МЕСТО РАБОТЫ — БОЛЬШОЗЕМЕЛЬСКАЯ ТУНДРА

 

В ОКТЯБРЕ 1933 года я прибыл в районный центр Хоседа-Хард Болъшеземельского района и стал работать первым секретарем райкома партии.

Территория огромная, население — кочующие оленеводы, ненцы и коми. Коллективизация в районе была в зачаточном состоянии. В Карском Совете имелся один оленеводческий колхоз «Кара Харбей» и полуоседлый колхоз «Дружба» в деревне Сявта. В Хоседа-хардском Совете была артель «Полоха» и товарищества но совместному выпасу оленей «Звезда» и «Вой тэв». В Юшарском Сонете появилась артель «Харп», а на острове Байтач — рыбозверобойная артель «Арктика».

Райкому партия предстояло организовать массовую политическую воспитательную работу среди оленеводов Юшарского и Варандейского Совета по организации колхозов — товариществ по совместному выпасу оленей и по привлечению новых членов в существующие колхозы и укреплению их.

Особенность и трудность работы по проведению коллективизации в Юшарском Совете заключалась в том, что часть кулацких и крепких середняцких; хозяйств оленеводов примыкала к ямальским оленеводам, участвовавших в кулацком антиколхозном восстании в 1931 — 1932 годы. Оно возникло в результате грубых перегибов в коллективизации. Тогда погибло несколько советских активистов. Нам в райкоме партии необходимо было извлечь уроки и сдвинуть с места кооперирование. Ямальские и юшарские оленеводы проводили летовки на территории Большеземельского района около мыса Вылки на побережье Кар ского моря, поэтому их прозвали «вылкинцами».

Меня в округе предупредили, что заезжать к вылкинцам небезопасно. Нужно быть очень внимательным и бдительным. До моего приезда члены райкома партии и райисполкома, зная та-

 

кую обстановку, боялись ездить к ним. Поэтому с населением Юшарского Совета никто и никакой работы не проводил. Мне предстояло решить сложную задачу: начать коллективизацию в Большеземельской тундре. К лету 1934 года было решено на лето направить партийные группы, по 2-3 человека в каждый Совет. Я возглавил группу в Юшарский Совет. Мне предложили взять милиционера для устрашения и порядка. Я отказался, решив: где я буду работать, там не должно быть милиционеров. Будем надеяться только на правдивое партийное слово. Но как это сделать? Пришлось думать. Я начал подбирать себе надежного помощника из ненцев, чтобы он понимал задачи Советской власти. Наконец я встретил ненца Михаила Андреевича Пырерку, батрака, неграмотного, преданного Советской власти. Он батрачил среди тех юшарских оленеводов, куда мне предстояло ехать. Многих он знал не только в лицо, но и характер, психологию, знал, к кому и как подойти. Это очень важно в партийной работе с населением. Я нашел то, что искал, решив, что остальное будет зависеть от наших способностей.

Райисполком назначил заведующим районным земотделом Пырерку Михаила Андреевича. Я брал его с собой в командировки, учил работе: «Слушай, что я говорю и делаю, скоро будешь самостоятельно делать». Давал переводить мой разговор. Просил его выступить перед ненцами с конкретными предложениями. Главная задача перед заведующим райзо — это организация товариществ по совместному выпасу оленей и укрепление существующих объединений.

Весной перед выездом в Юшарский Совет я заболел воспалением легких, поправлялся медленно, выезд все откладывал, хотел подлечиться получше. Наконец приехал в Xоседу председатель колхоза «Полоха» Николай Антонович Манзадей и говорит: «За вами приехал, ждать больше нельзя, нужно ямдать на летовки». Пришлось отправляться в путь.

В конце мая 1934 года мы с Пыреркой выехали из Хоседы в Юшарский Совет, а там к нам примкнул председатель Юшарского Совета Савватий Ха ганзейский. В конце июня мы добрались к «вылкинцам».

Представились как руководители Большеземельского района. Начали ездить по чумам и пармам, проводить индивидуальную и групповую политическую работу среди оленеводов-батраков и середняков. Разъяснили, что такое Советская власть и чего она добивается. Много говорили о предстоящих задачах в тундре, беседовали о Коммунистической партии, о Ленине.

Подготовили почву, стали проводить кустовые собрания оле-

 

неводов бедняков, батраков и середняков. Хозяев просили, чтобы они отпускали батраков на собрания. Так мы провели три кустовых собрания. Кулаков на собрания не приглашали. После нам рассказали, что отдельные кулаки ездили по стойбищам и вели агитацию, чтобы помешать нашим планам по организации товариществ по совместному выпасу оленей.

