ВСТУПЛЕНИЕ

В августе 1973 года в Москве состоялся суд над Петром Якиром и мною.^* Нас обвинили по статье 70-й УК РСФСР — в пропаганде, направленной на подрыв советского строя.

На следствии и суде мы дали показания на многих участников правозащитного движения, признали себя виновными в преступлениях против советского государства и раскаялись. Через несколько дней после суда, в сентябре 1973 года, на пресс-конференции для иностранных журналистов мы повторили то, что говорили на суде.

Многие сравнивали наш суд со сталинскими показательными процессами 30-х годов. Разница в том, что на сталинских процессах подсудимых, несмотря на их покаяния, расстреливали; нас же не только пощадили, но и выпустили на волю, а мне даже разрешили эмигрировать на Запад. Почему?

Ко времени нашего суда в Советском Союзе уже восемь лет существовало правозащитное движение. Впервые за историю советской власти люди, поборов страх, перестали молчать и нача-

ли открыто разоблачать беззакония. Это была победа над рабством, в котором мы жили полвека.

КГБ не удалось подавить движение репрессиями. Очевидно, тогда и возник план — обесчестить его. Для этого надо было найти участников движения известных и, вместе с тем, достаточно нестойких; принудить их отречься от дела, предать сам дух движения. По замыслу КГБ это должно было вызвать негодование, презрение, осуждение и — в конечном счете — раскол.

Выбор КГБ пал на Якира и меня. Они не ошиблись. Мы не были людьми, освободившимися от унизительного страха перед коммунистической диктатурой, способными лучше умереть, чем принять позор. Мы были старыми зэками, выросшими в сталинском рабстве, пытавшимися взбунтоваться, но сохранившими навсегда страх перед карательной машиной госбезопасности. Угрозами смертной казни — с одной стороны, подачками — с другой, КГБ удалось сломить нас и заставить участвовать в их низком замысле. А для того, чтобы возмущение общественности было полным, они подарили нам за предательство свободу.

Со дня моего освобождения прошло около десяти лет. Я много раз пытался написать о том, что произошло на следствии. У меня ничего не получалось. Я не смел сказать правду себе, и поэтому не мог сказать ее другим. Я все пытался найти оправдания своему поведению, доказать, что не так уж виноват. И эта новая ложь только усугубляла изначальную. Моя исповедь

людям, перед которыми я так тяжко виноват, осталась ненаписанной. Но совесть продолжала требовать от меня ответа: правды о себе, о том, что я сделал.

КГБ существует для того, чтобы ломать, калечить и душить человеческие души. Но не они одни виноваты в том, что произошло со мной. Они принуждали меня совершать недостойные поступки, но делал их я сам. Я должен был, наконец, назвать вещи своими именами, как бы трудно это ни было. Я должен был сказать, как я отношусь теперь, десять лет спустя, к своему поведению на следствии в Лефортовской тюрьме.

Все эти годы мы с женой постоянно возвращались к тому, что произошло на следствии. Мучительно было об этом говорить, но и не говорить мы не могли. Потеряв надежду, что я смогу написать обо всем сам, я попросил Надю помочь мне и обсудить все происшедшее еще раз от начала до конца, в надежде, что я, наконец, смогу сказать правду.

Мы говорили много вечеров подряд. В этой книге я постарался кратко передать главное, о чем мы говорили.

Апрель, 1983 год