ДВАЖДЫ РАССТРЕЛЯННЫЙ

...Взойдя по крутому узкому трапу на товарно-пассажирский пароход, я спросил капитана, где мне можно разместиться. Он ответил, что есть только одно место в каюте, которую занимает какой-то член правительства, едущий с ревизией, и если он не будет возражать, я могу поместиться там. Когда я сообщил об этом члену правительства, тот ответил, что не возражает, если дал согласие капитан. Так я и устроился. Мы разговорились. Я представился ему, не скрывая, что заключенный, еду бесконвойно на новое место. Он остался доволен, что услышал правду. После этого мы с удовольствием беседовали и даже спорили.

Наш пароход проплывал мимо крупного поселка с заводом точильных камней союзного значения. В заводской больнице работал хирург Лазарев, которого я знал по Воркуте. Мой спутник рассказал, что этот хирург злостный враг народа и что недавно во время операции он зарезал лагерного стрелка охраны.

Я ответил, что в это не верю. Настоящий врач дорожит своей репутацией специалиста и никогда не использует ее во вред другому. Он найдет иные способы рассчитаться с врагом. Я знаю Лазарева как хорошего хирурга и как человека, далекого от политики. Да и уничтожение стрелка — это не способ борьбы. Стрелков в лагере многие сотни, политики они не делают. К тому же сейчас, в военное время, стрелков из призванных в армию не хватает, их набирают из заключенных, причем, из самого отребья-хулиганов, убийц, грабителей — или из ссыльных, из раскулаченных, которые открыто нам говорили при конвоировании на Воркуту: «Раньше вы, коммунисты, над нами издевались, теперь мы над вами поиздеваемся». Убить такого стрелка — разве метод борьбы за свое дело? И вообще, представление о «врагах народа» у массы неправильное. Ведь большинство из тех, кто носит это клеймо, — честные коммунисты, чьи взгляды разошлись в свое время с установками центра, главным образом в тактике и методах борьбы за одни и те же революционные цели. Вот конкретный пример: на Воркуте сидит бывший Наркомздрав Коми — Иван Лукич Вахмин. Он революционер, всю Гражданскую войну боролся с беляками. Его имя везде стояло рядом с именем Домны Каликовой (она погибла в Гражданскую войну). Я не знаю точно, в чем проявились его разногласия, но он как был борцом за Советскую власть, так и остался».

Мой собеседник помолчал, очевидно что-то вспоминая, и задумчиво сказал: «Да... Иван Лукич... Иван Лукич...» По-видимому, Вахмин так и остался для него Иваном Лукичем, а не «врагом народа».

Мы продолжили разговор о Гражданской войне в Коми республике, о ее борцах и врагах. Моему собеседнику, как оказалось, до сих пор неизвестна судьба руководителя «кулацкой борьбы» против революции в Коми, Озацкого, который возглавлял большой отряд, вооруженный и снабжаемый военной властью белых в Архангельске, лично генералом Миллером. Я ответил, что мне кажется странным его неведение о судьбе Озацкого: он расстрелян в двадцатом или двадцать первом году. Когда белые уходили из Архангельска за границу и он потерял связь с Миллером, то приехал на станцию зимовки Югорский Шар, чтобы попытаться

с ним (Миллером) связаться. Я в то время был там метеорологом. С Озацким мы сдружились. Это был общительный, веселый, жизнерадостный человек, одессит. Оба мы хорошо стреляли. Я со ста шагов попадал в горчичную банку, он — в кончик лыжной палки. Озацкий остался у нас до лета, затем вместе со всеми зимовщиками приехал в Архангельск. Первое время преподавал в Школе военных курсантов, потом его арестовали и расстреляли. Знаю одну подробность: на расстрел привезли 90 человек. На глазах Озацкого расстреляли 89; его же в списке почему-то не оказалось. Увезли обратно. Расстреляли на следующий день.

В свои дела, свою работу собеседник мой меня не посвящал. Мы расстались, не попрощавшись. От Усть-Усы до Адзьва-Вом мне надо было ехать уже на другом пароходе.