7. Близость к философскому анархизму

Да, отец был островитянином. Его политическая программа (может быть, никогда отчетливо и не осознававшаяся им) состояла в том, чтобы сохранять свое право и право других на островное существование в бушующем море жизни. Право оставаться самим собой, право высказывать свое мнение, не навязывая его другим через власть и насилие. Любая партия в этом смысле ему представлялась неприемлемой. В любой из них он видел прежде всего стремление к самоутверждению, к самовозвышению над обществом. Марксизм ему был чужд еще и потому, что он как этнограф-практик, знающий народ не книжно, а непосредственно, не мог признать представление о приоритете классовой борьбы в развитии общества, в раскрытии личности³⁵. Особенно возмущали его высказывания Ф. Энгельса по социологическим проблемам, связанным с этнографией, здесь отец просто начинал выходить из себя.

Дома у нас никогда не было поклонных портретов: ни Николая II, ни Керенского, ни Троцкого — Ленина — Зиновьева (они тогда вывешивались триадой), ни тем более Сталина. Но при жизни матери были иконы, зажигались лампады. Христианское начало сохранялось в доме.

В плане политическом Василию Петровичу, пожалуй, ближе всего был мирный, или — иными словами — философский анархизм П. А. Кропоткина. Ему был близок и сам облик Кропоткина — естествоиспытателя, географа, путешественника. Особенно привлекала Ва-

силия Петровича устремленность Кропоткина к проблемам этики (и, соответственно, взаимопомощи) как некоего самостоятельного начала, заложенного не только в сознании человека, но и в самой природе — биосфере³⁶. Помню, что Василий Петрович собирался встретиться с П. А. Кропоткиным. Но жизнь распорядилась иначе. В траурный день в Нижегородском университете назначен митинг памяти Кропоткина. С большим докладом должен был выступать там Василий Петрович. В нашу квартиру приходит встревоженная группа студентов — почему профессора нет на месте? Ответ: «Да вот лучина очень сырая — не могу развести самовар, а дети голодные» (нас было трое, когда отец овдовел). Студенты делятся на две группы: одна сопровождает отца в университет, другая остается кормить детей. Доклад был воспринят восторженно — тогда еще не потускнели героические дни революции, несмотря на разруху и голод.