- 63 -

«ПУСТЬ ВАС ВИДИТ НАШ БОГ»

 

Еще один рейс с пассажирами на баржах. Пассажиры молчат. Зарылись в сено и не шелохнутся.

В Сыктывкаре поляк подошел к нашему капитану Вите Развожжаеву — маленький, в полушубке, каскетке.

— Пан капитан! Пан капитан! Я — Адам Пжежесмицкий! Вы — политические?

— Что вы хотите?

 

 

 

- 64 -

— Есть семья. Ее надо вывезти из Коми в Вологодскую область. Есть немножко золота, спирт. В Яренск. Здесь нас на работу не берут. Решение властей. А там возьмут. Здесь мы помрем. Скоро осень. Зимой мы помрем.

Пока он так говорил, женщины подошли — в конфедератках, в мужских ботинках. Под глазами темные крути. Скелеты, обтянутые кожей. Битые, изнасилованные, голодные, но еще живые. В глазах, сквозь пепел, — мольба.

— Сколько вас?

— Семья.

— Не возьмем.

Помкапитана вмешался — Иван Назаров.

— Нет, возьмем! Если не возьмешь... Про тебя плохо говорят в «хозяйстве».

Виктор сник.

Ночью причалили к берегу. Пассажиры полезли на баржи. Зарывались в сено. Шли. Шли.

— Бог ты мой! Сколько их? — Под сотню! Вот это семейка!

Мы рискуем.

Я в рубке был.

Адам пришел в рубку.

— Мы из Польши. Интернированные. Из местечек. Польские евреи. Я — поляк. Они — евреи. Вот спирт. Вот два кольца. Все, что есть.

Матрос Коля Готылюк потянулся к кольцам. Я ударил его по рукам. Турков Иван, старший моторист, мой начальник, прижал его к стене:

— Не сметь!

— А ты, Адам, убери спирт.

Готылюку, коку:

— Отдай им хлеб. Весь.

Кок замешкался.

— Ты что, сам не голодал?

Кок ушел. Ворчал, но хлеб отдал. И еще — бидончик растительного масла.

Отдали хлеб Адаму. Адам заплакал.

— Паны! Родные. Как с Польши мы, первый раз — люди. А так все — псы, нелюди. Нас сюда умирать привезли. У нас девочки — пятнадцать, шестнадцать лет. Мы нищенствовали. Просили. Кто мы в чужом краю!

Коля Готылюк отвернулся, когда увидел, как они делят хлеб дрожащими руками, как едят его.

 

 

 

- 65 -

До Яренска часов десять ходу. Перелески. Безлюдье. Тишина. Причалили к пологому берегу. Высадили пассажиров. Развернулись. Пора отчаливать. Женщина, седая старая еврейка, обняла Виктора.

— Пусть вас видит наш Бог и поможет вам.

Уходили.

А они стояли на берегу. Безмолвные, как изваяния. Провожали нас. Махали руками. Плакали.

И вот уже слились темные фигурки с темным лесом. Нет их. Белый платочек в чьей-то руке мелькнул. И платочка не видно уже.