В результате проведения нами организаторской работы среда оленеводов в Юшарском Совете удалось создать на добровольных началах два товарищества «Тет яхамал» и им. Ворошилова. Организовали инициативную группу. Это тоже допускалось. Инициаторы дали слово, что они подумают, обсудят между собой, на другой год вернутся сюда и скажут, вступят ли они в существующий колхоз или организуют самостоятельное товарищество. В 1935 году они действительно организовали товарищество «Наръяна вындер».

В 1935 году в Карском Совете возникли товарищества им. Смидовича и «Красный Октябрь» — ныне действующий колхоз.

При поездках по стойбищам мы получили много устных жалоб на вайгачский геологический трест, который несколько лет привлекал ненцев-пастухов к работе в качестве проводников. Пользовались оленьим транспортом, нартами, упряжью, жильем; имели договоры, а расчетов за работу не производили несколько лет. Образовалась большая задолженность. Ненцы жаловались, что в Хабарове, на берегу Югорского пролива, ненецкая церковь-часовня занята под общежитие рабочих треста. Они просили освободить ее от рабочих и восстановить церковь.

Мы. провели большую работу по подготовке праздника оленеводов, который должен был состояться 3 августа в Хабарово. Пригласили оленеводов бедняков, батраков, середняков на праздник.

Михаил Пырерка и Савватий Хатанзейский остались в тундре и продолжали работу, а я выехал в Хабарово готовиться к празднику и решать дела по жалобам.

В Хабарово была начальная ненецкая школа-интернат, магазин, жилой дом, церковь. Остановился в Хабарово в школе. Управление геологического треста (Вайгачлаг НКВД) находилось на острове Вайгач в бухте Варнек, в 18 км от Хабарово за проливом Югорский шар.

Радиограммой я пригласил начальника Вайгачлага Дицкална приехать в Хабарово для беседы и разрешения возникших вопросов. Вскоре состоялась встреча. Я сказал ему, что на праздник оленеводов в Хабарово приедет много ненцев. Пригласил его тоже и попросил поставить в Хабарово большую па-

 

латку для проведения собрания и по возможности организовать питание-чаепитие. Начальник согласился сделать это.

Выясняю, почему и каким образом возникла задолженность у треста и попросил организовать расчеты с оленеводами в день праздника. Начальник Дицкалн обещал это и только попросил к кассиру посадить представителя Совета, знающего всех оленеводов в лицо во избежание недоразумений.

Церковь, занятую под общежитие, я предложил освободить к приезду ненцев, отремонтировать, покрасить, побелить, а церковную утварь расставить по местам. По всем вопросам достигли согласия.

Подошел день праздника, стали приезжать на оленях гости в Хабарово. Первым делом, останавливались около церкви и убеждались, что церковь выглядит лучше, чем раньше. На праздник приехало много оленеводов. Пришел пароход, а на нем — первый секретарь окружкома партии Проурзин, заместитель предисполкома Пианов, представитель крайкома партии Чернышев.

Большое собрание ненцев длилось два дня, говорили о задачах округа и района. Трест полностью рассчитался с ненцами, и они были очень довольны таким исходом, многие уже потеряли надежду. Авторитет райкома партии и райисполкома в народе возрос. Меня стали называть «явлэй ерв» (боевой, энергичный начальник).

Летняя кампания 1934 года в тундре закончилась положительно. Я задумал из Хабарово по тундре проехать на оленях в Воркуту. После окончания праздника выдался прекрасный солнечный тихий-тихий день, на Югорском шаре вода блестела, как стекло. Я взял лодку и на веслах отправился на Югорскую радиостанцию. Провел партсобрание на станции, при отливе выехал обратно. Все получилось отлично, мне просто повезло. Только потом я оценил свой необдуманный поступок. Ведь я выехал без верхней одежды, без запаса продовольствия, без спичек. Могла случиться беда: туман или ветер. Куда могло меня закинуть? Сейчас страшно, а тогда никакого страха не было.

Пока мы занимались с ненцами, на Вайгаче сменилось начальство. Мы решили познакомиться с ним.

Судно вошло в бухту Варнек, подошло к пирсу. Военизированная охрана нас не выпускала на берег. После перепалки благополучно сошли на берег. Представились как руководители округа, попросили доложить об этом начальству. Из начальства никто не встретил нас, а пришел дневальный, чтобы сопровож-

 

дать пас в отведенное для нас помещение. Заело Проурзииа и Чернышева, послали они дневального пригласить начальство к нам в барак. Дневальный вернулся и сказал, что начальник просит прийти нас. Так препирались, препирались, наконец, начальник лагеря пришел к нам. Злой, высокомерный, спрашивает:

— Кто меня вызывал?..

