- 42 -

Кзыл-Орда. Южный Казахстан.

Переезд из Северного Казахстана в Южный Казахстан

 

В результате страшных мартукских потерь — маминой смерти и ареста дедушки — поредевшая семья решила уехать из Мартука.

После маминых похорон кто-то сказал дяде Леве, что дедушка, сидевший в тюрьме, узнав о смерти любимой дочери, умер от разрыва сердца, что впоследствии оказалось вопиющей ложью, но пока не пришла пора реабилитации, дядя Лева был твердо убежден в этой версии. Сейчас мне кажется, что эти слухи — про дедушкину смерть и что маму сбила машина — могли идти от самих органов НКВД, но это мне так кажется.

Помню телегу, в которой была навалена всякая утварь; мне запомнился звон стеклянной посуды, — ее везли на продажу, чтобы наскрести на дорогу. После ареста дедушки в наш дом, именно посреди ночи, по рассказам дяди Левы, врывались энкаведэшники и под видом обыска «конфисковывали» чайные серебряные ложечки, приглянувшуюся им сахарницу и другие предметы быта. Значит, не все украли мерзавцы, если было что везти на продажу.

Продав все, что осталось от былой жизни во Владивостоке, в том числе, я помню, большие фанерные коробки с книгами, — скорее всего, это были в большинстве своем труды Маркса, Энгельса, Ленина и их приверженцев, но это мои домыслы, — бабушка, тетя Катя с сыном Володей, моим ровесником, мы с сестрой, под предводительством двадцатиоднолетнего дяди Левы погрузились в товарный вагон, «теплушку», и доехали до пункта назначения в город Кзыл-Орду. Мне исполнилось пять лет. 1939 год. Ссыльные почему-то называли Кзыл-Орду — Кзыл-Дырой. В этот город была со-

 

- 43 -

слана первая жена дяди Вали (старшего сына бабушки), арестованного в Москве в 1935 году.

Жену дяди Вали звали Клеопатрой Трофимовной (тетя Клера). В Кзыл-Орду ее сослали из Владивостока, вместе с сыном Юрой, в 1939 году ему исполнилось одиннадцать лет, ей же, наверно, было около тридцати пяти. Тетя Клера в свое время окончила Владивостокский университет, затем была арестована и, просидев в тюрьме год, была сослана с сыном в Казахстан. Там мы и встретились. Она была очень умна и, как многие умные женщины, резка и бескомпромиссна.

Природа Южного Казахстана резко отличалась от тех мест, откуда мы приехали. Нещадно палило солнце, выжженная земля, нигде никакого намека на тень и пыль по колено.

На улице Полторацкого, у местного жителя, сняли в одноэтажном доме две комнаты с прихожей, в которых уместились три семьи, объединенные одним несчастьем: жена дяди Вали — тетя Клера с сыном Юрой, одиннадцати лет; жена дяди Жени — тетя Катя с сыном Володей, пяти лет; бабушка, которой в 1939 году было пятьдесят пять, с сыном Левой двадцати одного года и никому не нужный придаток в лице сирот: меня пятилетней и моей трехлетней сестры. Всего восемь человек.

Помню громадный, пыльный, пустынный двор, где мы играли с хозяйскими детьми в разные игры. В дальнем углу двора стояла деревянная, грязная уборная, от которой тучами разлетались жирные зеленые мухи, садясь на еду и на нас, играющих. У детей по очереди воспалялись и гноились глаза от занесенной немытыми руками заразы. По утрам люди шли на базар, чтобы до дневной жары запастись продуктами. Каждое утро из дома напротив выходил тучный перс в неизменной красной засаленной феске на голове, а за ним молча семенила его украинка-жена с корзинкой в руке. Они тоже шли на местный базар. Я очень боялась перса, так как соседи шепотом передавали друг другу, что он постоянно бьет свою бессловесную жену. Мы, дети, звали его «Синей Бородой» и дружно жалели бедную женщину.

Меня, в пять неполных лет, отдали в детский сад, где мне все нравилось: необычная обстановка, чистота, белые халаты взрослых. Не

 

- 44 -

нравился только мой сосед по столу — вредный, маленький, вертлявый кореец, вылитый лягушонок, любивший чужие огурцы, в частности мои, которые нам давали на второе блюдо вместе с картофельным пюре. Как только он видел огурец на моей тарелке, тут же угрожающе шептал мне в ухо: «Отдай огурец», — обещая побить меня, если съем его сама. Я безропотно отдавала. Я вступала в новую для меня фазу человеческих взаимоотношений — агрессию, пока еще на детском уровне.

Однажды во мне проснулось чувство любви к моей младшей сестре, которой я принесла из детского сада маленькую круглую конфетку. Тети меня похвалили, и я помню чувство гордости от своей щедрости, но как только сестра отправила конфету в рот, я тут же изловчилась, в мгновение ока вытащила конфетку из ее рта и сама ее съела. На этом моя щедрость закончилась.

Любовь к заучиванию стихотворений впервые проявилась у меня в пятилетнем возрасте:

«Ехал Грека через реку...»

«На горе Арарат растет крупный виноград».

И позже: «Жили были три японца: Як, Як-Цидрак, Як-Цидрак-Цидрони.

Жили были три японки: Ципа, Ципа-Дрипа, Ципа-Дрипа-Лим-попони.

