятий, несколько институтов, отделение Академии наук и разнообразная активная культурная жизнь. В то время там было около четырехсот тысяч жителей. Река Ангара разделяет город на две части. Широкие улицы и зеленые скверы делали Иркутск очень приятным городом.

Люди в Иркутске выглядели, как европейцы. Мы хорошо помним, какое впечатление произвели на нас мужчина и

 

женщина, шедшие под руку. Такого мы не видели за все годы жизни в Якутии. Дети наши были счастливы, что мы сюда приехали. Они быстро освоились, у них появились новые друзья. Особенно нравилось новое окружение Самуэлю, и он стремился все обследовать. Впервые в жизни он увидел трамвай и, даже не спрашивая нашего разрешения, решил сразу опробовать этот «необыкновенный» вид транспорта. Когда прошло несколько часов, и он не вернулся, мы забеспокоились: уж не случилось ли с ним что-нибудь? Вернулся он в приподнятом настроении, с восторгом рассказывая о своих впечатлениях. Почти каждый день он исчезал из дома на несколько часов, чтобы покататься на трамвае. Вскоре он стал ориентироваться в этом большом городе также хорошо, как и в тайге.

Через две недели мы нашли маленькую квартиру, состоящую из комнаты и кухни, и арендовали ее за приемлемую для нас цену.

Квартира находилась в старом деревянном доме, недалеко от центра города, на улице Октябрьской Революции. На противоположной стороне улицы — большая и шумная фабрика.

Гарриетта и Самуэль пошли в школу, Шнеур продолжил занятия в институте. Но мы не думали оставаться в Иркутске надолго, и поэтому Израэль не стал устраиваться на работу. Мы рассчитывали, что сможем прожить на деньги, оставшиеся от продажи дома, и надеялись, что нам не придется долго ждать завершения процедуры оформления документов.

Климат в Иркутске значительно мягче, чем в Якутске, и зима наступает намного позднее. Мы чувствовали себя гораздо лучше, несмотря на то, что жилищные условия оставляли желать лучшего. Квартира была очень сырой, с низкими потолками, и нам едва хватало всем места. Для Гарриетты и Самуэля мы купили детские кровати. Что касается снабжения водой, то к нам прямо во двор приезжала водо-

 

возка, и из всех соседних домов подходили люди и набирали воду в ведра.

Воду мы могли брать и из водоразборной колонки, которая находилась недалеко от нашего дома. Продуктовое снабжение в Иркутске тоже было лучше, чем в Якутске, хотя так же, как и там, некоторых продуктов не хватало. Летом и осенью на рынках появлялись фрукты и овощи из южных районов. Приезжали торговцы даже из Грузии и продавали фрукты по очень высоким ценам.

Время шло, но ничего не менялось. Наконец, в ноябре мы почувствовали, что вскоре что-то должно произойти. Когда приехали в Иркутск, мы сообщили о себе в местное отделение ОВИРа, так что они знали, как нас найти. В середине ноября оттуда пришла открытка с просьбой прийти к ним. Все наши надежды рухнули, когда в ОВИРе нам показали письмо из Москвы, в котором сообщалось об отклонении нашего заявления о получении разрешения на выезд. Это был тяжелый удар для нас. Мы надеялись, что все основные трудности уже позади. Но, видимо, СССР — не та страна, от которой можно легко освободиться. Мы были страшно разочарованы и подавлены. И когда вернулись домой, дети без слов поняли, что произошло.

Отклонение наших заявлений на получение виз означало, что в Иркутске нам, вероятно, придется задержаться надолго. Конечно, нас не покидала надежда, но мы еще разубедились в том, что борьба не закончена, и предстоит еще сделать много, пока советские органы власти выпустят нас из своих цепких рук.

 

Израэль

 

Мне нужно было искать работу, и вскоре к длинному списку профессий, которые я уже приобрел, добавилась еще

 

одна. Я стал переводчиком в научно-исследовательском институте, который специализировался на проектировании и изготовлении оборудования для химической промышленности. Мое новое место работы сокращенно называлось НИИХиммаш, такие «высокотехнологичные» аббревиатуры теперь стали широко использоваться в русском языке.

Институт находился в центре города, и на работу и с работы я ходил пешком. В институте занимались проектированием и подготовкой технической документации для строительства химических заводов. Они должны были работать на электроэнергии крупных гидростанций, которые предполагалось построить в этой части страны. Вместе с другим переводчиком я просматривал научные журналы из Соединенных Штатов Америки, Великобритании и Германии. Если кто-то из руководства института проявлял интерес к какой-нибудь статье, я должен был скрупулезно перевести ее. В институте работали химики, инженеры, строители. Вскоре я освоился, и с некоторыми из них подружился.

 

Рахиль

 

После посещения ОВИРа стало особенно тяжело. Ведь нам казалось, что наш отъезд близок, а вышло, что нет. Снова полная неопределенность, снова нужны силы, чтобы выдержать новые испытания и не потерять надежду. И опять у меня появилось сомнение, сможем ли мы выбраться. После стольких лет жизни в Сибири мы были измождены и психологически, и физически.

Спустя некоторое время после получения отказа на выдачу виз, я села и написала письмо в посольство, чтобы узнать, что произошло и что нам теперь делать.

 

Иркутск, 5 ноября 1956 года

Посольство Королевства Дании в Москве

Уважаемые господа,

Не получив до сих пор ответа на мое последнее письмо от 7 октября 1956 года, я решила написать вам еще раз. Местные власти информировали нас о том, что Советское правительство отклонило наши заявления на получение разрешения на выезд в Данию.

Я ничего не могу понять. В вашей телеграмме от 9 марта вы сообщали нам, что Советское правительство дало нам разрешение на выезд в Данию. Мы поняли так, что разрешение получено и остается решить только формальности, и мы стали действовать согласно вашим указаниям. Мне бы очень хотелось узнать причину внезапной перемены. Конечно, я не теряю надежды и до сих пор верю, что мы все-таки получим разрешение выехать, несмотря на отклонение наших заявлений. Л надеюсь, что органы власти примут во внимание слабое физическое состояние моего мужа, которому очень трудно работать.

Столько людей сейчас возвращаются в свои родные места, и мне бы тоже хотелось быть среди них, и, наконег^, увидеть свою мать, братьев и сестер, которые скучают и жаждут встречи с нами.

Я прошу вас сообщить мне, следует ли нам писать другие заявления, и если так, то кому их направлять, или посольство само предпримет необходимые шаги. Если бы я знала, что это поможет, то я бы смогла приехать в Москву одна, без мужа. Как вы к этому относитесь?Я не знаю, как я сообщу об отказе моей маме, братьям и сестрам. Это будет ударом для них, особенно для моей старой мамы. Надеюсь вскоре получить от вас ответ и прошу вас подтвердить получение моего письма.

