«КОЛИСЬ!»
Зазимовали в Сыктывкаре.
В вольное кино ходим. Я встречаюсь с Надеждой. В кино показывают войну, Ленинград, знакомые улицы — жизнь, из которой меня вычеркнули.
Показывают врагов, с которыми я готовился драться. Учился их побеждать, мечтал о подвигах. Метко стрелял, летал на самолете, во всех секциях занимался, во всем участвовал, стремился быть первым среди товарищей.
А меня назвали «контриком». И я — враг народа.
Я — к Надежде:
— У тебя связи в военкомате есть?
— А что?
— Воевать хочу. Как человек.
— Можно уйти из военкомата под чужой фамилией. Подумаю.
Исхлопотала мне Надежда встречу с писарем военкомата. Договорились: мешок муки, бутылка спирта, и я призываюсь.
— У нас есть несколько мертвых душ. Пойдешь под чужой фамилией, умершего. Про себя на всю жизнь забудешь. Через день вызову, включу в партию для отправки.
Я ликую. Я боюсь. Верю. Не верю. Надежда плачет. Прощаемся.
На фронт! На фронт! Готовим судно к зиме. Обкалываем лед под днищем. Забиваем фанерой иллюминаторы. На фронт! Закрываем досками люки барж. На фронт!
Вызова нет. Терпеливо жду. Сгораю от нетерпения. Вечером, два дня прошло после разговора с писарем, пришли на катере оперативники.
— Собирайтесь! Все!
— Куда? Почему?
— Утром узнаете.
Двое ушли, двое остались — охранять. Утром:
— Пошли!
— Куда?
— Узнаете!
— Хлеб брать можно?
— Три буханки.
Пешком, через Усть-вымь в Княжпогост, А мороз — 35 градусов. Хлеб кончился.
В деревне заночевали. Набежали женщины. «Не урки, — определили. — Кулаченные».
Несут картошку, молоко.
— Ой-ой-ой!
— Разнесчастные!
Пришли в Княжпогост, в центральный изолятор. В изоляторе — трупный запах. «Здесь забивают насмерть».
— По одиночкам!
Началось следствие. Следователь, Башков, запросил старое следственное дело. «Лагерный саботаж», «антисоветские высказывания».
Ничего не понимаю.
Вопросы.
— Какую связь имел с кожевинским восстанием?
— А что это?
— Не прикидывайся! Все вы водники — саботажники, вредители.
— Рассказывай про сопротивление. Колись, если хочешь жить.
И так каждый день, месяц.
— «Хозяйство» знаешь? Кто из «хозяйства» в конторе? «Так вот в чем дело».
— Не знаю. Ничего не слышал ни про какое хозяйство. Линейкой по пальцам. Кулаком — по лицу. Начинает спокойно. Потом заводится, злится, надевает перчатку. Руки за спину. Ходит, ходит... Наблюдаю за ним. Зашел сзади.
— Колись!
Сейчас начнется. Надо успеть увернуться, чтобы удар был скользящий, но не очень увернуться, чтобы начальник не осерчал из-за промаха. Упаси Бог рассердить начальника.
Где-то в «хозяйстве» не сошлись концы с концами. Не сошлись в мелочах. На Надежду не вышли. Не захотели. Испугались. Тогда будет не просто воровство, а воровство зеков вместе с вольнонаемными, организованная сеть перераспределения продуктов. которую без участия конторы создать невозможно. За такие дела зеку вышка, а начальству зековскому — фронт.
Напугались фронта, и дело прикрыли.
Открылось получение продуктов по поддельным аттестатам на 368 рублей. Трибунал. Всем из команды катера дали по десять лет. Полгода — штрафных лагерей, а потом, в течение трех лет. — «использовать только на общих кубатурных работах».
Это — смерть. Нас везли на станцию Ижма, на КОЛП — комендантский отдельный лагпункт. Смерть называлась «Станция Ижма».