Заседание штаба СЗРиС.

 Листовки Союза

 Два дня я был в загородной командировке и не появлялся в Молочном переулке. Поездка прошла благополучно.

Поезд, с которым я вернулся в Москву, прибыл на Брянский вокзал после полудня. День был солнечный и теплый. С веселостью дошел до Смоленского рынка, в знакомой харчевне подзаправился пшенной кашей и отправился домой.

В Молочном — редкие прохожие, пожилые женщины на скамеечке у своей подворотни, кучки подростков. И все время неразборчивый шепот за спиной. Чувствую, что обо мне говорят. Тревожно.

Кто и что ждет меня в лечебнице? Все спокойно! Вот и Степан столбом стоит в воротном проеме.

Открыл Николай Сергеевич. Поделился с ним своей тревогой. Прошли в столовую. А там неожиданность: все чины штаба уже на своих местах. Савинков за узкой стороной стола, справа и слева от него Перхуров и Флегонт, за ними Страдецкий и Бредис, нет только Гоп-пера.

Доктор вполголоса рассказал Савинкову о моих опасениях. Лицо у Бориса Викторовича стало темнее под загаром, задергалась жилка под глазом. Он посмотрел на меня:

— За вами следят?!

— Не то чтобы следят, а шушукаются.

— Садитесь! — Он указал на место за столом. Я смущенно сел, будто в чем-то провинился.

— Как видите, господа, — обратился Савинков к присутствующим, внимательно слушавшим наш разговор, — лечебница становится боевым пунктом. Поэтому здесь больше собираться не будем. Следующую встречу устроим в районе Трубной площади. Вас, капитан (это в мою сторону), туда не приглашаем. Вы останетесь здесь до лучших времен. Итак, господа! — Савинков звякнул ложечкой по стакану с чаем.

За столом сразу прекратились шевеления и шепотки. Торжественным тоном он объявил заседание Союза Защиты Родины и Свободы открытым. На прошлом заседании вопрос о названии организации за недостатком времени не дебатировался, но в кулуарах

 

партии единогласно утвердили редакцию Савинкова. Отныне наша организация официально именовалась Союзом Защиты Родины и Свободы.

Полковник Страдецкий поморщился недовольно, перенес тяжесть тела с левой стороны на правую. Напротив него сидел подполковник Бредис. Он исподлобья поглядел на Страдецкого, заметил его волнение и улыбнулся. Лишь Перхуров заметил, что слово «свобода» вызовет брожение среди наших правых и нужно уже теперь принять меры против возможного разлада.

Савинков кивнул и продолжал:

— К великому сожалению, среди нас нет сегодня всеми уважаемого и высокоценимого полковника Гоппера (Гопперса). Он получил иное задание и покинул Москву. Александр Петрович, на кого вы возлагаете обязанности начальника военных кадров?

— Пока возьму их на себя. Полковник Гоппер взял себе в помощники капитана Пинку. Он будет у меня связным с полковником Ждановым, начальником 1-й дивизии пехотных кадров.

— Артиллерийский центр сформирован? — продолжал начальственно спрашивать Савинков.

— Так точно. Его возглавляет лейб-гвардии 3-й артиллерийской бригады капитан Шредер.

— Кавалерийский центр крепок! — гордо поднял голову Савинков, и жилка у него опять задергалась. — Им командует энергичный штаб-ротмистр. Георгиевский кавалер, Виленкин Александр Абрамович.

И как бы в подтверждение характеристики штаб-ротмистра Савинков обернулся к начштаба. Перхуров кивнул утвердительно. Виленкина на заседании не было: его давно знает Дзержинский, считает опасным и следит за каждым его шагом. Известный Александр Аркадьевич Дикгоф-Деренталь, много помогающий в поддержании связей с иностранными представительствами, тоже отсутствовал. С давних времен он состоял при полковнике Перхурове в качестве совершенно доверенного лица для особо важных поручений.

Подал голос «Три К», но связь с ним пока не налажена. (Кто такой «Три К», я и теперь не знаю.)

Из того, что докладывал Савинков, было видно, что дела Союза ширятся и крепнут, материально тоже твердо стоим. Однако наш оперативный отдел — после всестороннего разбора предложенных планов дальнейшей боевой работы Союза, за недостатком сил в случае длительной войны и трудного продовольственного вопроса, — постановил в Москве вооруженно не выступать, а, эвакуировав все наличные силы в Казань, захватить этот город. А оттуда, в связи с чехосло-ваками, развивать революционно-оперативные действия в направлении Нижний Новгород — Владимир. Почва для активных действий в этих районах достаточно подготовлена членами Союза.

Бросая все свои силы в Казань, наш оперативный штаб имеет в виду, овладев крупным центром, каковым на северо-востоке России

 

является Казань, захватить золотой запас большевиков, который они перевезли в этот город, боясь вооруженных выступлений в Москве.

