Клубы анархистов

 Теперь несколько слов о моих делах с анархистами.

Как возникли клубы анархистов, и сколько их было, точно не знаю. Наш «анархоглавк» Кошелев говорил, что их было пять. Два (на Дмитровке и в Сивцевом Вражке) были обсажены нашими людьми. В трех остальных находились «коммуны настоящих анархистов», которые никаких Бакуниных и Кропоткиных знать не знали и слышать о них не слышали. С ними я не встречался.

Дальше я буду говорить только о наших клубах. Большой клуб анархистов на Малой Дмитровке был в полном ведении подполковника Бредиса. Комендантом в нем был полковник Эрдман (из латышских стрелков). Это я знаю от него самого. Сам я на Малой Дмитровке у анархистов не был. Кто как там жил — не знаю. Все было засекречено.

Точной даты не помню, но знаю, что в солнечный апрельский день клуб анархистов на М. Дмитровке был ликвидирован чекистами. Я находился в большой толпе любопытных, запрудивших улицу, чтобы поглядеть на «штурм бандитской крепости», — так говорили в толпе. На удивление всем нам, милиционеры не разгоняли толпу.

Свидетельствую, что анархисты упорно сопротивлялись. Отряды чекистов на подступах к клубу были встречены стрельбой, которая продолжалась несколько часов. Чтобы проникнуть внутрь здания, требовалась артиллерия. Только после нескольких взрывов гранат чекисты ворвались в клуб. Но там, как говорили в толпе, никого не оказалось. То же услышал я и в Варшаве, в 1921 году, от Б.В. Савинкова и от полковника Эрдмана. По их словам, латышские стрелки, обложившие тыльную сторону клуба анархистов, беспрепятственно пропустили через свой кордон всех анархистов. Так ли это было в действительности, не знаю. Полковник Эрдман — человек очень странный. От Савинкова в Варшаве я узнал, что во время нашей работы в Москве (1918) полковник Эрдман имел контакт с Кремлем и через него якобы сам Ленин задавал ему — Савинкову — вопросы о планах последнего;

Эрдман эти вопросы передавал Бредису, а Бредис Савинкову. Тем же путем шли ответы Савинкова Ленину. То же самое рассказал мне Эрдман (в 1923—1924 годах), когда после его изгнания из СЗРиС он пригласил меня приехать к нему «отдохнуть». Все расходы дорожные он брал на себя. С одобрения и при содействии Д.В. Философова я поехал к Эрдману в Соппот. После многих долгих разговоров о никчем-

 

ной деятельности СЗРиС полковник Эрдман предложил мне написать совместно с ним письмо Дзержинскому с предложением в обмен за сведения, касающиеся причин гибели Бреднса и Рубиса, дать ему (Дзержинскому) подробное описание всего, что нам известно о работе Союза в Москве. От участия в этой сумасбродной комбинации с предательством я отказался. И отношения у нас испортились.

Второй наш клуб анархистов, в Сивцевом Вражке (особняк Ря-бушинского), комендант — «товарищ Онуфрий» (Кошелев), я посещал не раз. Кошелев всегда сидел в маленькой комнатке, возле парадного входа, за большим письменным столом и скучал. Кажется, дальше этой комнатушки комендант не проходил. А там, в большом зале, сидели на полу, на подстилке из истоптанной соломы, два молодых человека — дежурные. У них были винтовки и, конечно, наганы. Стены зала по всем направлениям избиты пулями, и лохмотья дорогих обоев висели по стенам, как у пьяного нищего на Тверской лоскуты истлевшей на теле рубашки. Солома и всякий мусор покрывали изгаженный и до черноты затоптанный паркетный пол; со стен простреленными глазами смотрели два небольших портрета, чудом не сорванные с крючков.

Кажется, у дежурных была одна обязанность: открывать дверь посетителям, которых было немного.

Ходил я в этот странный — совсем безлюдный — клуб по распоряжению Перхурова. Он считал, что Кошелев встречается со всякими людьми и «за ними нужен глаз». Изредка, в свободное время, я заглядывал к «анархоглавку». Кошелев обычно или дремал, или что-то писал. Принимал он меня так себе, без энтузиазма: «Ну, пришел, так и сиди!»

