КОЛЫМСКАЯ СВОБОДА

 

Поселок прииска. «Пятилетка» располагался в 449 кило-ветрах от Магадана. Сюда я направлен комендантом. Моя задача: обеспечить дровами для отопления конторы управления и других общественных организаций. Остальные здания отапливались самими жильцами. У начальства была прислуга, которая делала все хозяйственные дела...

Подвозка дров за 150—200 километров автомобилями шла с перебоями. А колымские зимы — это 40—50 градусов мороза. Иногда приходилось закрывать конторы и всех работников отправлять на сопку за дровами. До меня комендантом здесь был Шеврин Абрам Хаимович, который совмещал и должность снабуполномоченного. Имел резерв хлебных талонов. Ими и стимулировал бесконвойных заключенных на заготовку дров. Мне же совместительство не дали. За несколько дней до моего прибытия были вывезены с прииска все заключенные. Остались одни вольнонаемные. Так что помощи — никакой. Через несколько дней зазывает меня в кабинет главный инженер прииска Чунусов Александр Васильевич. Высокомерный грубиян. Он на меня с криком: «Долго, сволочь, думаешь нас морозить?!»

Объясняю, что из-за пурги машины не могут преодолеть заносы. Последний запас дров по указанию начальника прииска держим для пекарни. Слушать он меня не стал. Открыл дверь и рявкнул: «Разуваев! Срочно приказ о направлении этого... шурфовщиком на участок. А «кадры» пусть подберут нового коменданта».

После этого я решил обратиться к начальнику прииска старшему лейтенанту Капитонову Василию Захаровичу. Он был с обрюзгшим лицом кумачового цвета. Напоминал неопохмелившегося забулдыгу после долгого запоя. Ему я высказал свое возмущение по поводу хамского поведения

 

главного инженера. Невнятным голосом начальник бросил: «Идите, разберемся».

А в это время прииск оживленно обсуждал недавнее событие — ограбление приисковой кассы. Случай для Колымы редкий. Грабители были пойманы. Это были бесконвойные заключенные соседнего лагеря. Ограбление было допущено по халатности кассира. Из кармана его телогрейки заключенный, принесший дрова, выкрал ключи. Представившись электромонтерами, заключенные дежурному объяснили, что приказано ночью отремонтировать электропроводку. Затем оглушили дежурного, забрали из кассы облигации, деньги.

Кассир был арестован. Требовался новый кассир. Главный- бухгалтер и начальник отдела кадров предложили на эту должность меня. Комендантские дела сдал, принял кассу.

Работа была беспокойная и ответственная: Пять участков разбросаны на большом расстоянии. Транспорта нет. В месяц надо получить, развезти, раздать более миллиона рублей. С увлечением начал изучать финансовые дела. Управляющий госбанком Чупраков Иван Алексеевич оказался внимательным и доброжелательным человеком. Благодаря ему получил доступ к банковским инструкциям по финансированию и кредитованию промышленности. Затем я окончил двухгодичные заочные курсы при Московском финансовом институте и финансовый техникум. Все окончил за один год с отличием. Это и определило мою будущую трудовую деятельность.

Особое положение выпускаемой «сверхсекретной» продукции, золота, ограничивалось ста с небольшим днями и году. Привлекались значительные суммы кредитов. И при этом совершенно необъяснимой была цена на золото, которая до семидесятых годов оставалась на уровне 1927—1928 годов. И предприятие, добывавшее самый ценный валютный металл, оставалось с планово-убыточными результатами.

...Постепенно смирился со своим ограниченным вольным положением. На мои неоднократные просьбы разрешить съездить на «материк» к маме получал отказ. Отец у меня умер еще в 1943 году. Единственное, что мог, — отсылать маме небольшую сумму денег. Завидовать нечему — жизнь моя мало чем отличалась от лагерной. Жил в общежитии. Столовой в поселке не было, поэтому каждый готовил пищу, как мог. Карточный паек был довольно скудным — и тут радости и роскоши не было. Винно-водочных изделий в сво-

 

бодной продаже не было. Был спирт, который мог выписать только начальник прииска. Так что никаких пьяных разгулов, обычных веселий не было. Все были заняты трудом.

...Колыма — край необжитый, нетронутый. В изобилии водилась дичь — куропатки, зайцы, водоплавающая птица... Но все это недоступно, потому что не было ружья. Каково это было переживать мне, потомственному охотнику... И все-таки счастливый случай подвернулся, и я стал единственным обладателем охотничьего ружья.

В двадцати километрах от прииска располагалась войсковая часть. Пришел приказ о ее передислокации. У офицеров и солдат было много денежных вкладов в сберкассе поселка. Всю войну и послевоенные годы они регулярно получали пайковые табачные изделия. Пачка махорки или папирос стоила 100—200 рублей. Продажа всего этого тоже была хорошим денежным подспорьем для военных. И вот надо срочно рассчитать весь полк и закрыть счета в сберкассе. Мобилизовали большую группу финансовых работников, в которую попал и я. Познакомился с командирами, начальниками, многие из которых были охотниками. Мне удалось купить интересное ружье у начальника боепитания. Ружье сделали умельцы-заключенные, бывшие мастера из Тулы и Ижевска. Это было настоящее произведение искусства! Много трудов положил, чтобы получить разрешение на хранение и ношение ружья. За меня ходатайствовало руководство прииска. В итоге — огромная радость! Но и проблем объявилось немало. В итоге — кроме гильз, ничего не было. Бывший владелец был не охотник, а любитель красивых вещей. Боеприпасы есть на базе, где начальником полковник Игнаков. Пришлось руководству прииска обратиться к нему с письмом: мол, для испытания Новых средств взрывания требуется порох. Так я получил двадцать пачек пороха, которых мне хватило на несколько лет. Началась новая интересная жизнь! Изготовил дробь и другое снаряжение. Все друзья помогали с энтузиазмом.