Кроме того, прочно захватив Казань, мы тем самым обеспечим правый фланг чехословаков и дадим им возможность, не оглядываясь направо, всеми силами вести наступление на Москву. И еще. Наш казанский успех явится первым этапом на пути к Архангельску, где со дня на день ожидается большой десант союзников.

Итак, штаб Союза и все силы его (кроме террористической группы) должны готовиться к переброске в Казань.

На этом Б.В. Савинков закончил свой доклад о ближайших планах Союза. После короткого перерыва, во время которого кто успел выкурить торопливыми затяжками папиросу, кто выпить стакан остывшего чаю, заседание возобновилось.

Когда члены штаба заняли место, Савинков опять звякнул ложечкой по стакану и, обратясь к нам, напомнил главную цель Союза, провозглашенную на первом нашем собрании, — устранить большевиков от управления государством и довести страну до нового Учредительного собрания. Старое Учредительное собрание решили считать недействительным.

В развитие этого постановления начальник штаба, начальник разведки и пропаганды и Савинков выработали основные задачи СЗРиС, которые и были предложены нашему вниманию.

Здесь я должен оговориться, что, конечно, во всех своих дальнейших скитаниях я не мог сохранить отпечатанные в типографии в Москве в апреле 1918 года следующие три документа, изданные штабом СЗРиС. Не было этих документов и у Б.В. Савинкова в Варшаве (1920—1921), поэтому приводимые ниже два документа я беру из журнала «Голос минувшего на чужой стороне» (1928, № 6).

Свидетельствую: такие документы (листовки) у нас действительно были в Москве в апреле-мае 1918 года. Напечатаны они были в одной из московских типографий. И листовка «Основные задачи» была пронумерована (первая). Номера были проставлены в правом верхнем углу номенатором. В мае месяце я отвозил эти листовки в Тулу, Калугу и Вязьму, правда, в небольшом количестве (по нескольку десятков в каждую организацию).

Третий документ — «Агенты ВЧК и немецкой разведки» — здесь не приводится, так как я нигде не смог его достать. Фамилии провокаторов того времени в памяти у меня не сохранились. Помню только, что первым в длинном списке агентов ВЧК и немецкой разведки был Вертинский, который чаровал москвичей в Петровском театре своими песенками.

Все, касающееся нашего, так сказать, учредительского собрания СЗРиС было записано мною летом 1921 года в Варшаве. С программной частью выступил Б. Савинков. Между прочим, Борис Викторович указал мне, что следует отметить как одну из главных причин нашего отказа от вооруженного выступления в Москве — трудность с

 

продовольствием для населения, если борьба затянется. Тогда я на это указание Савинкова особенного внимания не обратил. А вот когда в сентябре 1939 года немцы обложили Варшаву и уже через неделю блокады я увидел в Уяздивских аллеях (напротив памятника Шопену) женщин, вырезающих кусочки мяса из туш околевших от голода кавалерийских лошадей, — тогда я вспомнил слова Савинкова о трудностях для населения во время затянувшегося восстания и невольно подумал: хорошо, что мы в Москве не обрекли женщин и детей на муки голода.

После того как Савинков в Варшаве одобрил мое описание его выступления в Молочном переулке при зарождении Союза Защиты Родины и Свободы, оно частично было напечатано в статье «Артиллерийский центр» («За свободу!», 1923, 13 января). Савинкова в Варшаве тогда уже не было. По требованию большевиков он и группа руководящих членов Народного Союза Защиты Родины и Свободы ^* была принудительно выселена из Польши в середине октября 1921 года.

Итак, привожу программные листовки СЗРиС.

 

«I. ОСНОВНЫЕ ЗАДАЧИ

А. Ближайшего момента

 

1. Свержение правительства, доведшего родину до гибели.

2. Установление твердой власти, непреклонно стоящей на страже национальных интересов России.

3. Воссоздание национальной армии на основах настоящей воинской дисциплины (без комитетов, комиссаров и т.п.). Восстановление нарушенных прав командного состава и должностных лиц. Некоторым изменениям должны быть подвергнуты только уставы внутренней службы и дисциплинарный.

4. Продолжение войны с Германией, опираясь на помощь союзников.

 

Б. Последующего момента

Установление в России такого образа правления, который обеспечит гражданскую свободу и будет наиболее соответствовать потребностям русского народа.

Примечание. Учредительное собрание первых выборов считается аннулированным.

 

II. ПОЛОЖЕНИЕ

 

1. Задачи, к выполнению которых мы готовимся, являются делом защиты жизненных интересов не отдельного класса или партии, а делом общенациональным, делом всего народа.

2. Поэтому активное выступление для осуществления намеченных задач может последовать лишь после всесторонней тщательной подготовки не только в техническом отношении, но и в политическом, путем объединения всех государственно мыслящих слоев населения.

3. Начатая активная борьба для осуществления поставленных задач прекращена быть не может, и будет продолжаться, несмотря ни на какие трудности и неудачи.

4. Людям, ищущим только личной выгоды, людям, слабым духом, колеблющимся, рассчитывающим на легкость достижения успеха и отказывающимся от продолжения дела при неудачах и трудностях, — не место в наших рядах.

