БИТЫЙ ФРАЙЕР

 

 

За мной пришли.

— Воры тебя кличут. Ты не давал пацанам воровать сало у попов. Иди, сука.

Пришел. Сидят на нарах — десятка полтора. Разодеты в пух и прах.

— Про тебя плохо говорят.

— Что?

— Детишкам воровать не давал.

— Не было такого.

— Женек, Жуйков, где ты? Не давал?

— Не давал. Он же политический.

— А-а! Так ты фашист!

Оглоблей по спине.

— Беги!

Бегу. Вдогонку еще раз с размаху. Хрустнула кость. Бегу.

Бьет охранник — остановится когда-то. Не убьет насмерть. А эти — сами не знают, что сделают через минуту. Скажут потом: «Не его случай был» Я не хочу не своего случая. Бегу.

Обычно после такого «знакомства» жертву начинают добивать. Травят долго, пока не сживут со свету. Мне повезло. Бывший малолетка Валька Ли (он был в моей бригаде) заступился:

— Я выручу тебя. Скажу, как было дело. Я же знаю.

И, действительно, выручил, и меня не добивали. Про меня стали говорить: «Битый фрайер» С оттенком уважения.

Я ждал своей участи.

Дождался. Позвали к Самсону.

Самсон с наганом.

— Садись. Узнал?

— А как же? Не знаю вашего отчества, гражданин начальник.

— А отчества не надо. Самсон я.

Поговорили.

— Я дал заявку на отправку в Кировскую тюрьму. Но конвой что-то не идет. Еще день подожду и сообщу на ваш лагпункт. Тогда за вами придут оттуда. А доведут или нет до места — ты сам знаешь. Поведут всех вместе — останешься живой. Отделят от подельников — считай, что покойник. Мой со-

 

вет: если поведут одного, бросайся на стрелка. Он тебя застрелит. Без мучений умрешь.

Молчим.

— Ты мне веришь, что я сижу без вины?

Молчит.

— Я ничего не могу сделать. Знают про вас в области, знают в отделе мест заключения^[1]. Много шума. Нагло сработали. Утемова сняли. Пьет он, беспробудно, пятый день. У него жизнь кончилась. В лагере тебя не простят.

Судьба твоя — конвой. Придут первыми стрелки из Кирова — считай, в рубашке родился, из зоны — не взыщи. Разговаривать больше не могу. Жди.

Ждал сутки, двое. Когда прикончат? Как — собаками, прикладом, выстрелом?

Утром позвали на вахту.

— С вещами.

На вахте выдали каждому по краюхе хлеба, сахар. Этап. Куда? Хлеб — знак хороший.

Три милиционера. Как три ангела-спасителя. Милиционеры, — значит Кировская тюрьма. Поживем еще.

—Тарасов!

— Я!

— Иутин!

— Я!

— Дьяконов!

— Я!

Все на месте. Готовы в путь. Но что это? Четверо охранников из нашей зоны! За нами.

— Пошли!

— Куда пошли? — оторопели милиционеры.

— Наши люди.

— Мы уже оформили документы.

— Они — наши!

Милиционеры схватились за наганы.

Стрелки передернули затворы винтовок.

— Где Самсон?

—Зови Самсона!

Идет.

— В чем дело? Вы, — стрелкам, — опоздали! Плохо службу несете! Я вам еще вчера сообщил, что они у нас!

Милиционерам:

 

 

— Забирайте! Уходите! Надоела ваша ругня!

Стрелкам:

— Что вы тянули? Не могли на полчаса раньше прийти! Не могу я теперь ничего сделать!

Эти слова — симфония жизни. Эти слова — сама жизнь.

Бегом. Бегом — на железнодорожную станцию. Быстрее, быстрее. Милиционеры не поспевают, чертыхаются. Чертыхайтесь, спасители наши, даже наганом по башке можно, ничего, она привычная, выдержит.

Бегом, бегом. Как бы не переменилась наша судьба. В вагон. В тюремный. За решетку! Ждем. Ждем. Ждем. Нет поезда.

И вот наконец-то прицепили наш вагон к составу. Поехали. Колеса поют: «Жить! Жить!». Сердца в унисон им стучат: «Жить! Жить!».

— Что заскучал, битый фрайер?

Это — Вася Иутин. Улыбается до ушей.

— Да так, Вася, Утемова жалко.

— Га-га-га!

Милиционеры всполошились, недоумевают: в тюрьму везут, а они радуются. Странные люди.