С наилучшими пожеланиями

Рахилъ Рахлин

P.S. Наш новый адрес: улица Октябрьской Революции, 10, кв. №3.

 

Вскоре после этого мы получили ответ из посольства. Нам написали, что они не забыли о нас, что будут продолжать работать, чтобы нас освободить и чтобы мы не теряли надежду. Это письмо ободрило нас. Мы знали, что есть еще люди, которые хотят нам помочь.

Посольство Королевства Дании

Москва, 25 февраля 1957 года Дело №35. j. I

Г-же Рахиль Рахлин

Иркутск

Уважаемая г-жа Рахлин,

Настоящим я подтверждаю получение вашего письма от 5 декабря 1956 года. Хочу написать вам несколько слов, поскольку знаю, с каким нетерпением вы ждете ответ на ваше заявление о получении выездных виз. Очень сожалею, но в настоящее время, я не могу вам сообщить то, что вы хотите услышать, а именно: что советские органы ответили согласием на вашу просьбу Появились некоторые неожиданные трудности, которые мы не можем понять, касающиеся ранее данного обещания советских руководителей, возможно, из-за каких-то недоразумений. Чтобы разрешить эти недоразумения понадобится некоторое время, поэтому я пожелаю вам набраться терпения и не терять надежду

С наилучшими пожеланиями

Алекс Мерх

 

Рахиль — Израэль

 

Из Иркутска стало легче вести переписку с моими датскими родственниками. Письма шли недолго, а посылки, которые мы часто получали, приходили через две-три недели.

 

Поскольку от Копенгагена до Иркутска около восьми тысяч километров, то это было большим достижением. Мы настроились на то, что зиму проживем в Иркутске, но каждый день просыпались с мыслью сесть на поезд до Москвы, чтобы потом уехать в Данию. Итак, нам ничего не оставалось делать, как только ждать и надеяться, что нам все-таки удастся уехать.

Мы стали чаще встречаться с нашими друзьями, и время проходило почти незаметно, тем более что в Иркутске было чем заняться. Мы ходили в театр, на концерты и очень часто в кино. Самуэль стал самым страстным любителем кино, и, пока мы жили в Иркутске, он не пропустил ни одного фильма.

Естественно, мы пытались догадаться о возможных причинах отказа в выдаче виз. Ведь в ОВИРе нам никто не объяснил этих причин, да и мы в этой организации не стали интересоваться: бесполезно. Только после приезда в Данию мы узнали о событиях в Венгрии и о том, что критика датским правительством вторжения советских войск в Венгрию не понравилась Москве. Ухудшение международного климата, последовавшего за венгерской драмой, и стало косвенной причиной второго отказа в получении выездных виз.

Зима в Иркутске не такая, как в Якутске, даже если температура опускалась до минус двадцати — сорока градусов. В течение всей зимы было много солнечных дней, а уже в начале февраля солнце пригревало так хорошо, что стали оттаивать наросты льда на оконных стеклах. Вода стекала на подоконник и грозила протечь на пол. Способ, которым пользовались в Якутии, чтобы этого не случилось, заключался в следующем: на всю длину подоконника клали свернутую жгутом полоску ткани. На каждую сторону подоконника подвешивалась бутылка; в эти бутылки опускали концы жгута, который собирал воду. Бутылки опорожняли по мере наполнения. Эта простая, но эффективная

 

дренажная система являлась предвестником приближающейся весны.

Чтобы наверняка купить что-нибудь в продовольственном магазине, приходилось подниматься с постели очень рано и вставать в очередь задолго до его открытия. Тогда могло повезти, и можно было купить молоко, масло, яйца, а если уж совсем везло, то и мороженого китайского цыпленка.

В то время отношения между Советским Союзом и Китаем были тесные и дружественные. В разных институтах Иркутска училось много китайских студентов.

 

Рахиль

 

Двадцать восьмое мая 1957 года. Обычный день нашей будничной жизни. Израэль и дети ушли, а у меня в полном разгаре уборка дома.

Почтальон обычно приходил около десяти часов, но не было еще и девяти, когда через кухонное окно я заметила, что он идет к нашему дому, и у него нет его обычной сумки. Оказалось, что это почтальон, который разносит только телеграммы.

В телеграмме датского посольства сообщалось, что всей семье Рахлиных разрешено получить выездные визы, и теперь нам нужно связаться с советскими властями в Иркутске, чтобы выполнить необходимые формальности. Сердце мое учащенно забилось из-за абсолютно фантастического сообщения, которое я только что прочла. Я так долго ждала его, что мне было трудно поверить, что оно на самом деле пришло. Потом я вдруг засомневалась, еще раз прочитала невероятную телеграмму и подумала о том, что до тех пор, пока мы не уедем из этой страны, определенности в нашей жизни не будет.

Еще не было десяти, когда я стояла у ворот НИИХиммаша. Я обратилась к охраннику, чтобы он нашел Израэля и по-

 

просил его выйти ко мне — внутрь без специального разрешения заходить категорически запрещалось.

Увидев меня, Израэль испугался. Он подумал, что произошло что-то ужасное. Но я его быстро успокоила, сказав, что принесла счастливое известие. Страх его сменился радостью, также, как и у меня, смешанной с неверием и скептицизмом. Через несколько минут мы собрались с мыслями и решили пока не обращаться в ОВИР. Мы боялись, что туда еще не пришло сообщение из Москвы, и если мы придем в ОВИР сейчас, то рискуем получить новый отказ, и все опять отложится месяцев на шесть. И уж тогда точно бесполезно будет обращаться к ним раньше, чем эти месяцы истекут.

По дороге домой я спрашивала себя, что буду ощущать, вернувшись в Данию через столько лет. Многое изменилось за двадцать два года, пока меня там не было, и, возможно, это будет возвращением в совершенно другую страну. Конечно, и я изменилась. Прошедшие годы оставили свой отпечаток; мои привычки, мое отношение к жизни давно уже не такие, как у членов моей датской семьи, да и у любого живущего в Дании. Я понимала, что там мы столкнемся с новыми проблемами, и переход к другой жизни будет не самым легким.

У нас наверняка возникнут финансовые трудности — ведь нам придется все начинать сначала. Детям нужно дать надлежащее образование, чтобы потом они могли справляться с проблемами сами. И, конечно, я думала о том, что Израэлю уже пятьдесят лет, и он не говорит по-датски.

Когда Израэль пришел домой, оказалось, что его тоже одолевали те же мысли, и он спросил меня, представляю ли я, сколько проблем появится у нас, когда мы приедем в Данию. «Если мы сумели справиться со всеми проблемами в Сибири, — ответила я, — то и в Дании тоже справимся».

