ЖЕРТВЫ, ОБВИНИТЕЛИ И СУДЬИ

 

В ОТНОШЕНИИ клеветников я имею свою философию. Их, конечно, нужно осуждать и критиковать за аморальное, безнравственное и предательское отношение, но их тоже надо понять. У них не оставалось другого пути, как встать на путь клеветы и предательства. Следователь НКВД свидетеля держал у себя ночами на допросе и требовал подписать ложные клеветнические протоколы допросов. Если попадался честный гражданин-свидетель, ему угрожали арестом и судом, как пособника и защитника врага. Нужно смотреть в корень и всю ответственность нужно отнести на органы НКВД, прокуратуры и суда. Они фабриковали провокационные дела.

В «камерном деле» мне предъявлялось обвинение, что я призывал арестантов к буиту во внутренней тюрьме НКВД, а на самом деле «бунт» мой состоял в том, что я отказался от своих ложных показаний у прокуроров, подал жалобу М. И. Калинину и просил расследовать незаконный арест. Арестованные т. тюрьме последовали моему примеру, и начались массовые отказы от ложных показаний.

После предъявления мне обвинения во вредительстве долго не вызывали на допрос. Примерно в мае или июне Кузнецов вызвал, посадил за стол, положил большое количество папок следственных дел и предложил ознакомиться. Одновременно сообщил, что дело следствием закопчено и передается в спецколлегню Архангельского областного суда.

Вот имена тех, кто оказался жертвой позорной клеветы и сталинского беззакония. Это далеко неполный список. Большинство из них предстало перед судом.

Проурзин И. Я., Докучаев И. И. — секретари окружкома партии; Евсюгин А. Д. —член Пленума обкома партии и депутат Верховного Совета СССР, ненец; Медведев И. М. —инструктор окружкома партии; Рябков Ф. Е. — редактор окружной газеты «Няръяна вындер»; Тайбарей И. Ф. — председатель окр-

 

исполкома, член бюро окружкома, ненец; Хатанзейский А. Ф. — зав. окрзо, член бюро окружкома, ненец; Иванов И. И. — заместитель председателя окрислолкома; Капачинский Г. В.— зав. окрпланом; Окулов— начальник НКВД; Онишин — зам. начальника НКВД; Комаров — прокурор округа; Видякин С.— секретарь окружкома комсомола; Пырерка И. И. — секретарь райкома партии, ненец; Ванюта А. — инструктор окружкома комсомола, ненец; Горбунов Л. — секретарь окружкома комсомола; Храмов И.Д. — начальник рудника в Амдерме, в июле 1937 года был награжден Орденом Красного Знамени; Симанов — зав. окроно; Новожилов С. — председатель Нижнепечорского рыбакколхозсоюза; Янсон — начальник политотдела оленсовхозов; Лабазов Е. — директор окружной совпартшколы, ненец; Бабошин — директор маслозавода в Нижней Пеше; Сущинский В.— пилот окрисполкомовской авиации; Железняк — председатель Хоседа-хардского райпотребсоюза.

Свидетелями-клеветниками на суде выступали: Росин и Зыков — работники обкома партии. Они обследовали работу окружкома партии по выполнению постановлений февральско-мартовского Пленума ПК ВКП(б) 1937 года и указаний Сталина по борьбе с врагами парода. По выводам этой комиссии обком партии, пленум окружкома партии освободил первого секретаря: окружкома партии Проурзина И. Я. на слабую борьбу с врагами народа; Ганичев И. — на суде выступил с обвинительной клеветнической речью по заранее подготовленному тексту. В основном он перечислил вредительство из своего доноса первому секретарю обкома партии Никанорову «О состоянии руководства в Ненецком национальном округе 23 декабря 1937 года»; Красильников — работник облфинотдела. В октябре 1937 года прибыл в округ с поручением обкома выяснить, как выполняются указания Сталина по борьбе с «врагами народа». Вначале Красильников выехал в Ннжнепечорский район. Там оп развернулся: разоблачил «врага народа» Безумова, заведующего райфо. Снял его с работы, а райком партии исключил Безумова из партии.

Когда мне стало известно об этом, вызвали на бюро окружкома партии секретаря райкома партии Огаркова, Красильникова и Безумова. Бюро окружкома партии отменило решение райкома партии, восстановили Безумова в партии и на прежней работе. Огаркова и Красильникова крепко покритиковали за необоснованное исключение Безумова из партии.