...Колыма. Здесь нет дремучих хвойных Лесов. Есть довольно рослый кустарник. По склонам сопок — редкий лиственный лес и красивые опушки густого раскидистого стланика. В осеннее время обилие ягод: брусника, голубика, морошка, шиповник...

Пройдя километра два по заросшему высокой травой склону, спугнул выводок тундряных куропаток. Вскоре с шумом поднялся огромный глухарь. Подумал о том, что

 

нужна хорошая собака. Надо взять глухаря! Осторожно, без резких движений, начинаю ход. Прошел не более десяти метров — с правой стороны вылетает каплуха, а за ней два птенца. Пролетев метров сто, расселись на сучьях листвяка. Вполне на расстоянии выстрела. Волнение огромное! Слышу, как пульсирует кровь в висках... В этом первом походе я взял глухаря и одного птенца. Это был каменный глухарь. Он меньше обычного сибирского глухаря и отличается рисунком на хвостовом веере,

С этого дня наш стол стала разнообразить отличнейшая дичь.

 

* * *

 

Однажды поздней осенью остановился в заброшенном лесном бараке. Была пора перелета гусей. Поздно вечером на двух легковых машинах подъехало большое начальство из Горного управления и Магадана. А я подбирал удобное место для устройства ночного скрадка. Для ночной охоты надо было так расположить скрадок, чтобы на противоподана. Дай мне два гуся. Я их одарю — они будут довольны. В долгу не останусь.

Я как будто всю жизнь ожидал этой просьбы:

— Оставляю вам трех гусей — распоряжайтесь ими, как угодно. А мне бы... Если есть патроны — одолжите.

И получаю целый блок заводской зарядки патронов! Состояние! Теперь — как можно подальше от этой компании. Но инженер-полковник задержал меня и сунул в рюкзак бутылку коньяка. Пожал с благодарностью руку. Я же, не попрощавшись с остальными, зарослями ивняка быстрее пошел восвояси.

...Прииск Спокойный был создан в конце сороковых годов. Набрал мощность, и был отнесен к первой категории. В мае Ш49 года меня назначают финансистом этого прииска. Места нетронутого леса с множеством ручьев и речек. Рай для любителей охоты и рыбной ловли. Дорог не было. Сообщение катерами по реке Колыме. Тут еще были заключенные — главная рабочая сила. Надо сказать, что приток «врагов народа» почти сократился. Переход приисков на вольнонаемный состав был довольно-таки болезненный. Особенно большие хлопоты создавали прибывшие по договорам: требовали квартиры, детсады, ясли, школы... Колымские на-

 

чальники к этим требованиям относились болезненно. Возникали серьезные конфликты.

Прииск Спокойный был особый. Всеколымский штрафной. Для каторжников и неисправимых рецидивистов, многократно судимых уголовников. Лагерь был строгорежимный...

...Мой переезд выпал на половодье. - Полная распутица. На катере довезли до места, от которого надо было добиваться на машине. Был поздний вечер. Нас около тридцати человек. Разожгли мощные костры. Предстоял ночлег под открытым небом...

Весенние белые ночи на Колыме незабываемы. Всю ночь не смолкает птичий гомон, который сопровождается гортанными криками тундряных куропаток. Всюду торжество весны! Я был восхищен окружающей природой! Трудно было скрыть радость, а поделиться с нею было не с кем. Ночь не спал. Мечтал о будущем. Доберусь, в центр этого рая для охотника и построю себе маленький домик. Это я сумею. Такого обилия и разнообразия водоплавающей птицы я больше нигде не видел. Это представить невозможно! Даже ложной стороне был низкий горизонт — тогда ночью больше водной поверхности просматривается. Когда наступили сумерки, со стороны барака раздались громкие веселые голоса, выстрелы. Охотники шли на ночной «бой»... Всю ночь с их стороны шла пальба. Я же прицельно поразил двух гусей одним выстрелом из своей двустволки. Затем снял третьего. Пошел к бараку, за своим рюкзаком.

Начальники уже проснулись. Один из них затапливал железную печь. На столике — следы ночной трапезы. И — никаких трофеев.

— Как успехи? — спросил один.

Это был главный инженер Северного горнопромышленного управления инженер-полковник Талаболин.

— Три гуся, — ответил я. Подошли еще двое. Стали расспрашивать, где и как я их подстрелил. Рассказываю. Талаболин спросил:

— А кто вы по национальности?

— Едва ли вы знаете такой народ... Шорец я.

— Вы из Горной Шории?!

