- 127 -

С КЛЕЙМОМ ГУЛАГА

 

НЕДЕЛЮ ходил мимо приемной ЦК КПСС, боялся зайти и объявиться. Думал, зайду — меня снова этапом на Колыму. Наконец, преодолел страх, сомнения и пошел на прием.

Встреча была очень приятная, для меня обнадеживающая и запомнившаяся на всю жизнь. Мне предоставили путевку для лечения в Железноводск и дали денег. После приятной задушевной встречи любое горе и неприятности забываются, хочется не просто жить, а летать. Я подал апелляцию в ЦК КПСС о восстановлении в партии.

В Железноводске получил приглашение парткомиссии Архангельского обкома партии приехать в Архангельск, где будет разбираться наше персональное дело. Деньги я израсходовал, пришлось вторично обратиться за денежной помощью в ЦК КПСС. Помощь была оказана. Разве это можно забыть?

Прибыл в Архангельск и вошел в здание обкома партии, спросил, как пройти в парткомиссию обкома партии к Соловьеву? Сидевшая там женщина зарычала на меня, как лев в клетке, стала отчитывать меня, нужно де договориться, а не шляться... Я сказал, что у меня есть письменное приглашение. Злость у нее прошла, выписала пропуск. Первая грубая встреча омрачила мою душу. Стал я сравнивать встречу в ЦК КПСС со встречей в обкоме. Разница колоссальная. Не понимаю, в чем дело, где я нахожусь?

В партийной комиссии обкома партии Соловьев и Седых основательно мне потрепали нервы. Я сидел у них, как на допросах у следователей НКВД. Соловьев выдумывал всевозможные глупые, клеветнические, провокационные обвинения о вредительстве. Он придумал «теорию», что якобы партия простила мое вредительство, поэтому выпустили из лагеря НКВД на волю до истечения срока. По персональному делу на бюро обкома партии вызвали двоих: меня и Докучаева И. И. (второго секретаря окружкома партии). Получилось странно, по одному

 

- 128 -

делу осуждены, сроки заключения почти одинаковые, вместе работали, в один год приехали в округ, мне навязывают вредительство, а Докучаеву никаких обвинений, вот тут и разберись...

От сильного душевного расстройства у меня обострилась кровоточащая язва желудка, меня положили в городскую больницу. Просился у Петрушкова в обкоме партии положить в спецполиклинику обкома партии — отказали, уже не положено. А ведь я же числился в резерве обкома партии.

Накануне заседания бюро обкома партии пригласил меня на беседу Седых и объявил, что парткомиссия будет вносить предложение об исключении меня из партии. Я не удержался, высказал ему свое мнение и сказал: «Меня освободили не суд, не НКВД, не прокурор, а ЦК партии. Меня реабилитировали за отсутствием состава преступления. Обвиняя меня во вредительстве, вы защищаете клеветника-доносчика И. Ганичева, работающего в обкоме партии, и следователей НКВД и сами становитесь клеветниками. Могу сказать вам, что вы не понимаете новой политической обстановки, вам не место здесь. Потом вспомните меня, я в этом уверен».

Действительно, вскоре мое предсказание сбылось, Седых был освобожден от должности председателя парткомиссии обкома партии и направлен в областной собес.

Кто скажет, сколько честных коммунистов было погублено Соловьевым и Седых, возглавлявшими обкомовскую парткомиссию? А ведь они, наверное, персональные пенсионеры?..

В октябре 1954 года на заседании бюро обкома партии председатель парткомиссии Седых внес предложение исключить меня из партии за вредительство. Докучаеву даже вопроса не задали, восстановили в партии. Мне задали несколько вопросов и предоставили слово. Я постарался высказать критические замечания в адрес Седых, что они отстаивают и защищают клеветников, провокаторов и карьеристов, доносчиков вроде Ганичева, который 16 лет работает в обкоме, а ему, клеветнику, там не место.

Я вышел из зала заседания в коридор и встретил Докучаева, он ждал вызова на бюро обкома. Докучаев мне сказал, что я здорово разделал клеветников-провокаторов, аж все было слышно в коридоре.

Позже Ганичева за клевету и донос сняли с работы, объявили выговор и направили па работу в отдел кадров Архрыболовпотребсоюза. К клеветнику обком партии проявил чуткость и внимание, побеспокоился, устроив его на работу, а вот о жертве его клеветы и не подумал. Меня восстановили в партии и запи-

 

- 129 -

сали партстаж с октября 1954 года. В чем же тогда смысл реабилитации?

Пришлось снова писать жалобы, нервничать, добиваться восстановлеиия прежнего партийного стажа — с марта 1930 года. Все же обком партии изменил свое решение, восстановил прежний партстаж, и мне выдали новый партбилет.

Получил трудовую книжку в обкоме партии, двухмесячный оклад 1100 рублей за 16 лет работы в заключении и пошел искать работу в Архангельске. Обошел многие организации, просил принять на любую работу, объяснял, что я полностью реабилитирован после 16 лет заключения, но все как сговорились, в приеме на работу мне откатывали, придумывали различные причины. Директор нефтебазы Дедков согласился принять сторожем и направил документы для оформления в Вологду. Оттуда пришел деликатный отказ, что им требуется дипломированный специалист.

Что делать? Обком партии не подумал оказать помощь в устройстве на работу. Ходить туда, видимо, бесполезно. Пошел в Архангельский горком партии ко второму секретарю Лапину и просил его помощи в устройстве на работу. В помощи он мне отказал, сказал: «Устраивайся сам как сумеешь, ко мне больше не ходи, выгоню». Это он произнес в присутствии третьего секретаря горкома.