Я на этом не успокоился, запросил обком партии отозвать из командировки из округа Красильникова за превышение своих

 

полномочий. Со мной согласились, отозвали. Такое чрезвычайное явление на практике бывало очень и очень редко. На суде Красильников показал, как я защищал «врага народа» Безумова и как его отозвали из командировки; Гудырев А. — инструктор окружкома партии, клеветал, говоря первое, что на ум приходило; Сопилов — заместитель заведующего окроно, который под видом борьбы с «врагами народа» стал увольнять с работы учителей и инспекторов окроно. Злоупотребления Сони-лова были предметом обсуждения на бюро окружкома партии. Постановление бюро окружкома было опубликовано в окружной газете. Все это он свалил па пас в отместку, как вредительство; Проскуряков — управляющий банком; Дружинин — начальник стагучега округа. Он показал какой-то националистический, случаи. Когда мы с ним на оленях переезжали речку вброд, я ехал самостоятельно, поэтому свой чемодан взял в руки, а Дружинин ехал с ямщиком, чемодан его в руки не взяли и замочили все вещи. Я обратил внимание, когда ямщик заметил, что вода начала переливаться через сани, он взял в руки амдерподстилку, а на чемодан русского товарища не обратил внимания. Когда переехали речку, разложили костер и стали сушиться. Я ямщика на его языке стал критиковать за проявленный национализм. На этом примере хотел разъяснить, что такое интернационализм. А Дружинин все показал шиворот навыворот.

Когда в 1954 году, после моей реабилитации, я поехал в Пешу навестить мать и сестру, встретил его на улице. Деваться было некуда. Он меня узнал и сразу стал просить прощения; Вовк — главный инженер морского порта. На суде показывал, что строительство второго угольного причала ведется вредительски. В чем заключалось вредительство, до сих пор никто не знает. Причал не достроен, был заброшен, без текущего ремонта и по 1988 год служил добрую службу геологам. Обшарпанный, ободранный стоит назло клеветникам. Странно лишь то, что главный инженер морского порта строил причал вредительски, а обвинения во вредительстве предъявлены первому секретарю окружкома партии; Антипин — директор лесозавода и главный инженер лесозавода Лапин на суде подтвердили факт, как подсудимые убивали рабочих. На лесозаводе обвалился штабель леса, трое рабочих погибли, а обвиняют опять-таки секретаря окружкома партии; Огарков — первый секретарь Нижнепечорского райкома, произнес митинговую речь о борьбе с врагами парода и потребовал строго привлечь врагов народа; Ляпин Н. И. — бывший первый секретарь райкома партии, поз-

 

же директор МРС. Показал на суде, что эти враги парода его безвинно исключили из партии, как вредителя. Я попросил его: «Расскажите суду о моем личном отношении на Пленуме и бюро окружкома партии по отношению к нам». Он ответил: «Ничем не отличалось от других». И протяжно ему сказал: «Николай И-ва-но-вич!» Мы прозвали его черной повязкой; Бекетов — заместитель прокурора округа показал на суде, кап я защищал врагов парода от уголовной ответственности — Шингова, Гордеева, Сущинского, Дракиян; Пыркин — секретарь Хоседа-хардского Совета; Якимовский — секретарь Ютпарского Совета.

Спецколлегия Архангельского областного суда решила судебный процесс провести в Нарьян-Маре по месту нашей работы.

Посадили нас на морской пароход по каютам и поставили конвой, чтобы мы между собой не разговаривали. Я был в одной каюте с И. М. Медведевым. На пальцах я передал ему, что на суде буду говорить только правду.

В Нарьян-Маре разместили нас раздельно по камерам в КПЗ, где было невообразимо грязно, вонь и миллионы клопов. Долгобородов, начальник милиции, кормил нас рыбными отбросами: головами камбал, взятых в отходах рыбокомбината. Жены старались нам делать продуктовые передачи, но Долгобородов выдать их не разрешил до окончания суда. После суда от передач ли чего не осталось — крысы все съели.

Ко мне в камеру посадили новичка, рабочего с лесозавода. Мы с ним скоро познакомились, он меня не узнал, я назвался другим лицом. Я начал разговор с ним о том, что в округе арестован секретарь окружкома партии — депутат Верховного Совета, и другие руководители. Что о них говорят? «Слыхал, нам на собрании говорили, что они враги народа, занимались вредительством. Наших оленей перегоняли за Урал, мы оставались без мяса». Я тут перестарался, сказал: «Разве Урал — заграница? Там же наши зимние пастбища». После этого замечания он меня узнал и бросился ко мне: «Аркадий Дмитриевич! Простите, пожалуйста, я так не думаю! Нам так говорят». Я постарался его успокоить и рассказал, что происходило с нами на следствии, а теперь состоится суд. «Не верьте ничего никому, все ложь, клевета и беззаконие».

