- 9 -

Предисловие

 

Уж на что, казалось бы, миллионноголов Змей Горыныч - и огнем-то он дышит карающим, кого испепеляя, кого а трепет вгоняя, и серным смрадом дурманящих словес во все уголки своего обширного царства проник, - а все же то и дело не там, так тут обнаруживаются непокорные. О вере в победу не приходится говорить, не она толкает их к протесту, а отчаяние, невозможность и далее покорно существовать в царстве зловония. Враждебность царства сего людскому естеству не случайна, не случайно преступает оно в этом все мыслимые меры, и потому самая суть человеческая, сокровенное нутро противится духу его, не приемлет, норовит извергнуть как рвотную массу. Провалилась в небытие самая главная похвальба Змея Горыныча; овладеть людской душой, сотворить "нового - советского - человека". Многих он покалечил, еще большее число напугал, но не преуспел.

Вот Мурженко... Со стороны глянуть - все у него гладко, удачливо: суворовское училище, институт в Москве (если память не изменяет, - финансовый), всячески талантлив, и внешностью его природа не обделила - белозубый красавец с плакатным румянцем на смуглом лице; три вечера в неделю - боксерский ринг, три вечера -фолианты в "Историчке", в субботу – танцплощадка… И вдруг навалились со всех сторон квадратные существа в голубых погонах — арест: злоумышлял изменить существующие порядки посредством агитации-пропаганды.

- Где уж там "изменить" порядки эти самые, — потом, очень потом, лет через пятнадцать, говорил он, вглядываясь в себя былого. - Просто больно уж тошнотно все стало, душ-

 

- 10 -

но... А еще как подумаю, что вот, мол, мир такой необъятный - Японии там всякие. Берег Слоновой Кости, ажур океанской пены и прочие красивости, включая желтых львов на желтом песке... А граница-то на замке... Вот и получил океанский простор, — обводит он усмешливым взглядом прогулочный дворик: шесть метров в длину, пять в ширину, перед дощатым туалетом очередь, по мостику над нашей головой прохаживается надзиратель — насупленная личность в мятом мундире.

Так и вышагиваем отпущенный нам властью прогулочный час: я — кое-как, вразвалку, Мурженко — строго по прямой.

Лагерь, он к расхлябанности очень толкает: голова и сердце другим заняты, не говоря уж о том, что не для кого Прихорашиваться, да и хлопотно слишком: пуговицу какую-нибудь там раздобыть — целая эпопея, ножницы у надзирателя выпросить на минутку - полдня убить... И потому бушлаты рваные, засаленные, шапчонки жеваные, обгоревшие, ботинки без шнурков... А Мурженко, словно в высоких сапогах всегда, даже если и без сапог — такая пружинистость шага, такая четкость поворота, что невольно дорисовываешь прищелк каблуков. Я помню его первое появление в лагере, ему тогда всего девятнадцать лет было — этакий юный поручик, снедаемый горением высокому послужить, за хорошее пострадать.

За многие годы топтаний на одном пятачке я его во всяких ракурсах видал — и в работе подневольной, и с горбушкой липкого хлеба в руке, и в драках с нахрапистыми уголовниками... А запомнился он мне более всего над книгой. Но даже не столько читающим, сколько задумавшимся. Он — книгочей. Однако — не запойный любитель философем, заталкивающий шершавость мироздания в стройный каркас Всеобъемлющих схем, его интерес иной: нащупывать первичные смыслы бытия, извлекать из хаоса некий лад, стиль.

Высокий человек в лагере — тема трагического звучания. Высоких и нормальная-то жизнь не жалует лаской, а уж

 

- 11 -

лагерь тем более. Там слишком расхожа поговорка о волчьей жизни, которая-де понуждает "по-волчьи выть", там на упрекающий вскрик: "Где же твоя совесть?", услышишь хвастливое, с вызовом: "Где совесть была, там х… вырос!".

Что такое лагерь?

Лагерь - это болото, зыбкая трясина, которой ни конца ни краю, а под каждой второй кочкой шипит гадюка.

Что такое лагерь?

Лагерь - это пустыня, где шакалы, самумы и гибельные миражи.

Что такое лагерь?

Лагерь - это город с его трущобами, крысами на помойках и смрадными подворотнями, где притаились зловещие силуэты.

Лагерь - это голый человек, а над ним всегда угрюмое, стылое небо вечного севера. Но и пронзительной чистоты просвет иной раз засквозит вдруг... тому, кто высок и вверх тянется.

Мне всех приемлемей Шаламов, сказавший: "Лагерь был великой пробой нравственных сил человека, обыкновенной человеческой морали, и девяносто девять процентов людей этой пробы не выдерживали".

А Мурженко — один из этого малого процента.

 

Э. Кузнецов