Советские радости

После парада шел я домой (к Богоявленским) с тупой тоской и тяжелой усталостью. Ноги подкашивались, едва двигались. Одно только желание было: лечь где-нибудь и спокойно полежать. А тут нужно распаковываться, устраиваться с раскладушкой, подметать, убирать, переставлять! Работа все пустяшная, да парадное топтание выбило из сил. Эх, что делать! «Приду, извинюсь, прилягу где-нибудь на полу», — окончательно решил я и стал медленно подниматься к своему жилью.

Лестница показалась очень длинной и невероятно скрипучей. Подниматься по ней было просто невмоготу. Кружилась голова, ноги едва шли. Наконец переступил порог и оказался в кухоньке.

Первое, что бросилось в глаза, — это раскладушка, поставленная в уголке и аккуратно застланная. Вверху, над ней, от окна к печке-«буржуйке», что стояла посередине кухоньки, протянут шнурочек, и при нем сушится мое белье, только что выстиранное.

Я ожил: рассыпался в благодарностях, даже по старой привычке у мамаши ручку поцеловал. А ручка рабочая, жесткая и еще влажная от недавней стирки. От моих благодарностей мамаша отмахнулась.

— Вместе будем жить. Друг другу помогать должны.

Вышла Валя. Сразу за посуду взялась. Мать принялась разогревать обед. А мне нечего делать: стою и гляжу на милых хозяек.

Валя пригласила к столу. Стол маленький, будто картонный, раскладной. На нем скатерка, чистенькая, выглаженная, еще с рубчиками от глажения. Боже мой, когда-то давным-давно, в Калуге, когда у меня была семья и жена, сиживал я за таким чистенько накрытым столом!

После поклонов и отказываний я присел к столу и взялся за ложку. Обед проходил молча. Все глядели в тарелки и не спеша работали ложками. После целодневного мотания по улицам аппетит не уменьшился. Хотелось есть и есть без конца, но замечательный постный картофельный суп быстро заканчивался. Чтобы не раньше других моя тарелка оказалась пустой, помню, я медленнее стал усердствовать ложкой. Но Валя все же покончила с супом последней.

Настороженное молчание затянулось. По кухоньке плавало смущение и недовольство. Мы с Валей глядели в тарелки и не шевелились. Мамаша возилась у печки. Меня тянуло прилечь. Глаза слипались. Я потихоньку глотал несносные зевки и думал, о чем бы заговорить. Но мыслей не было, и слова на язык не шли.

— Сейчас еще будет картофель в виде пюре! — не оборачиваясь, сказала Валина мама.

— Что это сегодня картофель и картофель? Откуда, мамочка, ты его взяла? — примирительно спросила Валя.

Оказалось, мать побывала сегодня на Сухаревке н обменяла новый молитвенный коврик на мешок картофеля, да еще с доставкой домой.

 

Через дня два после парада пришел я на работу, только-только не опоздал. А на моем столе пакет от «товарища Соколова».

Я мешочек пощупал, к уху приложил: как будто крупа? Так и есть. Мы с Саней крупу пшенную получили. А начальнице еще прибавили замечательных макарон. Ну да ничего, обойдемся без макарон. «Через денек-два нам всем масло дадут!» — обещает Саня.

Тому, что мне масло дадут, я не поверил, но чрезвычайно обрадовался, что сегодня принесу домой пшено. Все входящие и исходящие бумаги по делу о пригородных огородах я быстро просмотрел. Делать было нечего. Глядя на мешочек с крупой, я затревожился: как пойду на обед, а пшено оставлю без наблюдения? Исчезнет со стола, и следов не найдешь. Я заерзал на стуле. Саня посоветовал сдать пакет на хранение швейцару. Так и сделали.

Домой я вернулся радостный. С порога протянул пакетик: на службе получил.

— Только что стали работать, и уже ценный подарок, — недоверчиво взяла хозяйка сверток. — Это неспроста! Вон Валя служит два года и ничего ни разу не принесла.

Поели мы крапивного супу, для вкуса в нем картошка варилась. И на второе опять картошка, только «в мундире», и соль к ней подана.

Я пододвинул к окну стул, поудобней уселся, совсем как в царское время. Зачем оно ушло? Кому нужна была революция? Солдаты спасали свои жизни, испугались предстоящего дня наступления?.. Так ведь Чрезвычайка много больше уничтожила людей. А гражданская война сколько жизней унесла! Что еще ждет нас?

Погибло все, все дорогое...

И не вернется никогда!

На дворе было тихо-тихо. Не слышно было ни обычного тарахтенья повозок, ни криков, ни брани. Все замерло, как бы прислушиваясь, что будет дальше.

Мамаша развернула пакетик с крупой, умилительно поглядела на пшено и платочком вытерла глаза ^*.