Оказалось, что он после окончания горного института в составе геологоразведочной экспедиции провел там два сезона. Маршрут экспедиции начинался из улуса Акколь.

 

Это был поселок моего детства и моих предков. А инженер-полковник рассказывал, какой вкусный хлеб пекла одна из жительниц этого улуса. Не удержался, спросил:

— Кто был вашим проводником?

— Шорец из поселка Сыркаш. Имени не помню.

— А по-нашему у него было прозвище Поракий, то есть Воробей, — подсказал я. Это был старый и мудрый человек, знавший всю тайгу Горной Шории, как свой дом. Его услугами пользовались все экспедиции. Он был известен в Ленинградском и Томском горных институтах. Узнал после, что погиб в поединке с огромным медведем.

А женщина, которая пекла хлеб, была моей матерью... Признаться, что это была моя мать, я не решился. Приятно было, что спустя столько лет человек помнил мою маму. Я боялся одного: зададут вопрос про меня — откуда, кто, как оказался на Колыме? Все-таки они чины НКВД. Вдруг как-то захотят показать свою власть — могут и ружье отобрать. Но все обернулось просто. Инженер-полковник, когда остались вдвоем, мне говорит:

— Те двое, генерал и полковник, начальники из Магадана были какие-то экзотические утки, у которых оперение, как у куропаток...

...Госбанк находился в поселке Ягодный. И путь сюда был сложным. В летнее время надо было добраться до берега Колымы, затем на катере до поселка Дебин, а там на попутной машине до Ягодного. Этим же маршрутом безо всякой охраны надо было инкассировать денежную наличность и отгружать готовую продукцию — золото. Дело сложное и рискованное. .

Начальником прииска был техник-лейтенант Салматов Антон Николаевич, главным инженером — Богданов Евгений Иванович, с которым мы в 1937 году на прииске Штурмовой работали в одной забойной бригаде.

Спокойный даровал мне и еще одно счастье, кроме чудной природы, — через месяц я здесь женился.

Девушка прибыла по путёвке после окончания института. Работала экономистом планового отдела. Шаг в моем положении был смелый и опрометчивый. Никто не знал, что готовит судьба... А она, действительно, оказалась коварной, трагической...

Все обошлось скромно и тихо. Только капитан госбезопасности Фатхиев вызвал меня в кабинет и учинил внушение:

 

— Мне стало известно, что вы женились на девушке, прибывшей по направлению из учебного заведения. А известно ли вам, что вы должны были об этом поставить в известность заместителя начальника прииска по политической части и меня?

Я извинился. Сказал, что не знал, но впредь больше подобного не повторится. Капитан меня поздравил. Тогда я не задумался, к чему состоялся этот разговор. Вскоре выделили комнату в шесть квадратных метров с железной печкой. И стала семья обживать Колымский край основательно и надолго...

Большие неприятности возникали с отгрузкой золота. Перевозкой занималась спецсвязь, но из-за транспортных неурядиц дело доходило до курьезов. Вызывает начальник прииска:

— Горит план. Если мы сегодня не отправим продукцию, нас разгонят. Спецсвязь за металлом приехать не может. А тебе нужно в банк, попутно доставишь металл. Сдашь в золотоприемную кассу Управления. Другого выхода нет.

— В соответствии с инструкцией, этого делать мы с вами не можем; нет страховочного снаряжения для перевозки по реке и нет охраны.

— За все отвечаю я. Выполняйте приказ.

...В мешке сорок килограммов золота. Вышел на трассу. Голосую. На попутном грузовике доехал до Ягодного. Уже темнело. В кассе от моей ноши категорически отказываются. Принимают только от спецсвязи. Мешок на плечо — пошел в спецсвязь. Связисты со мной не стали разговаривать:

— Груз принимаем только в кассах приисков.

Опять мешок за спину и к дежурному МВД. Уже поздняя ночь. Докладываю дежурному о своем положении и прошу доложить по инстанции начальнику управления полковнику Туманову. Буквально через несколько минут два стрелка охраны сопроводили меня в золотоприемную кассу.

 

* * *

 

...Жить на этом прииске было интересно из-за отличных природных условий. По долинам и сопкам водилось несметное количество тундряных и горных куропаток. Весной — изобилие токующих глухарей. На озерах — множество водоплавающей птицы. Много было и пушного зверя: белка, гор-

 

ностай, рысь, росомаха... Охота и рыбная ловля разнообразили наш рацион питания.

Производственные дела прииска шли хорошо: внедрение новой техники и изобретательство были на высоком уровне. Конструкторскую группу из. заключенных инженеров организовал главный инженер Евгений Иванович Богданов. Здесь был испытан первый цельнометаллический промывочный прибор, который потом внедрили на многих приисках. Богданов был конструктором-новатором. Впоследствии его способности оценили — назначили начальником Центрального конструкторского бюро Дальстроя. Благодаря ему было реализовано много смелых замыслов. Мне на себе довелось испытать тяжкое бремя его инициативы.