Через неделю я решилась пойти в ОВИР. После недолгого ожидания меня проводили в кабинет, где среднего возра-

 

ста человек, бросив на меня испытующий взгляд, спросил, что я хочу. Я ответила, что пришла узнать, есть ли ответ на наше заявление на выездные визы в Данию. Ленивым движением он взял папку с бумагами, просмотрел содержимое, вынул какой-то документ и сказал: «Мы получили указание из Москвы, что если вы обратитесь за выездными визами, то нам следует проинформировать вас, что они будут выданы». Очень странная манера изложения.

Но суть была в том, что в ОВИРе не собирались предоставлять нам никакой информации, если бы мы сами туда не обратились. Теперь мы пришли, и мне сказали, что нам нужно заполнить дополнительные анкеты и внести в сберкассе задаток за наши паспорта.

Наконец-то! Наконец-то все оборачивалось так, как будто наша поездка становилась реальностью. Однако наученные горьким опытом и вспоминая бесчисленные разочарования, мы не стали радоваться заранее. Решили идти шаг за шагом. До тех пор, пока не получим паспорта.

 

Рахиль — Израэль

 

Все последующие дни у нас в семье только и говорили о предстоящей поездке и о том, что будет значить для нас переселение в Данию. До сих пор идея обосноваться в этой стране представлялась абстрактной и нереалистичной, но теперь, когда она, кажется, становится реальной, мы оба должны были все тщательно продумать, что делать и как подготовиться. Мы понимали, что нам придется строить нашу новую жизнь с самого начала, и что это нелегкая задача. Шнеур спрашивал нас, сможет ли он закончить свое обучение, мы обещали ему, что сделаем все, чтобы это получилось. Мы не могли много рассказать детям про Данию и про жизнь на Западе. Рахиль разучила с детьми немало датских песен, и они, конечно, знали сказки Андерсена в русском переводе. Но они

 

не говорили по-датски, и ничего не знали о культуре Дании. Однако детям очень хотелось поехать. Им хотелось увидеть Данию и родственников. Все трое думали о том, как будет замечательно, что у них вдруг появятся бабушка, дяди, тети, кузены.

Размышляя о радостях воссоединения, мы задавались вопросом: не найдут ли власти в последнюю минуту какую-либо причину, чтобы помешать нам уехать? Мы не исключали и того варианта, что они разрешат уехать только Рахиль и детям, а Израэлю прикажут остаться. Нечто похожее уже было в Якутске, и мы бы нисколько не удивились, если бы они сделали это снова. Или могут призвать Шнеура в армию. Короче говоря, у них так много возможностей удержать нас, что мы не можем быть уверены ни в чем, пока не уедем из страны.

Известие о нашем возможном отъезде стало настоящей сенсацией в колонии ссыльных. Для них наш пример имел очень большое значение. Он явился предзнаменованием, что и им тоже разрешат вернуться в Литву, откуда они смогут уехать дальше на Запад. Многие наши друзья долгие годы шутили по поводу того, что мы продолжали упорствовать в получении разрешения на выезд в Данию. Они считали это совершенно безнадежным делом и советовали отказаться от всех наших попыток и уберечь себя от лишних забот. А теперь они пришли, чтобы поздравить нас и сказать, что восхищены нашим мужеством и настойчивостью. Они все говорили, что наш предстоящий отъезд станет сигналом для всех начать борьбу за возвращение в Литву.

Мы стали обсуждать, что из нашего гардероба взять с собой, а что продать на барахолке. Мы, например, решили, что нам не нужно брать с собой зимнюю одежду: валенки, ватные жакеты и брюки, меховые перчатки и меховые шапки. Все эти вещи мы отложили в сторону, приготовив к про-

 

даже на следующий день. Мы были уверены, что они нам больше не понадобятся.

Июнь прошел без каких-либо изменений. Мы с нетерпением ждали сообщения из ОВИРа. И вот День настал. Случилось это в начале июля.

Утром почтальон принес нам открытку. В ней нас просили прийти в ОВИР. Через несколько часов мы пришли туда и получили наши паспорта. На оформление формальностей много времени не ушло, а когда вышли на улицу, то обнимали друг друга, смеялись и плакали от радости. Радость и счастье, которые мы ощущали в тот момент, были огромны. Наши стремления, усилия моей семьи и правительства Дании за все эти годы... Сколько их было? Неужели они оправдались?

Мы начали готовиться к отъезду.

 

Израэль

 

Первое, что я сделал, это уволился с работы. Директор не совсем понял, когда я, подойдя к нему, сказал что хочу уволиться, потому что уезжаю из Иркутска. Он знал, что я из Литвы, и был уверен, что я уезжаю туда с семьей. Он стал заверять меня, что в Литве я не получу такую хорошую квартиру, какую мне обещали дать осенью в НИИХиммаше. И тогда я сказал ему, что мы уезжаем не в Литву, а в Данию. Он посмотрел на меня с удивлением и сказал, что нам нужны заграничные паспорта, чтобы уехать в Данию. Я показал ему свой новый паспорт, и это убедило его в том, что бесполезно меня уговаривать остаться. Он поздравил меня, добавив, что ему жаль терять такого прекрасного специалиста.

Администратором в НИИХиммаше работал Иван Иванович. Одной из его задач было доставать авиа и желез-

 

нодорожные билеты для сотрудников института. Мы уже обсуждали дома, как и где купить билеты на поезд до Москвы. Оказалось, что это довольно сложно. И теперь я вспомнил, что, вероятно, Иван Иванович сможет помочь нам. Когда-то он занимал большой пост, но был понижен в должности из-за того, что любил выпить. Я пошел к нему и рассказал о своей проблеме. Сказал, что если он с помощью своих контактов в билетной кассе достанет нам билеты, то за мной будет обед в ресторане. Он ответил мне неодобрительным жестом, означающим, что мы друзья, и он рад мне помочь.

В следующее воскресение мы поехали с Рахиль на барахолку продавать наши зимние вещи. Они вместились в одну сумку, и меньше, чем за час мы все продали. С мебелью распростились еще легче. Две кровати, две раскладушки и пять табуретов продали соседям и знакомым, которые все забрали за день до нашего отъезда.

Иван Иванович попросил меня придти к билетной кассе, «где все мне сделают». Рахиль не была уверена, что «мой друг» сдержит слово, и решила поехать со мной, чтобы в случае необходимости встать в очередь. Когда мы подошли к билетной кассе, Иван Иванович взял меня под руку и повел к начальнику, представив меня сотрудником НИИХиммаша, уезжающим в Данию с семьей. Он представил все дело так, что начальник поверил, что это институт отправляет меня с семьей в Данию. В конце концов, начальник написал записку и направил нас к кассиру за билетами.

Через некоторое время у меня в руках оказалось пять билетов, за которые я заплатил тысячу семьсот рублей. В кармане у меня еще оставалось двести рублей, которые я отдал Ивану Ивановичу. Он не хотел брать деньги, но мне удалось убедить его, что этого как раз хватит на скромный обед в ресторане — в благодарность за помощь. Рахиль за всем

 

этим наблюдала с некоторого расстояния. Потом она подошла и пожала Ивану Ивановичу руку.

