Возвращение

Мой побег из кзыл-ординской землянки закончился возвращением туда же месяца через два.

Мир тесен. Как-то мой хозяин поехал по делам в Кзыл-Орду и зашел в облпотребсоюз, начальником экономического отдела которого была тетя Клера. Они были знакомы, и тетя Клера рассказала ему о моем побеге. В итоге оказалось, что беглянка и няня, жившая в доме ее знакомого, — одно и то же лицо. Пришлось мне возвращаться. В подаренном хозяйкой платье, но без копейки денег я пошла на станцию, встала на ступени тихо отходившего поезда, крепко вцепилась в поручни (опыт уже был) и доехала до Кзыл-Орды. Мучительно стыдно было возвращаться. Меня поразила бабушкина реакция. Увидев меня на пороге, она бросилась ко

мне, обняла и заплакала, все время повторяя: «Обещай, что больше никогда не убежишь из дома!» Я тоже рыдала и клялась, что больше не убегу. Никогда до этого я не видела и не ощущала проявления у бабушки даже чего-то, отдаленно напоминавшего ласку по отношению ко мне. Я была потрясена, и мы долго, обнявшись, с ней плакали. А когда бабушка успокоилась, то спросила, сколько наворованных денег я скопила для побега, и когда я честно сказала, что ни копейки, она удивилась, наверно не поверила. Но я сказала правду.

С грехом пополам я закончила семилетку. О том, чтобы поступить и восьмой класс, речи идти не могло: во-первых, училась я отвратительно; во-вторых, с восьмого класса за учебу взималась плата и размере 15 рублей за год учебы. Деньги для нас просто фантастические. Да еще недавно провели в стране денежную реформу.

После окончания мной семилетки появился главный дирижер наших судеб дядя Лева. Он к тому времени устроился в Москве, попросту говоря, женился на москвичке, и его поэтому прописали в столице, и стал преподавателем истории в старших классах средней школы; тем самым он резко развернул наше кзыл-ординское существование в другую сторону.

Для начала, приехав в Кзыл-Орду, он велел мне принести характеристику из школы. Моя классная руководительница Инна Иосифовна была замужем за корейцем, тоже учителем. Мне она казалась очень красивой. Когда во время моей учебы в школе удивлялись моей грамотности, Инна Иосифовна как-то снисходительно говорила, что у нерусских это бывает. Она написала на меня характеристику, но, когда я принесла ее домой, дядя Лева, со справедливой ненавистью глядя на меня, сказал, что с такой характеристикой меня не примут ни в одно приличное учебное заведение, и послал меня назад, чтобы «классная» написала на меня другую, хвалебную. Ему было безразлично, что я при этом почувствовала: меня охватил стыд и ноги обратно не шли. Дядя Лева потащил меня за собой. Домой мы вернулись с другой характеристикой — хвалебной и насквозь лживой. Конечно, на душе было плохо, а главное — стыдно. Но дядя Лева был доволен, не мной, конечно.