В один из дней ранней весны в разгар подготовки к промывочному сезону меня вызвал начальник прииска Мамилов Алексей Аввакумович. Безо всяких предисловий предложил должность начальника строительного цеха. До этого на этой должности работали договорники с «материка». Из-за постоянных угроз заключенных они увольнялись месяца через два-три. Много хлопот приносили и бесконвойные уголовники. Дела строительные были в запустении. Я дал согласие при выполнении нескольких моих условий...

Первое: посчитал аморальным строительство барака усиленного режима с камерами для наказания с площадью 50 сантиметров на 50 сантиметров.

Второе: разрешить построить дом на две однокомнатные квартиры. Одну для меня, а вторую — на усмотрение руководства прииска.

Начальник прииска дал указание по строительству барака усиленного наказания с учетом моих предложений. Второе условие также принял безоговорочно.

...На объектах работали в основном заключенные из Западной Украины. Очень хорошие мастера: плотники, печники, штукатуры...

Контору цеха я перенес в зону. Десятники и мастера не все правильно поняли мой шаг. Поэтому с некоторыми пришлось расстаться. Наше присутствие в зоне положительно повлияло на дисциплину, на взаимопонимание «начальства» и подчиненных. Много усилий пришлось приложить, чтобы упорядочить работы по заготовке леса. Установили приемлемые человеческие нормы. Выполнил норму — свободен. Это заключенные восприняли с энтузиазмом. Договорился с магазином о выделении сверх нормы хлеба лесорубам.

 

Стали поставлять дополнительно и другие продукты. Так установился порядок и спокойствие. Если до этого из лесной бригады старались уйти, то теперь наоборот — к нам стали проситься.

..После войны была отменена смертная казнь. Безусловно, положительный шаг. Но при наличии в некоторых лагерях избытка уголовного элемента пришлось встретиться со страшным явлением преступного беспредела. Особенно это коснулось лагерей строгого режима. Там процент заключенных с предельными сроками наказания был довольно высок. Для них теперь любое преступление оказывалось ненаказуемым — свои 25 они получили. Был всплеск убийств и других тяжких преступлений в лагерях. Совершенно в беспомощное положение было поставлено руководство. Каждый день совершались преступления и на прииске Спокойный. Были нападения на работников лагеря. Чудом спасся старший лейтенант медицинской службы, на которого напали двое бандитов с пиками...

 

* * *

 

...Однажды мне передали записку, написанную малограмотным человеком, — множество ошибок, корявые печатные буквы. На тюремном жаргоне ко мне обращались с просьбой, чтобы я востребовал автора к себе в стройцех. Пишет, что знает меня по Старокузнецкой тюрьме. Фамилия, имя, отчество. Срок 25 лет.

Написал начальству ходатайство, а мне говорят: «Затребованный вами заключенный выводу на работу за зону не подлежит. Рецидивист. Имеет множество преступлений». Я заявил, что ответственность всю беру на себя. Через два дня моего «знакомого» под конвоем доставили в контору.

Да, мы с ним вместе находились в одной камере в 1937 году, когда следователь меня за «запирательство» в порядке наказания водворил в камеру, где содержались неисправимые бандиты. Григорий Крупницкий — главарь камерной блатной братии. Молдаванин. Красивый, отважный парень! Но сейчас он был совсем иным — изменился до неузнаваемости... Оказалось, что он теперь не Григорий, а Коля. Да и фамилия другая. Трижды за это время был на свободе. Но тут он понял — из Спокойного побег невозможен. К тому же — сорок лет. Появились усталость и тоска по спокойной жизни. Я ему сказал: «Чем могу, помогу». Он прослезился

 

и дрожащим голосим попросил, чтобы я дал ему работу столяра.

Григорий когда-то был моим спасителем. Когда камерная шпана хотела раздеть меня и проиграть в карты одежду, он всех разогнал и дал место на койке. Почему тогда он вдруг ко мне проникся особыми чувствами — загадка.

Посидели, попили чай. Страха я перед ним не испытывал. Хотя понимал: в преступном мире никакой начальник не может быть своим человеком. Но я знал и другое: если за начальником нет никакой «подлости», то его могут терпеть. Главное — никогда не обещать невыполнимого. Коль пообещал — выполни.

Я взял лист бумаги, набросал эскиз этажерки — дал на пробную работу. Времени — пять дней. Он оказался незаурядным мастером. Все делал красиво и быстро. Кроме того, благодаря ему в цехе улучшилась дисциплина. Он работал со мной, пока я находился в должности начальника стройцеха. Никаких замечаний, претензий у меня к нему не было.

 

* * *

 

...Прииски строились по принципу: «Давай золото, а потом разберемся».. Издавался приказ о создании прииска. Через считанные дни в палатках жили и работали строители, забойщики. Через месяца два прииск давал золото. Все выполнялось без всяких проектов, смет и утверждений. Все гарантировалось наличием высококвалифицированных кадров по всем специальностям...

 

* * *

 

Все приходило в норму. Подобрал хороших бригадиров, изучил рабочих. Главное, организовал .нуждающимся дополнительный хлебный паек за наличный расчет. Все шло без осложнений, пока не развернулось строительство промывочных приборов. Незначительные переделки по указанию главного инженера я выполнял без особого возражения. Он почувствовал мою «податливость», и «указания» всякого рода участились. А это стало вызывать срыв сроков строительства и расточительство средств и материалов...

