ЖЕРТВЫ И ПАЛАЧИ

Вместо послесловия к повести «Черные камни»

 

Мне «ПОВЕЗЛО» в жизни — я был лично знаком со многими сталинскими и гитлеровскими палачами. О гитлеровских писали часто, а о сталинских — редко и робко. Поэтому остановимся на сталинских палачах. Тем более, что об их жертвах писали много. Целая литература существует о жертвах сталинского террора. Но палачи остаются в тени. Мало того, они живут среди нас, в нашем

 

обществе, в обществе известных жертв и тщательно скрытых палачей.

Первым сталинским палачом, с которым я познакомился в 1948-1949 годах (еще на воле), был майор МТБ в отставке Яков Ильич Лутков, бывший комендант Управления МТБ по Воронежской области. Познакомил меня с ним его сын, мой тогдашний товарищ Геннадий Лутков. Он же и сообщил мне о трудной, нервной работе своего отца:

— Ты думаешь, это легкая служба? О нет! Даже врага — власовца или полицая — вовсе не так-то легко расстрелять. Или, скажем, врагов народа в тридцать седьмом. Ведь приходилось порой — в этом была жестокая, но неизбежная необходимость — стрелять в затылок из нагана не только взрослым, но и почти детям!¹..

476 смертных приговоров, по словам его сына, лично привел в исполнение Я. И. Лутков (в моей повести —И. Ф. Чижов).Яне раскрываю здесь никакой тайны. Уже трижды в печати Геннадий Лутков признал, что описанный в моей повести «Черные камни» Аркадий Чижов — это он, Геннадий Лутков. Естественно, тем самым он открыл и подлинное имя и фамилию своего отца-палача.

На публикацию в «Знамени», а затем в книгах пришло несколько тысяч писем. Вот такое, например (письма приводятся с сокращениями):

 

«Уважаемый Анатолий Владимирович!..

 

Я, Новиков Петр Иванович,— сын одного из персонажей Вашей повести «Черные камни» Ивана Степановича, который (со слов «А. Чижова») назван сотрудником УКГБ. Дело в том, что отец никогда в КГБ не работал, а всю жизнь прослужил, что называется, по пожарной части...

На этом можно было бы и закончить, если бы не одна подробность, о которой я узнал от отца буквально на днях... Не знаю, известно ли Вам, что в 1937 году Яков Ильич (Лутков — отец.— Ред.) был комендантом здания НКВД и в его служебные обязанности входил расстрел приговоренных Особым совещанием и, как говорится, «ликвидация последствий». Вокруг Воронежа тоже есть свои Куропаты, но мы пока о них ничего не знаем. А может быть, и не узнаем вовсе, ибо главные исполнители уже ушли... Яков Ильич описывал несколько случаев из своей службы в те годы. Один из них таков. Трупы расстрелянных зарывали в нелюд-

ном месте, тайно. Свидетелем этой работы случайно стал священник — мимо проходил и увидел. Яков Ильич догнал священника, застрелил и труп зарыли вместе с расстрелянными. Некоторое время пропавшего священника искали. Яков Ильич повинился перед начальством. Последствий, разумеется, не было.

 

Воронеж 27.11.88.П. Новиков».

 

Жертвы и палачи... Это, если хотите, не только исторический, нравственный, но и философский и актуальнейший сейчас вопрос. В годы сталинщины были убиты или погибли в лагерях десятки миллионов честных советских людей. Сколько же для этого нужно было палачей? Не ошибусь, если скажу: тысячи и тысячи. Мало того, далеко не все они уже ушли из жизни. Многие живы-здоровы, получают персональные пенсии, состоят в партии. Их и сейчас если не тьмы и тьмы, то многие тысячи.

Вот еще одно тревожное письмо:

 

«С большим интересом прочитала Вашу повесть «Черные камни» в журнале «Знамя». Она очень взволновала меня.

В повести Вы рассказываете о том, что фальсифицированным делом на ребят из Воронежа руководил представитель высоких эшелонов НКВД (в конце 1949 года) полковник Литкенс Сергей Евграфович.

Из газеты «Советская Россия» от 16/ХП-88 г. знаю, что он наказан — исключен из членов КПСС и с него сняли погоны... Разве это достаточно за искалеченных и гибель молодых ребят из Воронежа? Знаю, что сейчас он благополучно проживает в Москве, получает льготную пенсию, обслуживается в спецлечебных учреждениях. Мне кажется, что надо заняться этой личностью и предать гласности его «дела» в годы сталинизма.