5. Каждый должен твердо помнить, что при создавшемся хаосе русской жизни работа для достижения поставленных задач тяжела. Требуется крайнее напряжение всех моральных и физических сил, и напряжение продолжительное.

6. Несомненно, что вся тяжесть первого удара в начале выступления неизбежно ляжет на плечи наиболее идейных людей, обладающих, кроме того, технической подготовкой и твердой решимостью жертвовать собой до конца в борьбе за желанные результаты. Таким элементом в первую голову является офицерство, в массе подтвердившее свою самоотверженность в деле служения интересам родины; затем идейное гражданское население, обладающее некоторой технической подготовкой и спаянное идейной дисциплиной. Все остальные, готовые жертвовать собой, но технически мало или вовсе не подготовленные, послужат резервом для закрепления и развития успеха первоначального удара.

7. Во всяком случае, степень дисциплинированности, такта и выдержки каждого участника во многом облегчит скорейшее достижение успеха.

8. Начальствующим лицам озаботиться:

а) ознакомлением подведомственных им чинов с основами этого положения и предложить отказаться от участия в деле тем, кто чувствует себя слабым духом и неспособным выдержать тех испытаний, которые неизбежны в решительной, активной борьбе. От отказавшихся требуется только одно — сохранение полной тайны обо всем, что им стало известным об организации за время состояния в таковой. Отказы принимаются до 25 мая (время поступления в Центральный штаб). После этого всякие уклонения от обязанностей и отказы будут считаться сознательной изменой, равно как и разглашение тайн организации, и караться до лишения жизни включительно;

б) строго конспиративной, но тщательной регистрацией всех лиц, состоящих у них на учете;

 

в) чтобы никто из членов организации не выдавал другого, наказывая изменников расстрелом. (Конец отсутствует вследствие разорванности листка» ^*, — объясняет Лацис в своей статье, помещенной в «Красной книге ВЧК». Эта приписка Лациса об оторванном конце листовки является лучшим доказательством того, что в ВЧК даже для печати не нашли целой листовки. Мало досталось чекистам уличающего материала против схваченных. Предателей не было! Поэтому Всероссийская чрезвычайная комиссия расстреливала всех, кто подворачивался под руку, «в порядке красного террора».)

 

Огласив приведенные документы, Савинков спросил, есть ли предложения изменить или дополнить прочитанное. Все молчали. Савинков подождал, а потом объявил:

— Если возражений нет, тогда разрешите считать эти документы принятыми.

— Да, конечно, конечно! — неожиданно встрепенулся, будто проснулся, полковник Страдецкий.

На этом заседание штаба было закрыто.

— Когда же открываете лечебницу? — поднимаясь, обратился он к доктору.

— У меня все готово. Задержал открытие, чтобы спокойнее провести наше «учредительное собрание». Фельдшерицей и хозяйкой здесь будет, как мы решили, Валентина Владимировна Никитина.

— Значит, пускайте в ход лечебницу, принимайте больных. С пациентов много не берите. Пусть больше ходят. Мы вам мешать не будем. Напугал, Иван Леонтьевич! — с иронией усмехнулся Савинков и испытующе посмотрел мне в глаза.

— А что нового у вас? — обернулся Савинков к Перхурову.

— Особенного ничего, — пожал плечами начштаба. — Готовимся к переезду в Казань.

— Об этом нужно поговорить... А вы, Фридрих Андреевич, ничем нас не порадуете?

Бредис неторопливо заглянул в свой блокнот, закрыл его и спрятал.

— Мелочи имеются, но серьезного ничего. Конечно, в Кремле вами, Борис Викторович, очень интересуются, удивляются, что ничем себя не проявляете, полагают, неспроста это: что-нибудь готовите! На некоторых заводах начинает появляться недовольство «своей» властью. В разговорах даже вспоминают Милюкова, но от Керенского отплевываются. На железнодорожную ветку, охраняемую продовольственной милицией, пришли три вагона с амуницией (патронами, ручными гранатами). Их быстро разгрузили и на всякий случай передали

нашим стрелкам. О нашей организации ни слуху ни духу. ВЧК работает. Аресты, аресты и расспросы в разных местах. Но чаще всего возят будто бы куда-то в Петровский парк. Наших членов, слава Богу, среди схваченных нет. Но, наверное, неизвестно: комендантскую работу проводят матросы из левоэсеровского отряда Попова.

— Утешительного ничего нет! — вздохнул Савинков и стал прощаться.

Протягивая мне руку, Борис Викторович вполголоса сказал:

— Держитесь! Вы на серьезном посту. Будьте внимательны и осторожны.

— Какой здесь пост? — с гримасой возразил я. — Сторожить помещение да с дворником пьянствовать!

— И это дело нужное!

Как всегда, Савинков ушел с Клепиковым, Перхуров — с Бредисом и Страдецким. Мы с доктором наблюдали за неторопливо удаляющимися по переулку тремя знакомыми фигурами.

Попрощался со мной и доктор. Я остался один.