...Однажды звонит главный:

— Посылай конвойную бригаду. Надо развернуть шлюзовую эстакаду. Куда и в каком направлении сделать сброс, покажу на месте.

 

— И иду к вам в контору. Надо все оформить документально и переделку утвердить у начальника прииска. То, что вы предлагаете, вызовет затяжку стройки дня на три.

Встретились у конторы. Главный на меня набросился с криком:

— Если не выполнишь указание, сниму тебя с работы!

Хлестнул лошаденку и ускакал.

Я дал плотникам указание ничьих приказов без меня не выполнять. Сам зашел к начальнику прииска и доложил о конфликте. Выехали на место. И начальник при мне спокойно сказал главному:

— Оставить все, как есть. Никаких переделок.

Хотя скажу: главный был человеком с головой. Изобретательская мысль у него работала, но он превышал свои полномочия, лез не в свои сани. За голову я его уважал, но не за характер. Он создавал цельнометаллические промприборы, самородкоуловители, бурильные приспособления. Однажды сконструировал промывочный прибор, часть которого была изготовлена в Магадане, а все остальное на Ягодинском ремонтном заводе. В середине мая при перевозке агрегата на тракторных санях через реку Дебин проломился лед. Груз вместе с трактором исчез в водной пучине. Убытки были больше миллиона рублей. Госбезопасность начала бедствие. Но люди и там были хорошие — понимали, чем может все это кончиться для главного. Было решено уголовное дело прекратить и представить документы на списание убытков. Была создана комиссия, в которую меня назначили председателем. Когда стал знакомиться с документами, то оказалось, что акт о случившемся был озаглавлен так: «Акт об утоплении трактора и саней с грузом». Вот поэтому и занялись этим делом товарищи из госбезопасности. Когда те разобрались, посоветовали переписать акт. И вот передо мной второй акт, составленный заместителем по хозяйственной части прииска майором Нечепуренко: «Акт о вхождении трактора с грузом в воду и оттуда невыхождении».

И смех и горе. В конце концов, все оформили по правилам, убытки списали. Обошлось все благодаря позиции, занятой начальником прииска. А вот на прииске Пятилетка в 1948 году случился простой экскаватора. Доложили по инстанции. Прибыл военный трибунал. Начальника экскаваторного парка нашли на полигоне. В карьере председатель военного трибунала задал начальнику два-три вопроса и

 

зачитал приговор: начальника экскаваторного парка Морозова осудить на три года лишения свободы. Тут же Морозова взяли под стражу.

 

* * *

 

Зимой 1950 года была попытка группового побега заключенных. Вовремя побег был предотвращен. Но начальник прииска Мамилов Алексей Аввакумович за незнание обстановки на своем участке был снят с работы: На его место назначили Волкова, одного из бывших геологов. Пробыл в должности неделю. Выехал в командировку в управление и не вернулся. Оказывается, ему ночью в форточку квартиры кто-то бросил записку с угрозой: если немедленно не уедет с прииска — будет убит...

 

* * *

 

На прииске Спокойный нами был построен единственный дом, в котором квартирами назывались комнаты площадью 6X6 метров. Иметь такую квартиру — счастье! Главная проблема — кровля. Любое покрытие из-за резких температурных перепадов быстро выходило из строя. На нашем прииске кровельный вопрос был решен благодаря белорусским мастерам — они предложили изготавливать прекрасный кровельный материал из отходов древесины. Такие крыши, говорят, в Белоруссии не редкость.

 

* * *

 

Осенью 1951 года на строительстве промывочного прибора я был тяжело травмирован. Перелом обеих костей правой голени. Надлежащего лечебного учреждения на, прииске не было. По бездорожью более ста километров меня везли на перекладных...

...С большими мучениями был доставлен в больницу поселка Ягодный. Главный хирург Валентин Николаевич Траут успокоил:

— У вас «прекрасный» многоосколочный перелом обеих костей голени, но не волнуйтесь, вашей ноге придадим нужную форму — с балеринами танцевать будете...

Это был опытнейший хирург, который отбыл в заключении большой срок, теперь работал вольнонаемным. Сани-

 

таром был дядя Федя. Мощного телосложения мужчина, бывший матрос с Балтики — отбыл на приисках Колымы десять лет. Теперь он накладывал гипс на мою ногу. Больных в операционную палату носил на руках, как детей, играючи. При этом говорил всякие шутки.

...Через два месяца с костылями я вышел на работу.

 

* * *

 

...Еще в больнице услышал, что участились случаи тюремной изоляции бывших политзаключенных. Заканчивалась зима, начиналась горячая пора подготовки к промывочному сезону. Апрель 1952 года. В контору заявляется курьер: меня срочно вызывает начальство. Вручили под расписку извещение с предписанием немедленно прибыть в Ягодный в управление госбезопасности в кабинет № 15 к лейтенанту Шатунову. Секретарь начальника прииска сказала, что старший лейтенант госбезопасности Чикин предупредил: если я немедленно не выеду, он меня отправит под конвоем. Зашел к начальнику прииска. Выслушал меня и сказал:

— Ничем помочь не могу.

