И шофером не вышло

 А с шоферскими курсами у меня получился кавардак. Вместо 2 мая я пришел на курсы 3-го. Урок уже начался. Возле автомобильного мотора стояла группа учеников — все в военных гимнастерках, кажется, в тех самых, фронтовых. Преподаватель тоже из военных; весь в масле и саже, даже на бледном, усталом лице. Увидел меня, кивнул и торопливо бросил: «Присоединяйтесь». И больше мне внимания не уделял, а продолжал рассказывать что-то о карбюраторе (это слово я тогда услышал впервые).

Преподавателя я слушал внимательно, но ничего не понимал. Временами обучающий умолкал; тогда ученики торопились задавать ему вопросы. Говорили о вещах, которых я никогда не только не видел, но и не слышал. Лектор охотно объяснял непонятное, иногда что-то чертил на школьной доске, которая Бог весть каким путем сюда попала. Я безнадежно смотрел на преподавателя и оживленных учеников.

Наконец лектор положил мел на краешек стола, заваленного чертежами, металлическими частями и какой-то писаниной, и выпрямился до хруста в суставах.

— Ну, на сегодня хватит! — Посмотрел на часы и добавил: — Вот разве еще покажу вам, как без домкрата в машине сменить колесо.

Только теперь я заметил в глубине помещения старый автомобиль. К нему мы и перешли теперь. Преподаватель взял заляпанный жиром и изгаром кусок доски и показывал, как нужно ее подставлять под ось, а затем как толкать машину: где держать руками, где нажимать плечом; наконец, покраснел от натуги, машина покосилась, чуть подалась вперед, и колесо оторвалось от пола. Как и что нужно делать — я не видел, стоял последним и не смотрел. Как-то сразу работа возле машины мне не то не понравилась, не то я почувствовал, что здесь учеба у меня не пойдет.

Ученики начали прощаться и уходить. К преподавателю я подошел последним. Он участливо спросил, чем занимаюсь.

— Самой разной работой. На Александровском вокзале предлагаю пассажирам поднести вещи. Этим и живу.

 

Преподаватель открыл ящик стола, вынул конверт с моей фамилией и вернул мой задаток. Мол, ничего вы мне не должны, только приходите на занятия аккуратно. К августу будете хорошо управлять машиной и получите нужный документ.

Взволнованный своей непутевостью, прямо с курсов я пошел на Остоженку. Весь свет был мне не мил! — такое было у меня настроение. На Новинском бульваре увидел впереди идущего Перхурова. Позабывши все правила конспирации, которой нахватал в разное время у Николая Сергеевича, я быстро нагнал его и тронул за локоть. Пер-хуров не вздрогнул, не рванулся, а неторопливо обернулся. Мы присели, и я рассказал нашему начальнику штаба о посещении курсов.

— А ты совсем не ходи туда, — неожиданно заключил Перхуров. — Научиться ездить на автомобиле еще успеешь. Добровольческая армия крепнет. Все наши силы мы намерены бросить на поддержку чехов. Кажется, на Волге намечается не Кучумский фронт, а наш. Иди домой и отдохни. Деньги расходуй понемногу на жизнь, не голодай! Кто знает, сколько нам жить осталось.

— Что ты такой безнадежный сегодня? — изумился я.

— Дорогой мой, я всегда такой, да стараюсь с улыбкой каждому утопающему помочь. Да ничего не выходит из улыбок и помощи. Одни тихонечко сидят за десятью замками в своей уютненькой квартире и не дышат. Разве иногда расхрабрятся и в окошечко с раздраженьем выглянут: когда же, наконец, свалят этих противных большевиков? Другие вылезут вечерком на свет Божий, и лыжи навострят, но только, Боже сохрани, не в Добровольческую армию: там стреляют, искалечить могут, — в милую заграницу улепетывают. Ведь там, в безопасности, можно фланировать по тротуарам и устраивать личную жизнь путем дореволюционных знакомств и связей. Истинных патриотов-добровольцев, готовых жизнь отдать за Россию, очень мало, — с сердцем бросил он папиросу. — Людей своих надо ценить и беречь. Иди поспи по-людски. Набирайся сил и здоровья. Это нам очень нужно!

Мы встали, посмотрели в глаза друг другу и расстались.

 

Через несколько дней я уехал в очередной объезд своего района. На этот раз предстояло побывать в ряде городков на юге от Москвы, но к северу от железной дороги Тула — Калуга — Вязьма. Но обстоятельства сложились так, что я только заглянул в Вязьму и Тулу, а все время провел в Калуге. Там задержали меня похороны генерала Жа-воронкова, проверка численности организации и ее боевой готовности, взрывы в Парковом городке, и несколько дней ушло на устройство моих личных дел, которые, увы, я так и не устроил. В начале июня предполагалось, что я непременно поеду в Курск. Нужно было узнать, что с 33-й пехотной дивизией, связь с которой у доктора Аксанина беспричинно оборвалась. И заодно побывать в самом городе, повидаться с эсерами, не забывшими Б.В. Савинкова. Но эта поездка намечалась

 

на июнь. А 29 мая я вернулся в Москву за инструкциями для предстоящей поездки.

Было уже поздно ехать в лечебницу — там никого не было. Я решил навестить Дугиных. Открыла дверь незнакомая девушка. Разрумянилась, смутилась. Вышел Леонид и загремел во весь голос, будто на площади взводом командовал, и сразу в кухню, за накрытый к ужину стол. Стали пить чай с «чем Бог послал», и начался оживленный общий разговор о чеховских «Трех сестрах», которые ехали и ехали в Москву, но сидели на месте и вздыхали. А время шло, и жизнь уходила. Начались и «Осенние скрипки» (пьеса И. Сургучева, шла в Художественном театре до революции). Решили как-нибудь (значит, никогда!) пойти в Художественный. Стали вспоминать, что теперь там в репертуаре. И не могли вспомнить. Совсем отщепенцами стали, а не коренными москвичами!

Вечер проходил в мягких тонах.

Леонид присел к роялю и перебирал клавиши, мурлыкая что-то свое. Гостиная была в неярком свете большой лампы, затемненной бледно-голубой шалью. Старинная мебель, картины на стенах, занавеси на окнах и дверях — все было старое, обжитое и крепко приросшее к своим местам. Как приятно и удобно было сидеть в глубоком кресле, неторопливо говорить о всем том, чего уже нет и что совсем не касается настоящего и будущего. Да, хорошо было в тот вечер — последний мой свободный вечер! Только плотно прилипшая к окнам густочерная тьма весенней ночи пугала своей мертвой, будто каменной неподвижностью! Не хотелось шевелиться, подниматься, уходить...

Ночевал я у Дугиных.