Мой последний рабочий день в Советском Союзе прошел так, как будто ничего не случилось. Я вел себя очень спокойно и так же спокойно попрощался со своими коллегами, которые пожелали мне всяческих успехов. Впрочем, незабываемое впечатление на меня произвел один небольшой случай.

Я ходил в НИИХиммаш вместе с одной из сотрудниц, Людмилой Николаевной, она жила в доме рядом с нами. Это была образованная и мудрая женщина, и по дороге на работу у нас находились разные интересные темы для разговоров. Однажды Людмила Николаевна рассказала мне, что у нее много знакомых датчан. Они приезжали в Иркутск по заданию компании «Сторэ Нордиске», у которой было много проектов по Сибири. Людмила Николаевна рассказала мне, что она часто вспоминает своих датских знакомых, среди которых были техники и инженеры. Эти высокие красивые мужчины были очень внимательны и вежливы по отношению к русским женщинам. И в то утро я сказал ей, что в последний раз мы идем с ней на работу вместе, потому что наша семья уезжает на родину красивых техников и инженеров, на родину моей жены. Людмила Николаевна неожиданно остановилась, посмотрела на меня и сказала: «Никогда за все свои пятьдесят лет я никому не завидовала, но вам завидую. Мне так хочется увидеть Данию!» Я не знаю, что вызвало такую неожиданную реакцию Людмилы Николаевны — то ли воспоминания о ее датских знакомых, то ли еще что-то, но меня удивила ее откровенность. Такое не приходилось слышать. Этот маленький эпизод явился знаковым эпизодом. Он подтвердил мое мнение, что в Советском Союзе наступают новые времена. Уже ощущалась оттепель, начатая Хрущевым. Последствия ее мы увидим позже, но к тому времени мы уже будем далеко...

 

Рахиль — Израэль

 

Утром 12 июля на подводе мы поехали на железнодорожный вокзал. Наши друзья пришли туда попрощаться с нами. А один из них, Волик Бернштейн, принес нам подарок — русско-датский словарь, который каким-то необъяснимым образом ему удалось достать в Иркутске, и который позже нам очень пригодился.

Проводница не разрешала заносить в вагон один из наших чемоданов из-за того, что он был слишком большой. Мы знали, как решить эту проблему. Десять рублей в корне изменили ситуацию, наш чемодан сразу же стал меньше, и все вошло в нормальную колею.

Мы попрощались с нашими друзьями, поблагодарив их за помощь, и обещали написать им тотчас, как приедем в Данию. После объятий, поцелуев и слез, мы зашли в вагон, но через открытые окна продолжали переговариваться до последней минуты. Небольшой толчок — поезд медленно тронулся. Мы продолжали махать друзьям из окна вагона, пока состав не повернул, и они не исчезли из вида.

Это был хорошо оборудованный и комфортабельный поезд, и мы себя в нем хорошо чувствовали. Мы были невероятно счастливы и полны ожиданий. Устроившись в купе, сели и выпили по стакану вина за нашу счастливую поездку и приезд в Данию.

Это, возможно, была самая радостная поездка за всю нашу жизнь. Мы все свободны и наконец можем уехать из Сибири. Мы расслабились и проводили время в разговорах о том, как нас встретят в Москве, а потом в Копенгагене. Мы много говорили об этом, но оба с трудом представляли, какая теперь жизнь в Дании — прошло столько лет, и многое могло измениться. Мы не беспокоились о том, как устроим детей. Все трое были хорошо подготовлены к предстоящему переходному периоду, и хотя они не говорили по-датски, с немец-

 

ким языком у них не было проблем, потому что между собой мы всегда разговаривали на нем. Все трое его понимали и могли хорошо изъясняться. Да, трудности будут и с работой, и с жильем, и с созданием нормальной семейной жизни, но это уже будут самые обычные трудности самых обычных европейцев.

Из окон мы видели города, мимо которых проезжали шестнадцать лет назад. И, читая названия станций: Красноярск, Новосибирск, Омск, Свердловск, мы неизменно вспоминали то страшное время, когда нас везли в противоположном направлении, в переполненном вагоне для скота. Казалось, прошла вечность. Теперь мы ехали обратно. Ехали без охранников и в направлении, которое сами выбрали. Позади мы оставили жизнь, полную горьких испытаний, переживаний и приобретенного полезного опыта. Мы еще не могли составить целостного представления о том, через что мы прошли. Что все минувшее значило для нас и какими мы стали? Все это должно было дождаться своего часа. Только тогда мы сможем посмотреть на прошлое с расстояния. А сейчас нужно приготовиться к грядущим переменам, которые тоже могут принести свои сюрпризы.

Недалеко от Свердловска мы пересекли границу между Азией и Европой. Сибирь осталась позади. Мы снова подняли стаканы.

На шестые сутки мы прибыли в Москву. Еще до остановки поезда, через окно мы заметили, что «Дания» встречает нас. На платформе было многолюдно, но мы сразу же увидели мужчину, который был выше всех и одет по-западному. И что особенно бросилось в глаза — его галстук-бабочка, который указывал на то, что он иностранец. Русские не носили тогда таких галстуков. Рахиль сразу сказала, что он датчанин.

Когда мы вышли из вагона, этот человек подошел к нам и, представившись господином Левальдом из посольства Дании, поздравил нас с прибытием в Москву.

 

Рахиль

 

Я была вне себя от радости, когда впервые за много лет услышала кого-то говорящего по-датски. Так было странно услышать снова датскую речь! Я подумала, что мне, знавшей язык с детства, нужно теперь привыкать к звукам и словам, так хорошо знакомым мне и в то же время звучащим, как чужие.

Мы поинтересовались, в какой гостинице будем жить. Господин Левальд сказал, что гостиницу нам не бронировали, так как заказаны билеты на поезд в Хельсинки, отправляющийся в 10 часов вечера сегодня же. Дети были разочарованы: им очень хотелось осмотреть достопримечательности советской столицы, о которой они так много слышали. Однако мы могли задержаться в Москве только на двенадцать часов как гости посольства. Господин Левальд дипломатично сказал нам, что в посольстве сочли, что будет лучше, если мы продолжим наш путь как можно быстрее. Мы не возражали. Мы хорошо понимали, почему в посольстве не хотели, чтобы мы оставались в Москве на более длительный срок.

Вокзал, с которого нам предстояло уехать в Хельсинки, находился рядом, поэтому решили сдать багаж в камеру хранения. Дежурный не хотел принимать весь багаж, но проблемы решили обычным способом, и мы отправились в датское посольство. У меня не было никакого желания ехать в город — в посольстве я чувствовала себя в безопасности. Я сказала, что не буду выходить из посольства и останусь здесь до отъезда на вокзал. Я провела весь день, читая старые датские газеты и изучая телефонный справочник в надежде разыскать телефоны моих родственников и адреса моих старых копенгагенских друзей.