Вышел и тихо побрел по заснеженной, заметенной пургой тропе домой. Если бы я был один — куда ни шло. Ведь жена, дочка. Вспомнил слова капитана госбезопасности Фатхиева, который после моей женитьбы сказал — надо прежде всего этот вопрос согласовать с ними... В тяжких раздумьях добрел домой. Все рассказал жене. Предупредил, что, возможно, меня ожидает худшее. Выбора не было — надо идти. На дворе пурга, дороги заметена, машины не ходят. До центральной трассы 25 километров.

Время клонилось к вечеру. Быстро собрался. С не совсем здоровой ногой, пешком, по бездорожью, в ночь, прихрамывая, отправился в путь. Я шел к горю и страданию, готовый опять быть водворенным в лагерь... Было больно, что в свое горе втянул молодую женщину. Оставлю ее с -ребенком одну в суровых условиях севера. Шел на пределе сил в снежной круговерти — по глубоким сугробам навстречу неизвестности. Ориентировался по едва заметным дорожным вешкам.

Понимал, что надо выдержать и этот экзамен. Главное, не падать духом. Не может быть, чтобы беззаконию и произволу не было конца. Я должен выстоять. Правда и справедливость существуют. Придет лучшее время, а пока надо быть готовым ко всему. Шел, останавливался, шел опять. На рас-

 

свете вышел на трассу. Ждать Пришлись недолго — движение оживленное. Сел в кабину грузовика. Перекинулся несколькими словами с водителем и задремал. Шофер остановил машину и предупредил: если я буду спать, он меня высадит — смотрит на меня и сам засыпает. Это небезопасно! Извинился. Несмотря на страшную усталость, говорил и говорил — рассказывал о своей судьбе, о прошлом, настоящем. Утром приехали в Ягодный, и я в столовой попросил крепкого чаю, а после пошел по назначению.

Постучал в «нужное» мне окошечко. Лейтенант отобрал паспорт, военный билет, справку об освобождении. Все это сложил в папку. Из другой папки извлек небольшую бумажку, дал прочитать и попросил расписаться.

Это было постановление особого совещания: меня, осужденного в 1937 тройкой НКВД к 8 годам лишения свободы, приговорить к ссылке в районы Крайнего Севера до особого распоряжения. Предъявили другой документ, в котором указано, что местом ссылки является поселок Спокойный. Обязан раз в пятнадцать суток являться на регистрацию в спецкомендатуру поселка Пятилетка. За выезд с места ссылки на расстояние более пятнадцати километров подвергаюсь наказанию — 25 лет каторжных работ. Задаю вопрос лейтенанту:

— От Спокойного до Пятилетки более пятидесяти километров, а мне нельзя от места ссылки удаляться более чем на пятнадцать...

Лейтенант пояснил:

— Ездить не будете. В указанное время к вам будет приезжать спецкомендант.

На прииске Спокойный из ссыльных я был один. Если спецкомендант будет ездить за пятьдесят километров из-за меня, то я уж и не такая незаметная персона... Этим и закончилась процедура моего посвящения в ссыльные. Решил зайти к начальнику управления госбезопасности майору Челядину. Он меня принял.

— К вам просьба. Я потомственный охотник. У меня есть охотничье ружье, оформленное надлежащим образом. Прошу дать указание спецкоменданту, чтобы он не имел ко мне по этому поводу никаких претензий.

— Хорошо. Дам соответствующие указания.

...Бессонная ночь и напряжение нервов измотали меня так, что я едва стоял на ногах. Надо было отдохнуть. Но с новым документом меня в гостиницу не примут. Пошел

 

к знакомому плотнику, рассказал ему о своих злоключениях. После короткой беседы лег и заснул мертвецким сном. В полночь проснулся — скорее на трассу! А потом опять пеший путь. Домой добрался к вечеру. Вера Степановна, жена, беспокоилась и переживала не меньше моего. Ее вызывал заместитель начальника прииска по политчасти майор Могиленко. Он  предложил ей немедленно подать со мной на развод. Обещал всяческое в этом содействие. Обещал даже помочь определить ребенка в детдом — чтобы не оставлять никаких следов связи с «врагом народа». Я видел, что творилось кругом. Произвол и беззаконие. И я благодарен всю жизнь своей жене за верность, за безропотные испытания, которые переносила вместе со мной. Ей было тяжелее...

...Я лишился всех выслуженных северных надбавок и прочих льгот и привилегий...

...Когда первый раз явился на прииск Пятилетка к спецкоменданту, он сам напомнил, что к моему охотничьему ружью у него никаких претензий. Комендант произвел на меня исключительно благоприятное впечатление. После беседы отметил в удостоверении явку на 15 дней вперед. Впредь пообещал отметки делать на месте, когда будет приезжать в Спокойный.

...Весна в Колымской тайге рай для охотника. В долине ручья Амандычан много глухариных токов. Я часто посещал их. Дичь у нас не переводилась. Делились с друзьями и соседями. Особенно помогал начальнику санчасти лагеря Вячеславу Александровичу Добжинецкому. Бывший врач одной из клиник города Ростова отбыл большой срок заключения и остался работать в лагере по найму. Он меня всегда поддерживал морально. Я же ему благодарен за большее. Если бы не его профессионализм, то мы бы потеряли дочь. Он спас ее...