И женились: Як на Ципе, Як-Цидрак на Ципе-Дрипе, Як-Цид-рак-Цидрони на Ципе-Дрипе-Лимпопони.

И родились: У Яка с Ципой — Шак, у Як-Цидрака с Ципой-Дри-пой — Шак-Шарак, у Як-Цидрак-Цидрони с Ципой-Дрипой-Лим-попони — Шак-Шарак-Шарони».

Секрет любви к таким стихам был прост. Я плохо выговаривала букву «р», и тетя Катя заставляла меня постоянно произносить строчки со множеством букв «р», считая, что это исправит мою речь. Я очень старалась. Стихи запомнила на всю жизнь, а букву «р» как произносила, так и до сих пор не исправила.

У дяди Левы, сосланного вместе с семьей в Казахстан, за плечами было среднее образование, которое он получил во Владивостоке. Когда дедушку арестовали в первый раз 22 ноября 1935 года, еще во

 

- 45 -

Владивостоке, его младший сын Лева — восемнадцатилетний инструктор горкома комсомола — дождался прихода из школы своей четырнадцатилетней сестры Аллы (старшие дети уже уехали из Владивостока), и между ними произошел диалог:

— Знаешь, Алка, наш отец оказался шпионом, и мы должны от него отказаться.

— Сам ты шпион, а папа никакой не шпион, если хочешь — отказывайся от него, я никогда от него не откажусь!

Об этом случае мне рассказала сама тетя Алла, когда ей было уже 65 лет, в присутствии дяди Левы, которому тоже уже было немало — 69 лет.

При этом она постоянно обращалась к нему:

— Левка, ты помнишь, что ты это сказал тогда?

— Да, помню, — бубнил «Левка».

— А помнишь, что я тебе ответила?

— Да, помню.

Как я уже упоминала, 10 июля 1936 года дедушку освободили, но не разрешили читать лекции в университете, и ему пришлось работать учителем в средней школе - небольшая отсрочка перед ссылкой в Казахстан и расстрелом.

Я уже писала о том, что вскоре в Ленинград уехала младшая дочь Алла. Родители, особенно моя бабушка, были в шоке, но вопреки их воле она уехала, тем самым избегнув ссылки.

Приехав в Кзыл-Орду, дядя Лева мечтал о поступлении в Кзыл-Ординский педагогический институт на филологический факультет. Он поступил с трудом, но почему-то на исторический факультет, против своего желания. Такие были времена.

Жизнь продолжалась. Каждое утро тетя Клера покупала молоко для себя и Юры и ставила кастрюльку с молоком кипятить на керосинку, а чтобы оно не убежало, оставляла «часовым» меня (почему не Юру?) и выходила из комнаты по своим неотложным домашним делам. Как только на поверхности молока образовывалась пенка, я тут же снимала ее пальцем и отправляла в рот — и так до бесконечности. Тетя Клера очень удивлялась, почему молоко так долго не закипает, и все домочадцы долго ломали голову над этим феноме-

 

- 46 -

ном, пока меня не застукали за этим воровским занятием. Последовала расправа. По заслугам.

После маминой смерти я стала молчаливой и скрытной. Как-то я пришла, пятилетняя, с прогулки, в ботинках и носках оказался песок, и я, сняв обувь и сев на пол, стала освобождать свои детские пальчики на ногах от мешавшего песка. Бабушка в это время с кем-то сидела в этой же комнате и, брезгливо глядя на мое занятие, сказала, обращаясь к собеседнице: «Вся в отца — вместо того чтобы вымыть ноги, она их вытирает грязными носками». Видно, не любила моего папу. А я еще и внешне была похожа на него. Тетя Алла говорила, что папа был красивый, высокий, статный, но при похожести на него я была, увы, далеко не красавица. Я бабушке тогда ничего не ответила, но про себя обиделась, да так, что до сих пор помню, но уже, конечно, не с обидой. Бедная бабушка, сколько горя на нее свалилось, а тут еще и я, напоминавшая нелюбимого ею зятя. Оказывается, по рассказам дяди Левы, у папы был мстительный характер. Когда папа приехал во Владивосток, то сразу же стал ухаживать за мамой, но она была влюблена совсем в другого человека. Через какое-то время она с тем человеком рассталась, и папа сделал ей предложение, она его приняла, и они поженились. Но как только они расписались в загсе, папа перестал с ней разговаривать, и фактически они не были мужем и женой ровно три месяца, хотя и жили вместе. Так он отомстил ей за то, что она отвергала его ухаживания. Вот бабушка и не любила его, наверно, за эту черту характера.

Дядя Лева понимал, какая свалилась на него ответственность: он должен думать о матери и двух племянницах, он единственный кормилец в свои двадцать лет, и поэтому все имеющиеся у него силы направил на учебу.

Через два года диплом об окончании института был у него в кармане. И он сразу получил назначение на работу по адресу: Северный Казахстан, Петропавловская область, станция Смирново — преподавателем истории в единственную на весь поселок школу-десятилетку.

Стали собираться в дорогу: дядя Лева с матерью и двумя дошкольницами — племянницами; все наше будущее, будут ли у нас кров и еда, теперь зависело целиком только от него. Дяде Леве исполнилось двадцать четыре года.