Пуганая ворона и куста боится

 

Полгода работы в «Советской деревне» прошли в нормальной, трудовой обстановке. Пожаловаться не мог, ко мне относились доброжелательно, внимательно, прислушивались к советам, как к самому старшему по возрасту и газетному стажу.

В редакцию частенько наведывались из городского комитета партии по разным вопросам, связанным с газетной работой. Обычно шли в последнюю комнату, служившую кабинетом Кельберга. О чем говорили за закрытой дверью, я, конечно, не знал, да и не интересовался. Быть может я ошибался, но мне иногда казалось, что некоторые товарищи, проходя мимо моего стола, направляясь к редактору, поглядывают на меня искоса, как будто удивляясь моему присутствию в редакции коммунистической газеты. Всем хорошо было известно, что до установления в Эстонии Советской власти я долго сотрудничал в буржуазной печати.

И все-таки это обстоятельство меня особенно не волновало. Честно относясь к работе, к возложенным на меня обязанностям, думается, я сумел доказать свою лояльность, корректность поведения при советском строе. Беспокоило и очень серьезно другое. Взвинчивало до крайности окружающая нервозность в связи с непрекращающимися арестами. Разговоры об арестах не раз происходили в редакции. Я больше слушал и молчал. Назывались имена, высказывались всякого рода суждения, предположения, почему изолирован человека и каждый раз находились «обоснования причин», почему он арестован. Коробило слушать незаслуженные обвинения по адресу многих русских общественных культурных деятелей, которые, дескать, вели антисоветскую пропаганду, состояли будто на службе каких-то иностранных разведок, оказывались якобы злейшими врагами Советского Союза. Возмущало, с какой легкостью приводились «доказательства». Такое-то лицо двадцать лет назад бежало из Сов. России в буржуазную Эстонию. Или: «ведь в гражданскую войну сражались в рядах белой армии»… С легкой руки обвинители забывали, что революционные события 17-18 годов давно канули в вечность и не нам судить обстоятельства, при которых люди в вихре революционных лет сражались то у красных, то у белых, теряли семьи, дом, шли с оружием в руках брат на брата, сын против отца, не знали, куда податься, чтобы обрести покой… И как потом горячо раскаивались, бежав с родины, а когда хотели вернуться, обратный путь оказался закрытым.

История давно вынесла свой справедливый приговор. По этому поводу вспомнились слова Игоря Северянина:

Сегодня «белые», а завтра «красные»,

Они бесцветные по существу…

 

В адрес арестованных русских слышались и такие обвинения:

«Состоял членом Русского Национального Союза!»… «Являлся педагогом эмигрантской гимназии!»… «Во время выборов в Эстонское государственное собрание баллотировался по списку русской крестьянской партии» и т.д.

Сейчас все это звучит анахронизмом, диким бессмысленным обвинением в адрес тех русских, которые, живя в условиях буржуазного строя в чужом государстве, делали все возможное, чтобы сохранить свою национальность. Находясь в рядах членов Национального Союза, они могли организованно объединяться, защищать свои интересы, законно предъявлять требования перед правительством об удовлетворении культурных нужд, выбирать в парламент своих русских представителей. Не будь у нас русских организаций, мы не смогли бы вести культурно-просветительную работу, заботиться об улучшении материального положения среди деревенской бедноты русских окраин Принаровья, Причудья и Печерского края. Только наша организованность способствовала проведению в темных уголках русской деревни «Дней Русской Культуры». При других обстоятельствах мы не смогли бы провести в Нарве и Печорах два грандиозных русских певческих праздника, в Таллине русскую выставку и т.д.

Верховный Суд СССР раз навсегда положил конец продолжавшемуся много лет беззаконию, признав большинство обвинений, о которых я говорил выше, совершенно беспочвенными, а люди, осужденные за это, реабилитированными, многие посмертно.

Визит в отдел НКВД не прошел для меня незамеченным. Я лишился нормального сна, стал не в меру раздражительным, с опаской вглядывался в физиономии одетых в форму чекистов, подозревая в каждом своего преследователя. Не скрою, - мною овладела боязнь быть арестованным. Нервы были напряжены до крайности. Просыпался обычно около двух часов ночи и больше уснуть не мог. Раздававшийся в ночную пору где-то шорох, шум на улице, собачий лай, вызывали настороженность, заостренное внимание.

На всякий случай, под кроватью находился небольшой чемодан, в котором лежала смена белья, обувь, джемпер, перчатки, носки, предметы туалета.

Время – лучший целитель душевных недомоганий. Прошел месяц, никто меня не тревожил, никуда не вызывал, постепенно стал приходить в себя, улучшились сон и аппетит.

Описываемый случай произошел в первых числах марта. Что-то около трех часов утра раздался звонок. Ни я, ни жена не слышали, настолько крепко спали. Звонок

 

раздался во второй раз, более продолжительный и резкий. В ночной тишине слышался приглушенный шум автомобильного мотора. Мы проснулись одновременно. Я включил свет. Опять позвонили.

- К нам! - сильным шепотом произнес я и быстро накинул на себя халат, - ты не вставай, сказал я жене, сам разберусь, в чем дело.

Я не сомневался, что приехали за мной, чтобы арестовать.

Выйдя в прихожую, на всякий случай спросил:

- Кто тут?.. Что надо?..

- Откройте, милиция!

За моей спиной стояла дрожавшая в нервной лихорадке жена. Напрасно я уговаривал ее вернуться в квартиру, включил электрический свет.

На ступеньки порога прихожей вошли трое: милиционер в форме и двое в штатском.

- Здесь квартира бывшего констебля Раудсеппа? – вежливо спросил милиционер.

Мы с женой переглянулись. Значит не к нам. Ошиблись на один дом. Женатый на моей соученице по гимназии Жене Якобсон, Раудсепп жил по соседству в доме её родителей.

Несколько раз милиционер извинился за причиненное беспокойство и даже ни к месту и времени стал говорить в шутливом тоне:

-А вы здорово крепко спите, пушкой не разбудишь! Мы несколько раз звонили, думали, что вы в Германию уехали…

В ту же ночь на нашей Речной улице увезли жившего по соседству моего соученика по гимназии, служившего последние годы в милиции, Сашу Казане, удивительно спокойного, уравновешенного человека, про которого каждый мог сказать, что он мухи не обидит. Он пользовался всеобщим уважением, в обращении был мягок и вежлив, каждому старался помочь советом и делом.

Ночной визит снова взбудоражил нервы, вывел из душевного равновесия, наводил на печальные думы.

По дороге в редакцию встретил приехавшего из Принаровья жителя Князь села Григория Орлова, у которого по приезде в деревню всегда останавливался. Доверительно он сообщил, кого арестовали в Принаровье. В Скорятине – провизора А Нуута, в Верхнем селе бывших старшин Сыренецкой волости Е.Соловьева и И. Кясперова (первый в свое время был депутатом русской фракции Государственного собрания), в Князь селе учителя Ф. Беззаборкина, в Сыренце секретаря Союза Просветительных обществ А. Томасова, в Загривье – общ. деятелей А. Роома и Г. Силина, в Кондушах – И. Иванова, в Кукин-береге – А. Макарова и многих других..