 

А. И. Цацак

Первоуральск

Свердловской области

11.03.89»

 

Вот еще одно важное письмо. Оно пришло в журнал «Знамя».

 

«Дорогая редакция!

 

Трудно передать мою признательность и благодарность за ту гражданскую позицию и смелость, которую Вы проявили, опубликовав «Черные камни».

Кстати, о некоторых «героях». Полковник Литкенс Сергей Ев-

 

графович отнюдь не бедствовал, а с середины 50-х годов и вплоть до недавнего времени благополучно работал во Всесоюзном научно-исследовательском институте минерального сырья (ВИМС), где и хранится его личное дело на «гражданской» службе. Он занимал сначала должность начальника геологической партии, а затем был сотрудником 1-го отдела.

Говорят, что главное его преступление — массовое уничтожение латышских детей, депортированных вместе с родителями из Латвии в 40-х годах, до и после войны, когда Литкенс был зам. министра МВД Латвии. (К слову сказать, С. Е. Литкенс по национальности —латыш.—А. Ж.)

Кровавый палач Литкенс жив-здоров, его с трудом проводили на «заслуженный отдых», а он хотел трудиться «на благо...»

Преступления Лигкенса безмерны и, конечно, не подлежат «списанию» за давностью лет.

 

А. М. Портнов, инженер-геолог

Москва

12.08.88»

 

Трудно, с большим скрипом и нежеланием открывает нам свои архивы учреждение, называвшееся в разные годы по-разному: ЧК, ОГПУ, НКВД НКГБ, МТБ, МВД и наконец КГБ. Что ж, в такой ситуации нам, писателям, журналистам, историкам, приходится обращаться к иным документам — дневникам, письмам, воспоминаниям, копиям жалоб, старой периодике, фотографиям и т. п.

Вот ценнейший документ — отрывок из дневника Бориса Викторовича Батуева, руководителя КПМ, впоследствии талантливого журналиста:

«Рос сентиментальным, глуповато-восторженным. Природа должна была дать ему то, чего не хватало его предкам,— лирики сентимент¹. Отец его делал революцию сначала сознательно, затем оброс мхом непротивления и хуже — перестал сознавать, что делал. Сменял клинок честного воина на пистолет карателя. Расстреливал, будучи комендантом Управления, оклеветанных честных людей в Шиловском лесу.

Сын рос в среде раздвоенности и двуличия. Это сделало из него на словах революционера фразы и предателя по натуре. Это не могло пройти бесследно. Судьба. Случайно Геннадий стал на путь революционера, не по убеждению, а в силу сложившихся обстоя-

тельств и скорее в силу дружественных связей. Роковой 49-й. Удар для его отца, это кровь за кровь. Символично. Сын попал в категорию людей, которых его отец пускал в расход. У отца в душе раздвоенность, смятение. Он знал, чем это грозит единственному сыну. И, не смея оторваться от этой среды, он откидывал то новое, что открылось ему, сбивая и сына с правильного пути — сделав его в конце концов предателем.

Сына одолели страх, раздвоенность и привязанность к той среде, в которой он вырос,— он понял, что здесь спасение, хотя бы частичное,— предательство своих товарищей. И он стал на путь циничного и подлого предательства, выдавая его за чистосердечность и раскаяние... Сыну простили его товарищи и даровали жизнь, но для себя он не обрел спокойствия — ни раскаяния полным письмом, ни попыткой представить отца своего человеком, вставшим на путь сопротивления темным силам МТБ.

На следствии Геннадий с чудовищным цинизмом рассказывал хохочущим следователям, циникам и растленным, свои любовные похождения с Валентиной Жихаревой».

Эта запись в дневнике Б. В. Батуева следует непосредственно за описанием очной ставки с Г. Лутковым-младшим. Там фамилия предателя пишется полностью. Обе записи датированы 7 февраля 1958 года.