 

* * *

 

...Оптимизм и уверенность в торжестве добра и справедливости давали стимул к жизни. Купил и двух поросят, двадцать цыплят. Устраиваем теплый тамбур и начинаем хозяйствовать. Работаю в ночную смену в стройцехе столяром. Работаю вместе с заключенными. В конце января, в самые трескучие морозы, пришел приказ о ликвидации прииска Спокойный. И нас с Верой Степановной переводят на прииск Пятилетка. Предоставили жилье, где никакой возможности

 

не было содержать домашних животных и птиц. Только что созданное хозяйство пришлось ликвидировать с большими убытками.

 

* * *

 

...В Пятилетке много знакомых. Директор прииска старший лейтенант Николай Михайлович Подколзин. Москвич. Его я знал по прииску Штурмовой. Главным бухгалтером был Петр Иванович Кравчина. Очень интеллигентный человек. Ко всему персоналу, относился с заботой и вниманием. Вера Степановна работала экономистом в плановом отделе, а я — бухгалтером с исполнением обязанностей финансиста прииска. Петр Иванович добился у органов госбезопасности постоянного пропуска для моих поездок в Ягодный. Я часто ездил в Госбанк и управление. Жизнь наладилась. Даже дочка была устроена в садик.

Размеренную жизнь всколыхнуло событие мирового масштаба. Умер «отец всех народов» И. Сталин. Все пришло в движение. Всюду траур, слезы, скорбь. После обеденного перерыва состоялся траурный митинг, который открыл заместитель начальника по политчасти капитан Пугачев. После краткого выступления стал предоставлять слово по списку. В бухгалтерии работали все бывшие заключенные. Поэтому слово от нашего коллектива было предоставлено молодому специалисту, девушке финансисту. Все выступали с заранее заготовленными и проверенными текстами. В спешке девушка текст выступления оставила на рабочем столе. Подошла к президиуму и, улыбаясь, обратилась к замполиту с просьбой разрешить ей сходить в бухгалтерию за бумажкой. Замполит помрачнел и, едва сдерживая гнев, произнес: «Идите». Митинг продолжался недолго.

Утром следующего дня меня вызвал замполит.

— Как самочувствие? Имею в виду в связи с кончиной вождя партии и советского народа.

— Как все советские люди, выражаю глубокое соболезнование. Особого мнения никогда не имел и не имею.

— Насчет вас пусть разбираются соответствующие органы, а вот девушка, молодой специалист, работающая непосредственно под вашим руководством, в обстановке всемирного траура позволяет несерьезные выходки: улыбки, забыла запись текста выступления. Как вы все это оцениваете?

— Выражаю по этому поводу сожаление. Никакого от-

 

ношения к ее поведению не имею. Она совершеннолетняя барышня, и на эту тему переговорите с ней лично...

На этом разговор был окончен, но он оставил неприятный осадок,— проверяют, провоцируют…

...Смерть Сталина дала повод для размышлений. Каких ждать перемен? В какую сторону? Время наступило тревожное. Ночи мучали бессонницей. Мне с «волчьим билетом» ожидать хорошего нельзя было. Понимал, что в моем положении не рассуждать, а жить надо одним днем. Все определено — никакого будущего. Жалоб написано уже предостаточно. Ответы однозначны: вы осуждены правильно. Но все же я решил написать в газету «Правду». Через пару месяцев получил ответ, что моя жалоба направлена Генеральному прокурору СССР. Это для меня было потрясающей новостью. В сентябре 1953 года еще одно письмо отправил на имя Н. С. Хрущева.

 

* * *

 

В начале 1954 года нас перевели на прииск имени Горького. Веру Степановну назначили начальником планового отдела прииска. Меня определили бухгалтером по торговле. Главный бухгалтер прииска Александр Григорьевич Фурман, тоже бывший заключенный, ко мне отнесся с недоверием. Дал указание: в порядке испытания поручил ревизию на пекарне.

Прихожу. Знакомлюсь с заведующим Рыбаковым. Осматриваю хозяйство. В кладовой числится более тридцати тонн муки. Не верю. Надо взвешивать: Рабочих нет, пекари заняты. Заведующий предлагает в акте все записать по книжному остатку. Не соглашаюсь. Старший бухгалтер Иванова, узнав о моей настойчивости, пристально посмотрела на меня и сказала:

— Вы хотите муку взвешивать? Зачем? Думаете, здесь жулики работают?

Я промолчал. Вызвали к главному. Фурман возражать не стал. Позвонил главному инженеру прииска и попросил дать рабочих для взвешивания муки.

Взвешивание произвели в присутствии комиссии. Недостача — двенадцать тонн муки. По деньгам — более тридцати тысяч рублей. Утром второго дня представил акт в бухгалтерию. Иванова, ознакомившись с актом, с усмешкой обратилась ко мне:

 

— Что вы тут понаписали?

Она дважды повторила вопрос. Я ничего не ответил. Через некоторое время объяснялся с главным бухгалтером. К проверке — никаких претензий. И главбух сказал:

— Надо срочно проверить наличие муки в центральном складе. Какая-то путаница...