 

Израэль

 

До отъезда требовалось решить несколько практических вопросов. Прежде всего, забрать билеты на поезд до Хельсинки, затем обменять деньги, проставить в паспорта финские транзитные визы и, наконец, погасить облигации.

С билетами проблем не возникло: их заранее забронировало посольство. Однако обмен рублей на датские кроны оказался сложным. По советским законам для поездки за границу меняли только пятьсот рублей на каждого взрослого члена семьи. По тогдашнему курсу полторы тысячи рублей — это тысяча шестьсот крон. Мы отправились во «Внешторгбанк», где нас попросили оставить паспорта и вернуться часа через два. Оставив паспорта, мы пошли осматривать самый большой город в СССР.

Когда вернулись в банк за деньгами и паспортами, я получил только шестьсот крон. Я сказал, что расчет сделан неправильно. Кассир с удивлением посмотрела на меня и ответила, что расчет правильный, потому что курс, используемый при конвертации, отличается от курса, который я видел напечатанным в газете. В банке просто разные курсы, в зависимости от того, какое лицо меняет деньги и по каким причинам.

Затем мы отправились в финское посольство — ставить транзитные визы. Здесь тоже осложнения. Когда пришли в посольство, выяснилось, что консульский отдел закрыт, а посол, который должен поставить свою подпись на наши визы, уехал в аэропорт встречать короля Афганистана, прибывающего в Москву с официальным визитом. Однако любезная секретарша помогла нам все устроить, и через некоторое время мы зашли к ней на квартиру, находившуюся в доме около посольства, чтобы забрать паспорта с финскими транзитными визами.

 

Последний пункт нашей московской программы — погашение облигаций. Мы пошли в специальный банк, где могли погасить облигации, которые я собирал в течение пятнадцати лет. После пересчета номера облигаций заносились в различные журналы. Я должен был подписать бесконечное количество бумаг, и меня отсылали от стола к столу, от стойки к стойке. Кульминационный момент настал, когда я должен был получить деньги и паспорт. Но банковский клерк никак не мог найти мой паспорт. От всего этого очень легко было потерять самообладание, чего мне совершенно не хотелось в конце долгого и напряженного дня. В какой-то момент я даже подумал, что это провокация и что они намеренно спрятали мой паспорт, чтобы я не смог уехать. Мы слышали много историй о том, какие фокусы власти и НКВД разыгрывают с людьми, чтобы вовлечь их в какое-нибудь дело. Не исключая и того, что НКВД, который теперь стал называться КГБ, в последнюю минуту захотел разыграть такой фокус и со мной. Однако, судя по лицу клерка, я понял, что паспорт он действительно потерял и очень этим расстроен. Бумаги летали с места на место, пока он рылся на столе. Тем временем я вышел на улицу за Шнеуром, который смотрел, как в сопровождении эскорта проезжает король Афганистана. Шнеур вошел в банк вместе со мной и стал помогать клерку искать паспорт. Несмотря на нервозную ситуацию, он, как всегда, был совершенно спокоен и через несколько минут увидел паспорт, лежащий под пишущей машинкой. Я вздохнул с облегчением: наконец-то мы могли вернуться в посольство.

Мы взяли такси и поехали в переулок Островского, где оно располагалось. Здесь нас встретила Рахиль, которая была очень обеспокоена нашим долгим отсутствием. Но вскоре она успокоилась, когда услышала обо всех наших приключениях и поняла, что все закончилось благополучно. Остальную часть дня мы провели в посольстве.

 

Рахиль — Израэль

 

Новые впечатления запоминаются надолго. В датском посольстве у нас таких впечатлений было много.

Во-первых, нас спросили, не хотим ли мы посмотреть телевизор. До сих пор никто из нас телевизора не видел, и нас всех интересовало, что это такое. Включили программу новостей, и я помню наше изумление, когда на маленьком экране появился советский руководитель Никита Хрущев.

В посольстве нас пригласили на ужин, где подавали датскую еду, датское пиво и напитки. Сервировка стола — красивые тарелки, бокалы, столовые приборы — произвела на нас огромное впечатление. Баночное пиво мы тоже видели впервые. А когда дети, на все смотревшие с таким удивлением, что глаза у них вылезали из орбит, побывали в ванной и туалете, снабженном туалетной бумагой, то не могли сдержать смеха — им все показалось сказочным и очень забавным.

Перед отъездом некоторые работники посольства признались, что они нервничали по поводу нашего приезда, потому что понятия не имели, что мы за люди, поскольку у них уже были довольно неприятные впечатления о других гостях посольства. До нашего приезда, не зная нас, они боялись, что приедут какие-нибудь сибирские дикари. Они рассказывали нам о своих страхах с улыбками и в извиняющейся манере и, вместе с тем, с явным сочувствием к нам. Мы уезжали из посольства, поблагодарив их за помощь и поддержку, которую они нам оказывали долгие годы, и за их гостеприимство в Москве. На вокзал мы приехали задолго до отправления поезда. Получив багаж, сели в вагон, готовые к следующему этапу нашей поездки.

В поезде Москва — Хельсинки у нас были хорошие места, и через десять часов, на следующее утро состав при-

 

шел в Ленинград. В городе на Неве он простоял пятнад-цать-двадцать минут и отправился дальше, в пограничный город Выборг, который до 1940 года был финским городом Виипури. Когда мы приехали в Выборг, в поезде осталось всего двадцать пассажиров, направлявшихся в Хельсинки.

В Выборге состав простоял почти два часа. Весь наш багаж тщательно просмотрели. Таможенники прощупывали даже швы на одежде, проверяя, не зашито ли в них что-нибудь. Перелистали все книги... Это была наша последняя встреча с советскими официальными органами, которая, конечно, напомнила нам о первых обысках в нашем доме в Кибартае перед депортацией. Но это было так давно, что сейчас, уже привыкшие к таким действиям, мы почти не реагировали на неприятные манеры таможенников. Мы были счастливы, что все это скоро закончится, и что уже никогда больше не будет в нашей жизни такого унижения.

 

Рахиль

 

С самого начала нашей поездки я твердила себе, что пока мы не пересечем границу, я не поверю в наше освобождение.

За шестнадцать лет в Сибири я научилась не принимать сразу все за чистую монету. Особенно тогда, когда имела дело с официальными советскими властями. Разочарования многих лет и постоянная неуверенность в будущем сопровождавшая нас все эти годы, приучили меня крайне скептически относиться ко всему официальному. К тому же в прошлом мы не раз слышали о том, как обманывали людей в таких же обстоятельствах, чтобы не дать им уехать из страны в самый последний момент. Мы не знали, было ли все это правдой, но этого было достаточно, чтобы сомнения терзали меня. До тех пор, пока мы не пересекли границу.

