Ленинград

Приехала. Устроилась на работу в 4-ю типографию им. Евгении Соколовой (название в честь революционерки). На холодность дя-

ди и тети по легкомыслию молодости не обращала внимания, но они приняли меня, так как больше не у кого было остановиться. В 1954 году тете Але было всего лишь 33 года, у нее был молодой муж, у нее на иждивении жила моя младшая сестра. А тут еще и я появилась. Было от чего прийти в ужас. Но я только сейчас задумываюсь над этим. Почему я так не любила свою профессию? Правда в том, что не я ее выбирала. На работу ездила как на каторгу, работала спустя рукава. Из зарплаты в 70 рублей — минус подоходный налог и налог на бездетность — на руки выдавалось около 50 рублей, из них 15 рублей я платила ежемесячно за снимаемый угол, когда ушла от тети, устроившись на работу. Прописка временная, существование нищенское, но самое ужасное было в том, что я просто не любила свою работу. Такая тоска. Вне работы жизнь сосредоточилась на хождениях по музеям и театрам города, любовании городской архитектурой, на покупке дешевых книг по архитектуре и истории города. Не буду захлебываться в восторге, описывая все красоты несравненного города.

«Ленинград формирует твою жизнь, твое сознание в той степени, в какой визуальные аспекты жизни могут иметь на нас влияние. А этот город умеет это делать как никакой другой. Он содержит в себе всю историю цивилизации. Римские, греческие, египетские колоннады, китайские пагоды — здесь можно найти все. Это огромный культурный конгломерат, но без безвкусицы, без мешанины. Удивительное чувство пропорции, классические фасады дышат покоем. И все это влияет на тебя, заставляет и тебя стремиться к порядку в жизни, хотя ты и сознаешь, что обречен»^*. Лучше не скажешь.

В это время моей жизни в Ленинграде учился в Высшем училище подводного плавания Гера Бабашин, тот самый мальчик, с которым я сидела за одной партой в третьем классе в далеком теперь Смирнове. Его друг, Толя Кожевников, с которым во втором классе училась моя сестра, стал курсантом Высшего военно-морского учили-

ща имени Дзержинского. Были нечастые дружеские встречи. Случилась у меня и первая безответная любовь к курсанту из Гериного училища. Были походы на вечера в военные училища. Молодость. И Гера, и Толя уже заслуженные «военно-морские» пенсионеры и просто замечательные люди.

Однажды в печатный цех, где я работала, зашла девочка из переплетного цеха, сообщив всем, что она завербовалась на стройку шестой пятилетки по комсомольскому призыву — строить новый город в тундре, на вечной мерзлоте, за 69-й параллелью, который называется Норильск. Что-то показалось мне знакомым в ее словах. Название города! Да там же живет дядя Валя, мамин брат, и его двоюродный брат дядя Миша! Надо ехать.

А когда она сказала, что при вербовке на стройку дают еще и подъемные — деньги за проезд и на жизнь, — то все мои сомнения и колебания вмиг улетучились. Вместе со мной в печатный цех устроилась работать девочка, приехавшая из Луцка поступать в Ленинградский университет; не пройдя по конкурсу и проработав в цехе месяца полтора, она тоже решила ехать на стройку Норильска. Я была рада, что еду не одна. Ее звали Алла.

С работы меня легко отпустили, двухлетний обязательный срок после окончания училища я отработала, да если бы и не отработала, от таких работников всегда стараются по любой причине избавиться, был бы повод. На руках — выданная в райкоме комсомола путевка, подъемные, прекрасная погода, лето и надежды, что вот теперь будет все чудесно и все невзгоды позади. Никто по мне не плакал, никто не провожал — я была свободна. В вагоне поезда все перезнакомились, подружились. Алла была очень хорошенькой, и молодые ребята старались оказаться к ней поближе, а так как в пути мы стали с ней неразлучны, то вроде и я была при деле. С нами в вагоне ехали три молодых человека, тоже неразлучных. Старшему, Косте, было 37 лет. Родом с Украины, он работал на стройке в Ленинграде. Остроумный, веселый, Костя на всем пути следования развлекал нас своими шутками. Нам с Аллой он казался очень старым. Мне было 22 года, а Алле 18 лет. Второго звали Валерий, лет двадцати семи, благодаря своей степенной манере держаться,

он казался старше своих лет. Третьим был Володя, моложе Валерия, очень интеллигентный, — музыкант, работал в оркестре. Володя и Валерий были коренными ленинградцами. И это очень чувствовалось. И все наши новые знакомые, как и мы с Аллой, уезжали в Заполярье не от хорошей жизни, у каждого были свои причины: несостоявшаяся личная жизнь, нищенская зарплата, неурядицы на работе — и мечта о больших заработках.

«...И всем казалось, что радость будет».

Но тем не менее я не могла по наивности своей понять, как люди старше комсомольского возраста могли получить комсомольские путевки. В поезде ехали и те, кто недавно вышел из тюрьмы. Вот это да!

А за окнами вагона проплывали большие и малые города, бескрайние поля и леса, громадные, нависающие над поездом мосты, небесные глади изумительно красивых громадных озер (Балхаш) и полноводных рек. Дивной красоты картины живой природы навечно запечатлелись в памяти.

На остановках поезда все высыпали на перрон и в зависимости от времени остановки разбегались кто куда. Все новое было очень интересно. Нас с Аллой всегда сопровождала троица в лице Кости, Валерия и Володи. Доехали до Красноярска — конечный пункт остановки поезда, а дальше надо было ждать теплохода «Александр Матросов». Хотя и пробыли мы в Красноярске в ожидании теплохода дня три, о городе у меня не осталось в памяти никаких впечатлений, кроме похода к красноярским «Столбам», и еще поразило обилие мух во всем городе. Пыль и грязь. Сейчас-то он, наверно, совсем другой.

Теплоход «Александр Матросов» оказался очень комфортабельным, громадным, блистал чистотой и красотой, и даже не верилось, что я поплыву на нем. Погрузились. Нас поместили в не менее комфортабельные каюты. Когда теплоход отчалил и мимо стали проплывать волшебные красоты первозданных крутых берегов с мощной растительностью дремучей тайги, мирно сосуществующей с могучей водной гладью гордого Енисея, мне показалось, что я сплю и вижу волшебный, но почему-то тревожный сон, наверно, от величия увиденного. Плыли несколько дней. Стало намного прохладней. По вечерам на палубе устраивались танцы.

Вот и конечный пункт. Порт Дудинка. Серый унылый городок с бесконечными кранами, навевавшими тоску. Долго ждали местного поезда под названием «кукушка». Железная дорога от Дудинки до Норильска была одноколейной. Наконец нас посадили в допотопные вагоны, наверно, в них перевозили арестованных. Поезд шел невероятно медленно, мимо мелькали, как в замедленном кадре, чахлая растительность, худосочные низкие березки. «Кукушка» останавливалась чуть ли не каждые пять минут и на каждой непредвиденной для нас остановке стояла иногда чуть ли не по два часа. Казалось, что так ехать будем всю жизнь. Спасала солнечная, но уже прохладная осенняя погода и любопытство: что же это за город, который мы должны построить? Наконец доехали.