При встрече серьезно поговорили на высоких тонах, а затем пошли смотреть поселок и шахту. Особенно удивили нас висящие всюду большие портреты местного начальства. Осмотрели здание театра, это был прекрасный двухъярусный театр. А вот начальству дали отрицательную характеристику.

В то лето я находился в командировке пять месяцев. Коллективизация в основном была в районе закончена в 1936 году Узнав, что меня разыскивают, я решил ехать на оленях в Хоседу.

Обратился к председателю колхоза «Звезда» Акиму Хенерину и попросил на двух подсадочных упряжках отвезти меня в Хоседу. Далеко, трудно, никто таким путем не езживал. Нужен хорошо знающий тундру ясавэй. С этого и началась подготовка. Изъявил желание ехать пастух Николай Хенерин. Подготовили две упряжки по пять быков в каждой, и в путь. В пути делали редкие остановки, кормили оленей на привязи, не распрягая. Один спал, другой кормил оленей.

Доехали до озера Ватьяр ты. Здесь жила семья рыбака. Оленей передали ему, а сами сутки спали, не просыпаясь.

Проснулись, собрались в путь, еще один перегон — и мы были в Хоседе. Обратно ехать Николаю Хенерину трудно было, но он благополучно вернулся в свою бригаду. Оплата была по договоренности. Так был проложен мною путь летом от Карского моря в Хоседа-Харду.

Вспоминаю высокую дисциплинированность коммунистов-колхозников. По условиям проверки парт документов коммунисты вызывались в райком партии. Как я ни убеждал окружном и обком партии, что в Большеземельском районе коммунисты разбросаны на сотни километров, за отсутствием связи мы не успеем им сообщить о проверке партдокументов, но убедить мне не удалось. Пришлось подчиниться и выполнять указания ЦК ВКП(б).

Выезжая из Нарьян-Мара пароходом в Хоседу, я подал телеграмму в райком партии и просил послать пешком нарочного на Вашуткины озера — это 180-200 километров от Хоседы, пригласить с рыбных промыслов коммунистов в Хоседу на про-

 

верку партдокументов и просил передать пожилому коммунисту Николаю Валею, что он может не приходить. Каково было мое удивление, когда увидел его веселого и бодрого в райкоме.

— Почему вы пришли в такую даль?

Он ответил: «Чем я хуже других? Вас, коммунистов, издалека приглашают так срочно и обязательно, значит, что-то очень важное. Поэтому я пришел».

Проверку партдокументов в Большеземельском райкоме партии я закончил в декабре 1935 года. В ходе проверки партдокументов были исключены из партии три человека по следующим мотивам: один — на сокрытие службы в белой армии при вступлении в партию; второй — за то, что будучи бойцом Красной Армии, сделал «мастырку» и в предстоящем наступлении частей Красной Армии не участвовал, проявил малодушие, равносильное дезертирству. Третий — Третьяков, заместитель председателя Большеземельского РИКа. В партбилете его, где отмечаются членские взносы, на последней странице оказалась вписанной выписка из постановления контрольной партийной комиссии г. Бодайбо (протокол №, число, месяц и год) и рукой владельца увеличен партстаж на десять лет. За председателя парткомиссии также расписался владелец партбилета. Попросили парткомиссию г. Бодайбо выслать копию указанного постановления. Получили ответ, что такого постановления в делах нет. Третьяков был исключен из партии как жулик с партбилетом. Из Воркутинской парторганизации пришел на проверку Арсентьевский с орденом Боевого Красного Знамени. На беседе показал свою фотографию среди членов реввоенсовета при подавлении ярославского белогвардейского мятежа. На мой вопрос, каким образом оказался среди заключенных, ответил, что его Ворошилов сослал. Я вернул партбилет, подтвердил проверку.

Мой отчет о проверке партдокуменгов в райкоме партии рассматривался на бюро крайкома партии в декабре 1935 года. Между прочим, бюро крайкома партии признало лучшими мои акты проверки по техническому и качественному оформлению. Возможно, это послужило каким-то основанием для выдвижения меня па должность второго секретаря Ненецкого окружкома партии.

Были в жизни и тревожные приключения.

Когда мне предложили переехать в Нарьян-Мар на постоянную работу, жена была беременна. Я сказал:

— Оставайся в Хоседе, после родов я приеду за тобой.

Но она не захотела оставаться. Врач сказал, что до родов

 

осталось не более восьми суток. Времени мало, но если нормально ехать на оленях из Хоседы до Нарьян-Мара, нужно пять суток. Жена стояла на своем, и я не нашел ничего умнее, как согласиться с ней. Мы отправились в далекий и рискованный путь.