 

Рахиль — Израэль

 

После проверки паспортов последовала таможенная проверка, и когда все закончилось, мы стали ждать отправления поезда. Дети выбегали и вбегали в купе, нетерпеливые и взволнованные, в предвкушении всего, что их ждет. Поезд охранялся вооруженными солдатами, которые стояли в дверях каждого вагона. Наконец, состав тронулся, и все расстояние до границы он двигался на самой малой скорости. Мы все стояли у окон, чтобы сохранить в памяти наши последние впечатления о советской территории, а потом стали смотреть вперед, в сторону финской границы. Солдаты у дверей вагонов продолжали стоять. Через несколько секунд, после того, как они спрыгнули с подножек вагонов, поезд въехал на финскую территорию. Радость, которую мы так долго сдерживали в себе, выплеснулась наружу. Наша мечта сбылась. Наша невозможная, невероятная мечта о том, что мы когда-нибудь покинем Сибирь, СССР и поедем в Данию, стала реальностью. Наши чувства и переживания в те моменты... Как их описать? Мы только что пересекли государственную границу, разделяющую не только два государства и две нации. Она разделяла два разных мира, и для нас эта линия пересечения ознаменовала наше воссоединение с тем миром, от которого мы были отрезаны шестнадцать лет, и впереди начало совершенно новой жизни. Мы выпили за все это и поздравили друг друга. В посольстве в Москве нам дали с собой несколько банок датского пива, и его мы пили, произнося тосты. Для нас оно было как самое лучшее шампанское.

После проверки паспортов и быстрого таможенного досмотра поезд еще несколько минут стоял на станции. По платформе финская девушка катила тележку с мороженым. Мы хотели, чтобы дети познакомились с западным лакомством, но девушка не принимала датские деньги. Американский репортер, с которым мы разговорились в дороге, подошел к нам, предложив заплатить за мороженое долларовой

 

банкнотой. Но продавщица не принимала и эту валюту, и только когда финский пассажир, поняв наши проблемы с валютой, достал из кармана финские деньги, проблема с мороженым была решена. Позже, уже в дороге мы пригласили и американца, и финна выпить с нами пива — у нас еще оставались две банки.

Всю дорогу до Хельсинки детей невозможно было оторвать от окон. Их буквально поглотило все то новое и интересное, что они видели за окнами.

Когда поезд остановился в Хельсинки, нас встретил секретарь датского посольства. Дальше мы должны были продолжить наш путь прямо в Копенгаген на корабле. Но, как выяснилось, корабль отправится туда только через два дня. И у нас появилось время осмотреть Хельсинки, немного привыкнуть к новому для нас окружению и собраться с мыслями. Что не так просто после таких ошеломительных впечатлений.

Министерство иностранных дел Дании заплатило за гостиницу и за проезд в Копенгаген. Это был заем, который мы обязаны вернуть, как только сможем это сделать. Датских крон, на которые мы поменяли рубли в Москве, конечно же, не могло хватить, чтобы покрыть дорожные расходы.

Пока мы заполняли все необходимые регистрационные формы в гостинице, Самуэль обследовал большой вестибюль. Вскоре он прибежал обратно, при этом выглядел удивленным и расстроенным. Он рассказал, что увидел что-то необычное и попросил, чтобы мы пошли с ним, и он покажет маленькую комнату, в которую вошла женщина и несколько мужчин. А когда через некоторое время дверь открылась, комната была пуста, и в нее стали входить другие люди. Вскоре после этого дверь снова открылась, и из нее опять вышли совершенно другие люди. Это было самой большой загадкой для него. Мы смеялись. Так Самуэль впервые познакомился с лифтом.

Носильщик не знал, кто мы такие и как к нам обращаться. Номера нам были заказаны посольством, и секретарь посольства привез нас в отель, а в регистрационных карточках

 

профессию мы не указали. Но он вышел из положения, просто обращаясь к Израэлю «г-н дипломат».

Два дня в Хельсинки — два дня разнообразных ярких впечатлений. Только Шнеур мог смутно помнить, как выглядит ванная и как ею пользоваться. Для Гарриетты и Самуэля это явилось открытием, и с неописуемой радостью они стали проверять, как все работает. Они часами проводили время в ванне и под душем и были вне себя от восторга.

А визит в большой универмаг недалеко от гостиницы? Он оказался одинаково впечатляющим как для нас, так и для детей. Во-первых, поразило огромное количество товаров разного вида и качества. Во-вторых, ошеломило то, что все это можно свободно купить и не стоять в очереди часами. Нам трудно было постичь, какое огромное количество разных товаров есть в наличии для покупателей, и мы с удивлением смотрели на этот оживленный бизнес. Товары не просто выставлены в витринах, чтобы ими восхищались, — они действительно есть в продаже. И все это можно купить, и столько, сколько хочется, — лишь бы денег хватило.

Дети попробовали еще одно чудо — жевательную резинку. Они слышали о ней и в Сибири, но никогда не пробовали, так как там ее не было. Вместо этого, они жевали разные заменители, например, смолу деревьев. Вот почему им так хотелось ощутить вкус настоящей жевательной резинки. Оказалось, что ее можно купить в автоматах на улицах Хельсинки. Опустил несколько монет, повернул ручку — и получи несколько пластинок. До этого дети никогда не видели автоматов, и Гарриетта и Самуэль нашли, что это самое лучшее изобретение в мире, и в течение двух дней, пока мы были в Хельсинки, усердно пользовались им. А Самуэль был в восторге от маленького охотничьего ножа, который мы ему подарили в память о Хельсинки. Мы также купили кое-какие подарки для моих родственников в Копенгагене. В основном все эти дни мы ходили и осматривали окрестности — все было интересным и волнующим. Во

 

время этих экскурсий мы рассказывали детям об укладе жизни и политическом строе в Финляндии и в других западных странах. Самуэлю было трудно понять, что такое собственность на Западе. Как это возможно, что один человек владеет кинотеатром, а другой — огромным универмагом или гостиницей? Очень нелегко объяснять такие вещи мальчику, который первые десять лет своей жизни прожил в социалистической стране.

 

Рахиль

 

Естественно, что мы звонили в Копенгаген. Я вся изнервничалась, пока меня первый раз соединяли. Было трудно разговаривать с братьями, сестрами и с мамой после стольких лет разлуки. Мы хотели столько рассказать друг другу, но не знали, с чего начать. Мы обменялись всего лишь несколькими фразами о здоровье, о нашей поездке и о том, когда мы прибываем в Копенгаген. Невероятно тяжело было разговориться, и мы друг другу обещали, что поговорим обо всем, когда приедем. Детям очень хотелось поскорее увидеться с бабушкой, тетями и дядями, о которых они столько слышали, и они сказали им об этом по телефону.

