ЖЕНЯ КЛИМОВИЧ

 

Девушка вся в черном, лицо закрыто платком, только глаза видны из под него, появилась однажды в мастерской, долго смотрела в мою сторону, подошла к станку.

Я отложил деталь.

— Вы не Валя Дьяконов?

— Я — Валя Дьяконов

— Вы меня не узнаете? Я — Климович.

— Ты — Женя? Климович?

Была девушка: не просто красивая — неотразимая. Высокие ноги, большая грудь, мягкий бархатный голос, сияющие глаза. Девушка, как из кино: обворожительная, ослепительная, уверенная в себе, недоступная, недосягамая Женя-Женечка.

И вот эта сияющая девушка, это чудо из той жизни, где жили вечно счастливые трактористы, кубанские казаки, свинарки и пастухи, — в какой-то Коряжме, в мастерских депо, среди зеков.

 

 

 

Она присела.

Плачет. Текут, беззвучные слезы. Смотрит, на меня и плачет, плачет. Выплакалась. Успокоилась. Разговорилась.

— Отцу дали десять лет без права переписки.

— Понятно.

— Меня взяли как ЧСР. Сразу же — на конвейер. Я ничего не подписывала. Они забывали кормить. Я была на пределе сил. Привели к следователю в комнату для допросов, в кабинет. Следователь, видно, из больших чинов, но без знаков отличия. Вальяжный. Гладко выбритый, розовый, откормленный, кожа лоснится. Заковский как будто фамилия. Вежливо так начал, с сочувствием: «Ты устала. Замучилась. Надо тебя покормить», Подал знак, в кабинет вкатили столик. Закуски, бутылка, на винную похожая. Следователь предложил выпить. Я выпила и поняла, что это было не вино, а крепкий ликер. Голова закружилась. Все поплыло. Как сидела на стуле, так и забылась. Пришла в себя на диване. Большой такой кабинетный диван. И я уже не девочка. Поняла все.

Следователь наблюдал за мной. Поднес воду. Снова полез. Я что могла с этим животным сделать? Он что хотел, то и творил. Устал, развалился в кресле.

Я поднялась. Юбка в крови. Подошла к столу, воды выпила,— три стакана, один за другим. «Пожалуйста, гражданин начальник, убейте меня! Я не хочу жить! Вы ведь можете! Убейте! Застрелите! Скорее! Скорее!».

Он выждал, пока я выговорюсь, и ровным, спокойным голосом начал: «Следствие обращается с вами гуманно. Я вас пальцем не тронул. А вы себе позволяете такие высказывания. Все от вас зависит. Мы же с вами будем друзьями».

Я бросилась на него. Кричу: «Я перегрызу тебе горло!».

«Дура! Истеричка!».

Двое в кабинет вбежали. Под руки меня подхватили, потащили по коридорам, в одиночку. Бросили на топчан.

Поднялась я. Плачу.

Щелкнул замок. Коридорный кружку воды зачерпнул в бочке: «Пей. Сегодня больше ничего не будет».

Выпила. Заснула. Забылась. Очнулась — следователь опять на мне. Билась головой. Матрац съехал. Он голову держит, чтоб не разбила. Встал. Постучал в дверь, вышел.

И началось.

Кто приходил, сколько раз — не помню. Допросы. «Подпиши». Не знаю, подписывала ли. Наверно, да.

Отвезли на Арсенальную, в общую камеру. Следствие закончилось. Восемнадцать дней длилось, потом узнала.

 

Стыдно людям в глаза смотреть. Противна сама себе стала. Женщины, как могли, успокаивали.

Приговор — решение особого совещания: 8 лет северных лагерей.

Конвойные еще два раза насиловали.

Горькая улыбка. Слезы. В глазах — черная бездна. Женя-Женечка!

— Жить не хочу. Убью себя, — глухим, не своим голосом сказала. — Мама письмо прислала. Ослепла в лагере. Сейчас ее, наверное, уже нет. И мне жить не хочется. И умирать страшно.

Она говорила. А вокруг — станки, грязные стены, хмурые люди что-то делали, входили, выходили из мастерской. Беззащитная, милая, простая, золотая Женя.

Мы встречались, виделись мельком, говорили.

Женя курила. Я вохровцам чинил оружие, делал какие-нибудь безделушки — зарабатывал на табак, хлеб. Делился с Женей.

Дышал на нее. Отогревал ее. Говорил с ней.

— Никому не говори, что с тобой было. Никому, никогда. Ты выберешься отсюда. Ты выйдешь замуж. Такую, как ты, никто не пропустит. Похорони то, что было. Забудь.

Она отходила медленно. Оживилась.

Отогрел я ее, отдышал, отнял у смерти. Только ночь в глазах у нее так и осталась.

«Женский этап привезли!».

«К гинекологу. На осмотр!».

«Девушек отделить!». «К начальнику!». «К охране!»

Ложись или сдохни. Одни выбирали последнее. Другие умирали вслед за ними — медленно. День за днем погибала в них Россия.