Накануне суда вручили нам для ознакомления обвинительное заключение по 58-й статье, пункт 11.7 и «камерное дело». Обвинителем на суде выступал прокурор Тяпкин, тот самый, который создавал провокационное дело. Защиту представлял Таубкин. Мы все отказывались от защитника, нам его насильно

 

навязали. За участие адвоката в суде нам пришлось заплатить по 800 рублей каждому. Он заработал, на провокационном процессе восемь тысяч да жен обманул, уговорив их писать просьбы о помиловании без нашего согласия — тоже сорвал не меньше. Кому горе и слезы, а адвокатам доходы!

Перед заседанием суда ночью меня вызвал Шестаков, сотрудник окружного отдела НКВД, секретарь парторганизации НКВД. Он предложил мне признать все ложные, клеветнические, вымышленные признания, тогда НКВД постарается повлиять па суд, чтобы уменьшить срок лишения свободы, а потом все будет в наших руках. «Мы можем досрочно освободить из заключения. А если будете на суде отрицать свою вину, тогда не миновать вам расстрела». Это был провокационный разговор.

Я ответил Шестакову однозначно: «На суде буду говорить только правду. Расстреливать поведут меня, а не вас, поэтому обо мне, пожалуйста, не беспокойтесь. Я сам буду защищаться».

В день суда пас выстроили во дворе КПЗ но два человека в ряд. Впереди конвой с винтовками, сзади и по бокам по два конвоира с винтовками и с овчарками. Старшой закричал:

— Слушай мою команду! Руки назад, шаг вправо, шаг влево - оружие применяем без предупреждения!

Когда мы шли по улице, много народу глазело на нас. Некоторые приветствовали, махали руками и головными уборами. Из открытых окон тоже приветствовали, и нам пришлось отвечать тем же. Конвой выходил из себя, злился. Когда подвели к школьному крыльцу, подбежали дочери А. Ф. Хатанзейского, и одна спросила на своем языке, где их отец? Я ответил, что он умер.

На суде председательствующий судья Ситников зачитал обвинительное заключение.

- Признаете ли себя виновными в предъявленном обвинении?

- Не признаем. Мы честные коммунисты, а судят нас клеветники и предатели! — отвечали все.

В ходе судебного заседания Ситников неоднократно повторял, что он докажет нашу виновность при помощи господа бога. И доказывал. Так он спрашивает у Проурзина:

- С целью вредительства вы убивали рабочих на лесозаводе? При обвале лесного штабеля убило двух рабочих.

Директор лесозавода Антипин и главный инженер Лапин подтвердили «вредительский» характер аварии.

 

Новый вопрос Проурзину:

- Вы вынашиваете вредительские планы, хотите холодные воды Печоры направить на юг, на Кавказ и все там заморозить.

- Да, такие разговоры ведутся, но когда это произойдет — неизвестно. Решаться будет этот вопрос правительством, — отвечает Проурзин.

- Вы с целью вредительства законсервировали свинцово-цинковые шахты на Вайгаче! — продолжает судья.

- Законсервировал шахты Серго Орджоникидзе.

- Не прикидывайтесь! — раздражается судья.

Многие подсудимые на вопросы судьи выкрикивали: «Клевета, позор, предательство!»

- Замолчать! Конвой, примите меры! — распоряжался судья.

- Кончайте комедию разыгрывать! — кричал один подсудимый.

- За оскорбление суда будем привлекать!

- Привлекайте, мы готовы! Зачитайте приговор, он готов, на машинке отпечатан. Не тяните время! — поддерживал товарища другой.

- Вы клевещете на советское правосудие! — грозил судья.

- Это не советский суд! — не сдавались подсудимые.

- Молчать! — срывался судья.

На скамье подсудимых не оказалось с нами прокурора округа Комарова. Его дело выделили в особое производство и судили отдельно. На суд в качестве свидетеля вызвали Проурзина, и судья задал один вопрос: «Подтверждаете ли участие Комарова в вашей право-троцкистской террористической, вредительской организации в округе?» Проурзин не подтвердил. Комарова судили по бытовой статье — к лишению свободы сроком на три года.

Обратите внимание, как все просто делалось. Не захотели иметь одного врага, перекрестили в другую веру, хотя Комаров собственноручно написал признания и подписал протоколы допровов.

Пырерка И. И. — секретарь райкома партии был оправдан, хотя он был арестован в числе первых, подписал вымышленные признания. По его показаниям в округе начались массовые аресты. Видимо, была сделка с ним. Вот так можно пускать пыль в глаза коммунистам и трудящимся. Вот, мол, как справедливо поступает НКВД, невиновных освобождает, а виновных строго

 

наказывает. Так предательски обманывали общественное мнение и позорили партию и Советское государство.