На складе оказалось более трехсот тонн муки. Пришлось перевешивать на пятидесятиградусном морозе. Здесь тоже обозначилась довольно внушительная недостача. Тут вмешалась центральная бухгалтерия. Крутили-вертели. Путем различных манипуляций с применением максимальных норм естественной убыли недостача была сведена до семи тонн. Так началась моя ревизорская работа на новом месте. Ездил по магазинам, столовым, складам, кладовым с проверками. Крупных недостач не было. Но мелкие недостачи все же после каждой проверки были. За это замечания мне не делали, но определенное отношение, со стороны главного бухгалтера я чувствовал. Как-то он меня стал поучать: при обнаружении недостачи можно позволять погашать ее наличными деньгами торговавшего. Без отражения в акте. Чтобы, мол, не портить отчетные показатели. Я на это ничего не ответил и продолжал действовать по-своему. Вскоре был переведен бухгалтером в расчетную часть, так закончилась моя ревизорская карьера в системе торговли.

 

* * *

 

...В сентябре 1954 года всех ссыльных вызвали в контору прииска и объявили, что завтра нас доставят в спецкомендатуру поселка Таскан и объявят об освобождении. Опять бессонная ночь ожидания...

...Без особых предисловий спецкомендант лейтенант Исаев объявил, что по решению правительства от 16 июля 1954 года мы все освобождены. Открыл сейф, достал наши документы и роздал. Об удостоверениях сказал: можем оставить себе на память. Но нет — мы все сдали эти страшные «сувениры».

Был выходной день. Комендант, как никогда, был к нам благосклонен. Договорился с заведующим складом, чтобы нам отпустили водки.

Без особых хлопот купили небольшого поросенка и устроили праздник освобождения! День провели весело.

 

...Несмотря на все, 39-я статья отметкой в паспорте оставалась. Местожительство ограничено. Получил ответ из прокуратуры СССР — ждите решения Верховного суда СССР. Судили меня не судебные органы, а реабилитировать должны судебные. Почему? Надо было терпеливо ждать начало конца. В неволе прошло 18 лет. Весной 1955 года решили ехать в отпуск на «материк» и попытаться найти ответ в Верховном суде СССР.

...Шестьсот километров на машине до Магадана. Самолетом до Хабаровска. Поездом — до Москвы. Знакомых нет. Решили идти в ближайшую гостиницу. Ею оказалась гостиница «Ленинградская». Предъявили паспорта. Администратор — с вопросом:

— Вы из Магадана?! У нас есть люкс. Пойдете?

Это был праздник! После столь страшных дорожных мытарств и всего пережитого оказаться в роскошном номере! Хотелось себя ущипнуть — не во сне ли все происходит? И постоянно, тревожила мысль: в паспорте отмечена 39-я статья — вдруг кто заинтересуется?

Только задремал, телефонный звонок:

— Это говорит дежурная по этажу. Подойдите, пожалуйста, ко мне.

Вот и всё. Не зря тревожился. Будут выселять. Жене сказал: «Наверное, меня из-за злосчастного пункта выселят. Вы же оставайтесь здесь. Ночевать буду на вокзале, а днем буду приходить к вам».

Подхожу к дежурной.

— Вы телевизор выключили? — спросила она.

— Да.

— Тогда все в порядке...

В недоумении постоял несколько секунд, повернулся и пошел в свои роскошные апартаменты с мыслью: сколько же есть способов издевательства над людьми!

Долго приходил в себя. Завтра предстояло свидание с прокурором.

* * *

 

Утром всей семьей двинулись на Пушкинскую, в прокуратуру СССР. Кабинетов множество. У входа в каждый висят списки записывающихся на прием. Просвета нет. Встал около одного кабинета. Затем безо всякого вызова, вошел н положил на стол письмо, которое заранее заготовил. В это

 

время за моей спиной появился милиционер и схватил за руку. Хозяин кабинета несколько растерялся, потом дежурному сказал: «Оставьте». Прочитал письмо.

— Почему вошел без очереди?

— Я восемнадцать лет отбыл на Колыме. Год прошел, как я получил вот эту бумагу, по которой я должен ждать ответа от вас... На улице меня ждут жена и маленький ребенок. Неужели я и здесь должен днями выстаивать очередь?

— Идите в 8-й кабинет, там вам все расскажут.

—Там огромная очередь. Без вашей помощи пройти не смогу.

Прокурор нажал кнопку. Вошел милиционер. Он дал ему указание проводить меня в кабинет № 8. Там мне сказали, чтобы я шел на улицу Воровского, 13. Я опять с просьбой, чтобы помогли миновать очередь. Заверили, что меня встретит дежурный и проведет.

...Меня встретил дежурный в военной форме. Справка обо мне лежала давно готовой на столе у начальника приемной. В ней было сказано, что постановление тройки НКВД Западно-Сибирского края и постановление особого совещания при министре госбезопасности в отношении меня отменены, делопроизводство прекращено за недоказанностью предъявленного обвинения. Начальник, вручая справку, сказал:

— Издано специальное постановление. Пройдите в юридическую консультацию, вам расскажут о ваших правах...

О чем я подумал в первый момент? Вспомнил дежурную по этажу гостиницы «Ленинградская».

Так закончилось второе наказание без преступления.