Я и сидел. Пробовал его расспрашивать о жизни клуба. Он посоветовал спросить об этом начальство. А мое начальство на вопрос, почему безлюдно в клубе и зачем там сидит Кошелев, ответило сухо:

— Пускай посидит. Придет время — и там наполнится. Все же ты ходи проведать. Случится там что-нибудь — мы знать будем.

Я дальше ходил. Кошелев стал разговорчивей. Несколько раз он рассказывал невозможные вещи, как правило, когда заводил разговор о немцах и желательном союзе с ними.

Я молчал или утвердительно кивал. После каждого моего кивка он оживлялся. Один раз рассказал, что несколько дней назад, в Кунцеве, в полной парадной форме, Великий князь Николай Николаевич принял делегацию монархистов и объявил, что берет на себя руководство всеми антибольшевицкими силами. В другой раз, шепотом, хотя кругом никого не было, Кошелев сообщил, что один из заслуженных наших генералов, под сильной охраной чинов немецкого посольства, выехал в Тобольск для окончательного подписания Государем сепаратного мирного договора с Германией. Условия: границы 1914 года и прежний торговый договор. Как только этот документ Государем будет подписан, он со всей семьей и свитой будет немедленно освобож-

 

ден немецкими военнопленными, большевики будут свергнуты и все «пойдет по-хорошему».

Конечно, такие рассказы Кошелева я принимал как его фантазию.

Но один раз, когда я зашел к «анархоглавку» в кабинет, он, с красным от волнения лицом, просил меня пройти в зал и там минуточку подождать.

— Ждете «господина поручика»? — съязвил я.

— На этот раз дело гораздо важнее! Раздался звонок. От неожиданности «анархоглавк» подпрыгнул, одернулся и с тревогой шепнул:

— Пришли делегаты для важных переговоров! — и стал выпроваживать меня из кабинета.

Должно быть, дежурный поторопился открыть дверь — в передней я столкнулся с тремя матросами. Все они были упитанны, на них было новое, прекрасно пригнанное обмундирование. На меня они не взглянули, с Кошелевым дружески поздоровались и поскорее прошли в кабинет.

В этот день я попал к Перхурову, когда у него был Бредис. Рассказал им о Великом князе, о сепаратном договоре, который уже парафирован, остановка только за подписью Государя, и тогда большевикам конец. Мы все трое посмеялись над фантазиями Кошелева. А вот когда я сообщил о сегодняшнем визите к «анархоглавку» трех матросов, мои собеседники сразу стали серьезными. Похоже на то, что матросский отряд Александрова действительно собирается действовать и ищет связей. Посмотрим, что скажет Страдецкий.

Что сказал Страдецкий, я не знаю. И были ли те матросы в прихожей клуба анархистов из левоэсеровского отряда Попова, восставшего в июле 1918 года, захватившего все Чека и арестовавшего даже самого Дзержинского, сказать не могу. Хотя почти весь 1919 год с чинами этого отряда, избежавшими расстрела после подавления их восстания, я просидел в Бутырской тюрьме. Они никогда про свои дела при мне не говорили.

Один из матросов этого поповского левоэсеровского отряда, балтиец Чернышев, был в Бутырке моим напарником (мы были коридорными уборщиками). Он со мной тоже не откровенничал, но однажды, когда мы мыли лестницу, и нас никто подслушать не мог, он шепотом кое-что рассказал о службе в этом отряде. Обыски и аресты «буржуев» и прочих «барских гадов» («Богато жили, сволочи!») и незаметное перекладывание «буржуазных всяких там колечек и бронзолеток» в свои карманы были явлением обычным. Но случалось, что «сурьезные богатеи пухли на глазах от злости и почем зря обкладывали нас. Хо-тишь не хотишь, а нужно кончать такого гордеца, чтоб шуму не было. Вышел на улицу — и командуешь сволочному буржуазу со спокойствием, без мата: «Иди себе, иди. Только не скандальничай!» Он, конечно, рвет вперед, шаг прибавляет. Тут-то ему сзади и пальнешь! Близко

 

— промаха нет. Подойдешь к нему — жив еще? И прикончишь скорей другой пулей. Зачем, хотя бы и буржую, напрасно мучиться?»

Когда и как был ликвидирован клуб анархистов в Сивцевом Вражке — не знаю. После встречи с матросами я перестал туда ходить. Что стало с Кошелевым, никто мне не говорил, а сам я за недосугом не спрашивал.