 

Рахиль — Израэль

 

Проведя два прекрасных дня в гостеприимном Хельсинки, мы сели на борт «Ариадны», на которой преодолели последнюю часть нашего долгого пути в Данию. Эта прекрасная поездка продолжалась два дня и позволила нам спокойно завершить переход из одного мира в другой.

У нас было достаточно времени, чтобы обсудить все неминуемые проблемы и привыкнуть к мысли, что начинаем жить в совершенно новых условиях, которые значительно

 

лучше сибирских, но которые, тем не менее, предъявят свои требования каждому из пас.

Хотя «Ариадна» и не была новым кораблем и, возможно, видела и лучшие дни, нам всем чрезвычайно понравились и чистота, и комфорт, и хорошее дружелюбное обслуживание. Так что для нас это путешествие было просто роскошным.

Наша первая беседа с пассажирами состоялась прямо на палубе, как только корабль вышел из Хельсинки. С пожилой супружеской парой из Швеции мы говорили сначала о погоде, о Хельсинки, о поездке в Копенгаген. После этих вступительных фраз мужчина сказал, что он сразу догадался, что мы из Советского Союза. Мы не могли понять, почему, поскольку не замечали большой разницы между нами и пассажирами корабля: мы и одеты в западную одежду, которую нам прислали родственники, и лица вполне цивилизованные, и о чем вокруг говорят — понимаем. Однако мужчина улыбнулся и сказал, что дело не в одежде, а в манере разговора друг с другом, по которой он и понял, откуда мы приехали. Он заметил, что перед тем, как начать говорить, мы оба оглядываемся. Мы не могли сдержать улыбки и в ответ на его проницательное замечание сказали, что, возможно, будет нелегко избавиться от плохой привычки, которая стала почти рефлексом за шестнадцать лет жизни в Сибири.

Итак, наша поездка заканчивалась. В общей сложности в пути мы находились 129 дней. А с 14 июня 1941 года, когда вооруженные люди погрузили нас в Кибартае в кузов грузовика, и до 22 июля 1957 года, когда мы самостоятельно приехали в Копенгаген, мы в общей сложности покрыли расстояние, равное двадцати пяти тысячам километрам. За шестнадцать лет у нас было двадцать разных жилищ, мы жили в шести разных местах Сибири. Да, нетрудно оценить все, что можем измерить, в цифрах. Но как и с какими мерками подойти к тому, что никакими цифрами не измеряется? Что депортация сделала с нами? Мне теперь сорок восемь лет, Израэлю — пятьдесят. Как оценить эти шестнадцать лет, ко-

 

торые составили треть всей нашей жизни? Какое они оказали воздействие на нас? Что мы упустили за эти годы и что приобрели? Мы не знали ответов на эти вопросы, которые снова и снова возникали. Понять все, что с нами случилось, и сделать оценку всего в правильном контексте, — на все это нужно время.

Несомненно, мы многому научились за время нашей бурной жизни в Сибири. Это были и горькие, и полезные уроки. Мы узнали о жизни такое, что при других обстоятельствах узнать бы никогда не смогли. И, несмотря на всю горечь и трагизм депортации, мы пережили светлые и счастливые часы, и у нас было немало радости. У нас появились друзья, и наша дружба будет длиться вечно, даже если мы никогда не увидимся с ними вновь.

Теперь мы оказались в начале нового переходного периода. Впервые за шестнадцать лет мы решали и выбирали сами. И именно этот переход мы ждали каждый день, если не каждый час. И сейчас он настает, и мы должны собраться с духом. Мы должны быть готовыми к новым проблемам и испытаниям, которые у нас впереди.

22 июля 1957 года «Ариадна» шла вдоль причала в Лангелинии. В этой гавани Копенгагена уже стояла вся наша семья, которая приехала встретить нас. Как только подали трап, нам разрешили сойти на берег первыми. И через несколько мгновений мы попали в долгожданные и теплые объятия. Смех и слезы, вопросы и ответы — все смешалось в эти мгновения на причале.

На машине мы поехали на квартиру к Айзику, брату Рахиль, который жил в Блаагаардсгаде, где для нас устроили праздничный прием. Это был длинный, длинный день веселья и взаимных тостов, вопросов и ответов, который затянулся до поздней ночи.

После приемов и первых дней эйфории настали другие дни. Пришло время задуматься о том, как жить, где жить и как зарабатывать на жизнь.

 

Первое, что мы сделали после приезда в Копенгаген, — это нанесли визит премьер-министру Х.К. Хансену, чтобы поблагодарить его за помощь в вызволении нас из Сибири. Впятером мы поехали в Кристиансборг, где г-н Хансен принял нас и во время короткой беседы спросил нас о нашей поездке и о наших планах на будущее. Мы высказали ему благодарность за помощь датского правительства и заверили, что полны надежд и совсем не боимся начинать новую жизнь в Дании.

Но до того, как действительно начать устраиваться, мы провели несколько недель в Смидструпе, в маленьком летнем домике, который арендовали для нас наши родственники. Здесь мы должны были отдохнуть, восстановить силы и спланировать наше будущее.

 

Рахиль

 

Мое возвращение в Копенгаген, воссоединение с моей семьей и моим миром — все было прекрасно. Я чувствовала себя счастливой и освобожденной. Я понимала, что на свете нет ничего лучше возращения домой. Когда двадцать два года назад мы с Израэлем уезжали из Копенгагена на медовый месяц, я не думала о том, какими обходными путями мне придется возвращаться назад, и о том счастье, которое я испытаю, когда снова окажусь здесь. Радость узнавания знакомых улиц, магазинов, домов, старых друзей и чувство безопасности в окружении дружелюбных, улыбающихся людей — все это было моим миром, моим городом и все это произвело на меня огромное впечатление в первые месяцы после нашего приезда. Как мне описать свою радость и благодарность за то, что я снова оказалась рядом с мамой и что у меня появилась возможность сделать хоть что-то для нее в последние годы ее жизни?

Вскоре после нашего прибытия в Копенгаген я написала письмо в датское посольство в Москве.

 

Копенгаген, 31 июля 1957 года

Посольство Королевств а Дании в Москве

Уважаемые господа,

Вначале я хочу поблагодарить вас за прекрасный прием, который вы оказали нам — мы это никогда не забудем. Поездка наша была очень приятной, и вся семья встретила нас. Я не могу выразить словами, как мы все счастливы сейчас. Через несколько дней мы получим наши временные паспорта. Сейчас мы живем у моего брата А. Лахманна, и, если вы захотите ответить, пишите на этот адрес. Еще раз благодарим вас за все и примите наши дружеские пожелания всем в Посольстве Королевства Дании в Москве.

Ваши И. и Р. Рохлины

Я отослала это письмо через Министерство иностранных дел. Это было мое последнее письмо в посольство, и им, возможно, было закрыто дело о семье Рахлиных.