На суде свидетели-клеветники выходили на трибуну с конспектом в руке и произносили подлые, клеветнические речи, никто с них не брал подписки говорить только правду. Им не задавали вопросы, они знали, что им говорить.

Нам надоело слушать. Капачинский сделал разрядку. Во время выступления Огаркова он обратился к начальнику конвоя и попросил свободную табуретку поставить к нему поближе: «А теперь посадите Огаркова рядом со мной, он член нашей организации». У Огаркова все красноречие пропало, пошел со сцены с поникшей головой. Пакостливый, а трусливый. Так было испорчено настроение хоть одному клеветнику.

На этом дело не окончилось. В архангельской тюрьме пригласил меня следователь Кузнецов и попросил подтвердить заявление Капачинского Г. 15. о принадлежности Огаркова к право-троцкистской террористической вредительской организации. Я не подтвердил, заявил, что у нас в «организации» все порядочные и честные коммунисты, а клеветников, подобных Старкову, мы к себе не принимаем.

Между прокурором Тяпкиным: и подсудимым И. Ф. Тайбареем произошла резкая перепалка. Прокурор требовал от Тайбарея признаться, что с вредительской целью самолеты исполкомовской авиации гонялись в воздухе за гусями, и самолеты выходили из строя.

Тайбарей удивился такому обвинению и сказал:

- Ты что, прокурор, говоришь? Гуси у нас весной и летом летают, а самолеты только зимой. Самолеты все исправны, в гараже стоят.

Прокурора заело, что его назвали на «ты», он «полез в бутылку», потребовал соблюдать субординацию, начал отчитывать Тайбарея:

- Как ты смеешь прокурора называть на «ты»? Но Тарбарей с достоинством выкладывал свое:

- Да, я не оканчивал институтов, порядкам высоким-то не научился. А теперь в тюрьме очень многое познал. Ты с высшим прокурорским образованием, а посмотри, что творится на белом свете. Тюрьмы и лагеря забиты честными советскими людьми. Не понравилось, что я сказал «ты»? А когда ты инсценировал мне расстрел: обещал не расстреливать, если я подпишу ложь, клевету? Я подписал, не хотел быть расстрелянным. По моему признанию арестованы честные коммунисты, здесь сидящие. Это ты, прокурор, блюститель Закона, со сдедовате-

 

лями в кабинетах создавал террористическую, а затем вредительскую организацию. Вот чему ты научился!..

После возвращения из мест заключения, через 16 лет, я подавал архангельскому прокурору заявление о привлечении Тяпкина к ответственности за незаконные аресты и суды невинных граждан. Но прокурор области отклонил возбуждение дела: ворон корону глаз не выклюет.

Присудили меня к двадцати пяти годам лишения свободы и тяти годам поражения политических прав, с конфискацией имущества. В формуляре моем строго предписывалось «использовать только на тяжелой физической работе».

Для отправки в Архангельск нас под конвоем привели на морскую пристань. Собралось много нарьянмарцев — пришли провожать пароход и поглазеть на нас. Когда заводили на пароход, Проурзин остановился на трапе и крикнул: «Прощайте, мы вернемся, с оркестром будете встречать!» Конвоир прикладом толкнул его на пароход.

Посадили нас всех вместе в трюм. Произошла приятная встреча, все улыбались, острили, высмеивали следственную и судебную комедию, унывающих не было, хотя многие получили почти пожизненные сроки лишения свободы.

В Архангельске пароход причалил к Красной пристани. Нас вывели из трюма на берег и посадили в автомашину. Народу на пристани было много, были тут наши жены, но мы их не видели. Отвезли нас в архангельскую городскую тюрьму, посадили в одну большую камеру, в которой на двухъярусных нарах разместилось несколько сот человек.

В этой тюрьме пришлось нам встречать XXII годовщину Великой Октябрьской социалистической революции. Самый значительный для нас праздник. Настроение было и праздничное, и трагическое. Все надели чистые рубашки, которые получили в передачах от жен и родственников, побрились кто чем: стеклом, железкой. Собрались на нижних парах у Проурзина, поговорили о празднике, прочитали несколько стихотворений: Маяковского «Левый марш», Некрасова «Русские женщины», Пушкина из «Кавказского пленника».

А в конце пришлось погрустить и повозмущаться необоснованными репрессиями честных коммунистов. Высказывали свои гипотезы. «Сталин несет полную политическую и юридическую ответственность за все преступления». «Пока Сталин будет у власти, никакой пощады нам не будет. Только уход Сталина со своего поста может изменить положение к нам и в стране».

Приближалось время отправки заключенных на каторжный работы. Тюремное начальство разрешило свидание с женами и родными на несколько минут. Мне жена принесла хромовые сапоги, костюм шерстяной, носки шерстяные, меховую шапку, рубашки.