Вот мы столкнулись со случаем, когда предатель стал одновременно и жертвой (его обманули — не освободили, как обещали, а дали полный срок). Здесь уместно сказать вот о чем. Почти все мы, советские люди, жившие в эпоху сталинской тирании, были ее жертвами. И солдаты-конвоиры, избивавшие заключенных прикладами, и внедренные или приближенные к нашей нелегальной антисталинской организации осведомители МТБ Леонид Золотых и золотокудрая красавица Нонна Яблокова (фамилия изменена) — тоже, как ни парадоксально это может показаться, были жертвами сталинской тирании, точнее — Системы. Почти все советское общество, кроме незначительной по величине его части, явилось жертвой, как говорилось, культа личности. Названные мною лица не исчерпывают списка предателей, палачей, провокаторов, осведомителей, причастных к делу КПМ. И я называю их спокойно, ибо располагаю документами (подлинники которых я, разумеется, дома не храню — старая привычка, старая закалка). К слову сказать, в своем ответе на клеветническое письмо Г. Луткова, Л. Сычева, Л. Золотых и В. Жихаревой («ЛР», 18 августа 1989) я в «Книжном обозрении» (№ 43,1989), по существу, прямо назвал Леонида Золотых агентом бериевского МТБ, а о Геннадии Луткове черным по белому написал, что он дал без битья, без

 

принуждения, а с охотой и радостью клеветнические показания на воронежских писателей и партийных работников в их антисоветской деятельности. Я привел в своем ответе («Продолжение книги...») далеко не все имена...

Со времени публикации минуло более полугода. Нет ответа. Почему? А потому, что в архиве Воронежского управления КГБ хранятся эти показания Геннадия Луткова в папках, на которых напечатано: «Хранить вечно». Для историков и юристов скажу, что эти клеветнические показания Г. Луткова выделены в так называемое особое дело, ибо дело воронежских писателей и партийных работников наподобие ленинградского — «не получило дальнейшей разработки», как пишет в одном из своих документов бывший начальник Воронежского управления МТБ генерал Суходольский. Из его архива мне, представьте себе, известна даже агентурная кличка Нонны Яблоновой — Брянская (она была родом из Брянска). Так что помалкивают, ибо знают, что документы эти против них, и изъять их из архива никак нельзя: тяжкое должностное преступление, разжалование, военный трибунал, и, как говорится, «полная катушка». Знает кошка, чью мясу съела, как говорят у нас в Воронежской области. Поэтому и помалкивают.

Петр Новиков (мой добрый читатель) писал мне в 1988 году, что воронежские Куропаты, к сожалению, не найдены. Сейчас воронежский журналист и поэт Александр Сорокин прислал мне письмо и фотоснимки, которые сами говорят за себя. Найдены и частично открыты места массовых захоронений ни в чем не повинных советских людей. Найдены (и как тут не вспомнить великие слова: никто не забыт и ничто не забыто) останки того священника, которого застрелил Я. И. Лутков. Его опознали по наперсному (нагрудному) наградному кресту. Впрочем, дадим слово самим участникам раскопок. Вот что пишет, в частности, А. Сорокин:

«...Наконец-то собрался (извините покорно) написать Вам о раскопках захоронений под Дубовкой. Конечно, это жутко, и словами просто этого не передать. Нужно видеть спекшиеся в единое целое кости... аккуратненько — почти по-немецки — простреленные черепа, позеленевшие оправы очков (их, кстати, было довольно много — видимо, «шлепали» интеллигенцию). Думаю, Лутков-старший как истинный профессиональный палач не пожалел бы и родного сына.

Кстати, о любезном нашем «герое» Якове Ильиче Луткове. Вы, конечно же, помните рассказ Ивана Степановича Новикова, соседа Лутковых по коммуналке, где он вспоминает, как Яков Ильич походя убил проходящего мимо «расстрельного места» священника... Куда важнее сам факт совпадения того, что рассказывал

 

И. С. Новиков, и того, что мы обнаружили при раскопках захоронений под Дубовкой.

В 5-й яме (могилами это назвать никак нельзя) обнаружили останки двенадцати человек. Было это 23 сентября прошлого года. В 5-й яме нашли довольно необычный наперсный наградной крест, который мог принадлежать только священнику».

Далее в письме приводится описание креста, надписи на нем на церковнославянском языке и расшифровка их.

«...Что касается раскопок под Дубовкой. Видимо, в мае снова начнем работу. Пока (в прошлом году) вскрыли лишь десятую часть ям. Свидетель, который вывел нас на захоронение, насчитал в 37-м 101 яму. Из того, что уже вскрыли, извлекли останки примерно 500 человек. Сколько их будет всего, сказать трудно. Ведь 101 яму видел один человек. А об общем их числе (только под Дубовкой) можно лишь догадываться.

 

А. Сорокин

14.03.90».

 

Да... Священник был убит и брошен в яму явно в спешке. Иначе убийцы не оставили бы на нем такой драгоценный предмет — крест с цепью — почти 200 г серебра. В тюрьме его, несомненно, отобрали бы. Все тайное в конце концов становится явным, как бы ни ухитрялись спрятать, сфальсифицировать, извратить правду.