 

Рахиль — Израэль

 

Много лет спустя мы узнали, как датской делегации удалось убедить советских хозяев разрешить нам уехать из СССР и вернуться в Данию. Юлиус Бомхольт, сопровождавший премьер-министра Х.К. Хансена в его поездке в Москву, так описывает эти события в одной из своих книг.

«Датская делегация приехала в Москву 5 марта 1956 года. За неделю до этого Никита Хрущев выступил со своей «секретной речью» на двадцатом съезде партии, после чего дал добро на обнародование правды о Сталине и его террористическом режиме. Возможно, датская делегация была первой, которая встретилась с Хрущевым после его эпохальной

 

речи. В то время никто из членов делегации еще не знал, что произошло на съезде, но, как пишет Юлиус Бомхольт, «судя по разговорам с разными руководителями, мы определенно чувствовали, что что-то произошло. Многие советские руководители присутствовали на первых переговорах датской делегации за круглым столом в Кремле. Там были первый секретарь ЦК КПСС Никита Хрущев, премьер Булганин, министр иностранных дел Молотов, первый заместитель премьера Микоян, много других министров и партийных руководителей высокого ранга».

Бомхольт описывает ситуацию переговоров как очень напряженную. «Мы сидели перед советскими руководителями, которые смотрели на нас с мрачным и строгим выражением на лицах. Это не сулило ничего хорошего. На повестке дня стоял вопрос о нескольких танкерах, которые по контракту Дания должна передать Советскому Союзу, но которые, между тем, были включены в список НАТО как не подлежащие экспорту в страны Восточного блока. И мы, и они пытались разрешить эту болезненную проблему».

Далее Бомхольт пишет, что в такой напряженной обстановке Х.К. Хансен решил вначале поговорить о вещах, не имеющих большого значения, чтобы сломать лед до перехода к действительно взрывоопасным вопросам. Поэтому он начал говорить о трагедии семьи, которая за несколько дней до войны началась в одной из прибалтийских республик. Датчанка и ее семья не могут получить разрешение на выезд из Советского Союза и вернуться в Данию, чтобы воссоединиться с остальными членами семьи.

Такой ход Х.К. Хансена был встречен с удивлением и возрастающим любопытством советских руководителей, которые с трудом представляли, зачем они должны сидеть и слушать рассказ о какой-то женщине, о какой-то одной человеческой судьбе. Хрущев нетерпеливо спросил: «А разве не о танкерах должна идти речь на переговорах?» Но премьер-

 

министр не сдавался и продолжал объяснять, что уже предпринималось много бесплодных попыток, чтобы освободить семью. «Когда он закончил, — пишет Бомхольт, — Булганин сделал рукой ободряющий жест и сказал: «Мы позаботимся об этом и попытаемся найти решение».

Настойчивость Х.К. Хансена и жест Булганина решили наше будущее.

 

Израэль

 

Несмотря на то, что брат Рахиль Айзик и его жена Мина оказались весьма гостеприимными и очень помогли нам, нельзя было долго у них оставаться. Мы стали искать жилье. И в октябре смогли переехать в нашу собственную квартиру в только что построенном многоквартирном комплексе в Родевре.

Начинать всегда трудно, даже в дружественной среде. Я должен был как можно быстрее найти работу, чтобы содержать семью, и через некоторое время мне удалось получить работу бухгалтера в фирме «Титан» на Тагенсвей.

Понадобилось время, чтобы понять менталитет датчан и привыкнуть к датскому стилю жизни, который так же отличался от того, к чему мы привыкли в Сибири, как сама Сибирь от Дании.

Замечание, которое вскоре после нашего приезда я услышал, глубоко запало в память: «Здесь, в Дании, каждый живет своей собственной жизнью». И Рахиль, и меня поразило это замечание и удивил лежащий в основе этого менталитет. Однако со временем мы стали понимать, что так на самом деле все и есть. Чем богаче люди, тем меньше им нужны другие. Самодостаточность, изоляция и зависимость от материальных благ — вот что поразило нас и что мы узнавали с удивлением и любопытством в период изучения Дании и датчан. Мы видели, что многие люди чувствуют себя одинокими и страдают от недостатка общения. Мы на себе ощутили трудности привы-

 

кания к новым условиям, к стилю поведения датчан, к которому они привыкли, как в семье, так и в отношениях с друзьями и знакомыми. Мы никогда не скучали по Сибири, но, должны признаться, скучали по нашим друзьям и времени, которое провели с ними в нашей северной ссылке.

Самым важным для нас после приезда в Копенгаген была вновь обретенная свобода, которая дала нам возможность раскрыться и жить так, как нам нравилось. Мы больше не боялись судебных преследований, внезапных переездов, произвола чиновников и не ощущали неуверенности в будущем.

Мало-помалу жизнь входила в свое повседневное русло. Самуэль пошел в школу, и ему, пожалуй, одному удалось легко и быстро освоиться на новом месте. Шнеур и Гарриетта продолжали обучение. Шнеур получал образование химика, а Гарриетта училась на лаборанта. Год я проработал бухгалтером, потом переводчиком в датской фирме, имевшей деловые связи с Советским Союзом, а вечерами преподавал русский язык в вечерней школе. А когда русский язык ввели факультативно в гимназиях, я опять стал учителем. На сей раз учителем русского языка в гимназии в Глэдсексе, откуда и ушел на пенсию.

Мы сумели создать содержательную жизнь для себя и своих детей. Мы чувствовали, что хорошо подготовлены к новым испытаниям, потому что у нас была крепкая основа, и за шестнадцать лет, проведенных в Сибири, мы неплохо научились приспосабливаться к жизни.

 

Рахиль — Израэль

 

Прошло двадцать пять лет, с тех пор как мы вернулись в Копенгаген. Теперь мы можем на годы жизни в Литве, Сибири и в Дании оглянуться с высоты прожитых лет, через призму всего пережитого. Очень часто случалось так, что воспоминания вдруг овладевали нами, и мы подолгу гово-

 

рили, помогая друг другу восстановить подробности. Таких воспоминаний много, и о некоторых из них мы рассказали в этой книге.

Судьба не раз круто меняла нашу жизнь. Все ее повороты мы прошли вместе, и, может быть, поэтому они имеют такое значение для нас. Мы смогли справиться со всем, потому что мы всегда были рядом и любили друг друга. Войны и политические системы вмешивались в нашу жизнь. Они бросали нашу семью взад и вперед, как маленькую незначительную пешку в гигантской игре, в которой человек и его судьба не имели никакого значения. И теперь, наблюдая, как политики играют человеческими жизнями, мы удивляемся, что нам удалось выжить и в конце концов начать все сначала.

И когда теперь мы оглядываемся на прошедшие годы и думаем о наших детях, которые давно уже выбрали свой путь и создали свои семьи, то понимаем, что оглядываемся на целую жизнь.

Бэгсвэрд, 1979-81 гг.