«Я — СЫН ТРУДОВОГО НАРОДА»
Привели. Знакомое место. Третий участок, где Самсон начальником! Вахта приняла дружелюбно.
— В барак!
Заключенные в лагерях уже знали, кто ушел, сколько времени продолжались поиски. Пока охрана искала нас, никто не работал. У охраны не было майских праздников. Зато они были у заключенных. «Во дали!», «Контрик» ушел!»
Так что зона тоже приняла нас дружелюбно, на благонадежность не проверяла.
Зона — штрафная. В ней те, кто прошел Беломорканал, Соловки, имели опыт выживания. Система пропустила их через себя и сделала такими, какими только и должны быть люди, чтобы выжить в ней. «Ты умри сегодня, я — завтра».
Машина протаскивания людей через лагеря работала методично, наращивая обороты, пожирая молодых, здоровых, сильных, нравственных людей и выдавая лес, руду, заводы, новостройки, дороги, шахты, трупы.
В зоне — рецидивисты, убийцы, нарушители режима, скандалисты, те, кто продолжал грабить и в неволе, до конца испорченные малолетки — побочный продукт системы.
Мы об этом слышали, теперь увидим.
Нар в бараке нет — сожжены. Полов в центре барака нет -
сожжены. Полы только вдоль стен. На них одеяла, телогрейки, ватники,«зойки», «люськи», «зинки»[1].
На тряпье играют в карты. «Кто хочет вкусно пить и есть, прошу напротив меня сесть».
— Па-а-шол!
— Бита!
— Не лепи горбатого![2]
— Мой туз!
— Каре!
— Транспорт с кушем![3]
— Загибаешь!
Здесь «контриков» нет. Играют жулики-аристократы: ловкие руки, ясная голова, кураж, риск.
В столовой — портрет вождя в гирлянде из бумажных цветов. «Через честный труд — к досрочному освобождению!». «Труд облагораживает человека!».
Клуб со сценой.
«Я — сын трудового народа,
Отец у меня — прокурор.
Он сына лишает свободы,
Не знает, что сын его — вор»
Не работать. Никогда. Ни при каких условиях. Ждать счастья, удачу. Грабить, воровать. Хрустальная мечта проституток — потаскаюсь, а потом найду хорошего мальчика.
За выход на сцену — война. До драки, до ножа. Жулики любят играть, художественные натуры.
Ставят пьесу Шкваркина «Чужой ребенок». Артисты накрашены. Напудрены. Умопомрачительные костюмы. Играют вдохновенно, поют с чувством, страстно, с надрывом.
«Помнишь, мать, как я играл на сцене,
Веселил рабочий весь народ.
И ты часто, часто вечерами
Поджидала сына у ворот».
В пьесах заняты женщины. И можно — за сценой, под сценой, между кулис, среди декораций. Три, четыре, пять, шесть человек одна артистка за репетицию обслужит.
«Пропал сука!»[4]. «Сука» — Женька Мадьяр, ссучившийся вор с Украины. Его привезли на пересуд и оставили в зоне.
[1] Педерасты, растленные малолетки.
[2] Не обманывай.
[3] Увеличение ставки.
[4] Вор, открыто сотрудничающий с администрацией.
Он приехал сукой с Колымы. Самсон пригрел. Допустил его в самоуправление. Женька выходил за зону без охраны, развивал заключенных по бригадам, выгонял на работу — не блатарей, конечно, не воров, мужиков.
И вот он пропал. «Пропал сука!». Как «Да здравствует!» несется эта весть по зоне. Вслед за ней еще одна: «Охранник уронил в уборной портсигар. Польский. Серебряный. Кто достанет, получит пайку хлеба».
Нашлись желающие. Шакалы. Схватили черпаки, побежали. Ищут. Вонь на всю зону. Нашли ногу в сапоге. Сапог — Женьки Мадьяра, и нога — тоже его.
В зоне есть БУР — барак усиленного режима — для нарушителей. Две бригады отказались выйти на работу. Две бригады — в БУР. Штрафники воют, как волки. Днем и ночью.
Веселая зона у Самсона.
Леха Цыган из другого барака — вор, красивый, с голосом бархатным, с хрипотцой, с манерами барина. Мальчишку Герку, новенького, с этапа уложил с собой. Герка убежал в барак к ворам: «Я че, «зинка», что ли?».
— Га-га-га!
— Ги-ги-ги!
— Я не «зинка»!
— Уделай Леху.
Повар топор принес. Схватил его Герка и — в барак к Лехе. Рубанул его по затылку. Леха поднялся с нар, дошел до двери — с раскроенным черепом, рухнул.
«10 лет Герке светит». «Вышка». «Не дорос до вышки, а десятку дадут».
Богатая жизнь. Красивая жизнь. Содержательная жизнь. И все в ней — игра, и все — настоящее. «Зинки», онанизм, песни с надрывом, поножовщина, карты, драки, ругань.
«Поляков привели!».
Поляки — интернированные, штатские. Их окружают, мгновенно обирают, раздевают. Сдирают одежду. Они ничего не понимают. Их бьют.
Вся эта одежда потом проигрывается, перепродается охране за водку, спирт.
Система работает.
Этапы идут один за другим.