А через двое суток поднялась сильнейшая пурга, и мы еще двое суток пролежали в «куропачьем чуме» — в снегу. После пурги приехали на почтовый чум Нянь Васи. А он везти нас дальше не может — оленей волки разогнали. Пришлось заночевать. А ночью жена будит меня:

— Возможно, роды подошли...

Я встал, оделся, вышел на улицу — трескучий мороз, градусов сорок. В санях нашел сухие дрова, разжег в чуме костер, подвесил котел со снегом, думал, вода потребуется — помыть ребенка. Жену положил животом к костру, чтобы животу теплее было. Подготовил простынь, одеяло. Нитку для перевязки пуповины, положил на лукошко. Тревожно было на душе. Жене сказал:

— Терпи, как можешь, мне тоже нелегко.

И вдруг слышу крик новорожденного. Вначале я растерялся, но вскоре взял себя в руки, вспомнил, что нужно перевязать пуповину. Ниток приготовленных не могу найти, время торопит, ребенок голый на морозе, кричит. Наконец у своих пимов увидел оттуги, отрезал ножом и этим ремешком перевязал пуповину, облив ребенка кровью. Занялся матерью, а ребенка на шкуре отодвинул назад к рукомойнику. Справился с матерью, сказал ей, чтобы лежала спокойно. Повернулся и вижу, что собаки облизывают моего ребенка, облизали так, что и мыть ребенка не требуется. Завернул дочь в холодную простынь и одеяло, подал матери под малицу, и она замолчала.

Все сошло хорошо, а могло быть хуже. Помогло еще то, что я готовился в медицинский техникум, хотел быть акушером и кое-что знал. Ребенок не болел, пуповина отпала через девять суток. Но поступок свой и жены осуждаю: нельзя безрассудно рисковать.

Так я переехал на постоянное жительство в Нарьян-Мар, где был утвержден вторым секретарем Ненецкого окружкома партии.

В мае 1936 года по решению бюро окружкома партии было намечено провести на базе колхозов «Полоха», «Звезда», «Вой тэв» месячную школу по ликвидации неграмотности. Подобрали учителя, медработника, инструктора окружкома партии Рочева и отправили их на лошадях до деревни Кожва, а оттуда —

 

на зимовье к оленеводам. Мне предстояло прочитать им несколько лекций по истории ВКП(б). Подошло мое время выезжать в кожвинские леса. Каково было мое удивление, когда я увидел своих товарищей в Кожве. Сидят и ждут оленеводов, которые неизвестно когда приедут за ними. Что делать? Сидеть и ждать вслепую — это не в моем характере. Пошел в правление колхоза, побеседовал с местными крестьянами, знающими наших оленеводов и места, где они кочуют. Попросил указать мне место, где оленеводы в декабре с реки Печоры поднялись в гору и вошли в лес. Я думал, хотя они и в декабре нашли в лес, все же какие-то следы должны сохраниться. Достал лыжи, колхоз дал лошадь и ямщика-женщину, которая подвезла к месту подъема, высадила меня и уехала. Я поднялся на берег, посмотрел — никаких оленьих следов не заметил. Мне стало грустно, но не возвращаться же в Кожву. Решил, что буду искать оленеводов. Приблизительно определил просеку — дорогу и пошел вглубь леса. Вскоре вышел на большое болото, никаких признаков жизни — ни следов, ни помета. Передо мной встал вопрос: куда ушли оленеводы? Налево, направо или прямо? Пошел я наугад прямо, как подсказывало мое сердце. Перешел болото. Внимательно оглядел издали лесную полосу, вершины леса, заметил: на одной елке около вершины порублены сучья, по-нашему это означает — «Залазь», то есть путнику нужно здесь заходить в лес. Если эту «залазь» сделал охотник или рыбак, значит, где-то имеется избушка. Вошел в лес и вскоре обнаружил охотничью избу. В избе тепло, значит, живет охотник. Захотелось есть. Нашел в котелке вареную белку, покушал, отдохнул и пошел дальше, совершил очередную глупость. Световой день кончился, пришлось ночевать в лесу на сильном морозе. Наломал еловых веток, положил на лыжи и лег на ветки, а руки положил неудобно для того, чтобы они отерпли, отболели и я бы проснулся, а как проснулся — набирай силу воли, просыпайся и бодрствуй — единственное спасение. Если бы руки выправил, то заснул бы, считай, навсегда. Так в тревоге и страхе провел ночь. Утром определил просеку и пошел вглубь леса. Прошел несколько часов второго дня и случайно встретил в лесу Манзадея — председателя колхоза «Полоха». Путешествие было очень рискованное, без продуктов. Не найди я тогда оленеводов или сломай лыжи — неминуемая гибель. Но как бы то ни было, думал я, а в следопыты, видимо, гожусь. Так пришлось мне одному организовать школу и читать курс лекции по истории партии.