Попытку обелить своего отца предпринял и Геннадий Лутков. Он издал в Воронеже брошюру под названием «Поговорим, отец» (два издания: 1969 и 1972 гг.). В этом сентиментально-лживом, слюнявом повествовании он описывает Я. И. Луткова как героя гражданской войны, умалчивая, что в 1930 году в селе Коршево Воронежской области и в 1918 году в г. Усмани (ныне Липецкая область) он устроил кровавые бани так называемым «кулакам» и лично расстрелял более двух десятков ни в чем не повинных крестьян.

За книжечку «Поговорим, отец» Г. Луткову в 1970 году Воронежским обкомом ВЛКСМ была присуждена премия воронежского комсомола имени Василия Кубанева. Надеюсь, новый состав Воронежского обкома ВЛКСМ отменит решение 1970 года. Мало того, в Коршеве и Усмани появились улицы имени Луткова. Две улицы имени одного палача! Когда об этом узнал бывший начальник отдела контрразведки УМГБ ВО С. А. Ананьин, он воскликнул:

— Не может быть! Ведь даже улицы Абеля еще нет!.. А Лутков выполнял только «техническую работу», он был комендантом

 

управления!.. Он же ликвидировал всех заключенных Внутренней тюрьмы УМГБ ВО, когда немцы наступали!..

Но позвонил С. А. Ананьин в Воронеж — убедился: да, есть такие улицы. По словам С. А. Ананьина, начальник Воронежского управления КГБ генерал А. И. Борисенко заверил его, что улицам будут возвращены прежние названия.

Закончить свое выступление я хочу письмом моего давнего друга, поэта Владимира Гордейчева:

 

«Здравствуй, Толя!

 

Твои «Черные камни» пережили первые на них атаки. Здесь успокоились оппоненты. Похоже, книга начала свою глубинно-читательскую жизнь: пришла к людям, укоренилась. Пусть теперь растет и ширится судьба ее.

Посылаю тебе стихотворение, оно налисалось давно, но пока я его еще не напечатал. Надеюсь, в какой-либо из публикаций обнародую его. Почитай, м. б., узнаешь антураж и персонаж — из местных.

Так увиделись мне они в некие времена воронежские: когда война надвинулась. По слухам, так было...

Здоровья тебе, брат, крепости-бодрости.

Ася вам кланяется.

Обнимаю.

 

25 дек. 89 г.»

 

Привожу это стихотворение.

                       ПОДГОТОВКА ОТХОДА

 

1942

Опустела тюрьма. Работу

кончив за ночь без недостач,

по фашистскому самолету

бил из маузера палач.

И ни звука не долетало

(не откликнуться, не помочь)

из распахнутого подвала,

моргом ставшего в эту ночь.

И кому откликаться? Злостных

хлебосеющих областей

подкулачникам? Подголоскам

вражьей ушлости всех мастей?

Им да «юнкерсам», что явились,

не уступит он, жив пока,

 

 

двор, где выхлопами давились

два служебных грузовика.

Гильзы шлепались, словно об пол,

о булыжники и о склеп...

Здесь безусым еще он шлепал

мужиков, зажимавших хлеб.

Кликни, Родина, если надо!

Зрелый опыт его таков —

Хоть сейчас для заградотряда

за спиною фронтовиков...

Он сухим из кровищи выйдет.

И, хоть будет двадцатый съезд,

никакой его «стук» не выдаст,

никакой его «грюк» не съест.

Будет жаловаться на печень,

заполняя больничный лист,

спецвниманием обеспечен,

как заслуженный гуманист.

А когда он свое додышит,

сын заслуги его почтит,

даже книгу о нем напишет,

а занятие —утаит.

Ты и в книге смести масштабы,

и цитат расхлестни кумач,

но при том не скрывай хотя бы,

что палачествовал палач...

Потому-то и вспомнить стоит

двор и с маузером в руке

экзекутора, что готовит

свой отход на грузовике.

Шлет он вызов, как подобает,

в адрес дряблости всех времен:

это армия отступает,

фронт бездействует, а не он...

 

Прекрасное стихотворение! И, смею сказать, исторический документ. Да, художественный, но и исторический. А этот род документов — самый неопровержимый. И сошлось все в этом стихотворении. Сошлись с глазу на глаз два палача: гитлеровский — в пикирующем самолете «юнкере», и сталинский — в прогулочном дворике Внутренней тюрьмы Управления НКГБ по Воронежской области.

 

Анатолий Жигулин