Я почесал затылок, плюнул и сказал ему: «Больше не приду, не беспокоитесь». Еще ходил, искал работу, но все отказывали, боялись, как прокаженного. Неуверенно зашел в Архангельское управление моторно-рыболовной станции (АУМРС). Начальник Федор Антонович Пономарев не побоялся принять меня на работу. Я ему очень благодарен. Он спас меня от непредвиденных осложнений в трудные минуты моей жизни. Я прописался на жительство, но мне в милиции предложили приходить на отметку к ним один раз в месяц. Пытался доказать, что я не уголовник, я — коммунист, полностью реабилитирован, не помогло, осталось по-ихнему.

Один раз я преднамеренно не явился, меня вызвали и предупредили, если неявка повторится, обещали выселить из Архангельска. Тут шутки в сторону, теперь я их человек — социально опасный. Что захотят, то и могут сделать. Я должен подчиниться их порядкам. Областное управление НКВД не собирается возвращать стоимость моего конфискованного имущества, прошло уже почти шесть месяцев, как состоялось решение о реабилитации. Думал, подумал, двум смертям не бывать, а одной не миновать, решил написать обо всем письмо Н. С. Хру-

 

- 130 -

щеву. На мою жалобу на имя Хрущева, вероятно, пришел в милицию какой-то неизвестный мне ответ. Из городской милиции послали милиционера за мной. Милиционер пришел ко мне на место жительства. Я был в командировке. Приезжаю домой, тетя мне и говорит:

- Аркадий, опять беда! За тобой приходил милиционер.

- Не первый снег на голову и это переживем, — ответил я, — не волнуйся!

Через некоторое время пригласили меня в милицию. Заменили мне старый паспорт и переоформили прописку. А ведь могли же выдать сразу чистый паспорт как реабилитированному, чтобы не испытывать потрепанные нервы. НКВД выдал мне стоимость конфискованного имущества.

В 1956 году XX съезд КПСС как будто все поставил на свои места. Пробую, пишу заявление в обком партии с просьбой принять меня на учебу в областную совпартшколу. Думаю, может, после учебы снимут с меня политическое недоверие и направят на работу в Ненецкий округ. Но мне было два раза отказано. Отказ подписала Ноговицына. На этом я не успокоился. В 1957 году добился и попал на прием к заведующему орготделом ЦК КПСС бюро по РСФСР к Чураеву (не уверен, что правильно назвал фамилию).

На беседе с ним я рассказал все, что думал и что пришлось пережить, и просил использовать меня на советской или партийной работе в районах Ненецкого округа.

В начале 1958 года меня пригласили в обком партии к заведующему орготделом обкома. Предложили работу председателя Большеземельского РИКа, где я работал секретарем райкома партии в 1933—1935 годы. На беседе в обкоме партии присутствовали секретарь Ненецкого окружкома партии Батманов и председатель окрисполкома П. Хатанзейский. Батманов дал согласие, а Хаганзейский сказал, что он меня не знает. А ведь мы одновременно с ним приехали после учебы в Нарьян-Мар. Хатанзейский работал в окружкоме комсомола, а я — секретарем райкома партии, а позже я работал секретарем Ненецкого окружкома партии, комсомол курировал. Как мог он не знать? Он просто не хотел, чтобы я был в округе, боялся конкурента.

Мой приезд в район после 20-летнего перерыва трудящиеся восприняли одобрительно. Когда председатель Большеземельского РИКа Непомнящий проводил колхозное собрание в колхозе «Дружба» в деревне Сявте по объединению с более сильным колхозом «Рассвет Севера» и поделился новостью, что в район приезжает новый председатель Большеземельского РИКа

 

- 131 -

Евсюгин, в ответ он услышал: «Это же наш депутат! Тогда закрывайте собрание, поезжайте в район и передайте депутату, что мы ждем его на собрание колхозников». Мне пришлось выехать в колхоз «Дружба», но предварительно запросить согласие колхоза «Рассвет Севера» о приеме колхозников из развалившегося колхоза «Дружба» в их колхоз.

В назначенный день приехали в деревню Сявту. Председатель колхоза «Рассвет Севера» И. С. Кожевин и председатель Хосода-хардского Совета А. Г. Рочев провели собрание колхоза «Дружба» о ликвидации колхоза «Дружба» ввиду полного упадка и разорения и о желании колхозников вступить в экономически сильный колхоз «Рассвет Севера» и переехать в Харуту на нейтральную базу. Было принято одобрительное постановление. Только одно хозяйство не согласилось переезжать, а пошло искать работу в промышленной Воркуте. При полном согласии на собрании было решено объединить только оленеводство, а добротные жилые помещения подготовить к вывозу в навигацию 1960 года. Животноводческую ферму ликвидировать из-за болезни животных, скот забить, шкуры сжечь...

Я сразу выехал в Нарьян-Мар, информировал сельхозуправление округа и просил незамедлительно выехать их представители в Печору, заключить договор с речным Печорским пароходством о вывозе колхозников из Сявты в Харуту. С открытием речной навигации все было выполнено аккуратно.

В декабре 1959 года произошла ликвидация районов в Ненецком округе. Что же удалось сделать райисполкому и мне за полтора года?

В бывшем райцентре в поселке Хоседа-Харде осталась действующая ненецкая школа-интернат, больница на 25 коек. Для этого поселка была приобретена и установлена электростанция, которая к началу 1959/60 учебного года дала впервые электрический свет. Приобрел и передал трактор поселку для подвоза дров из леса.

Для колхоза «Рассвет Севера» в комбинате «Воркутауголь» купил и отгрузил электростанцию. В 1959 году в поселке Харута впервые загорелась лампочка Ильича. Засветилась лампочка Ильича и в Хорей-Вере, колхоз «Путь Ильича». Для колхоза «Рассвет Севера» купил и передал два торфяных трактора. Они их использовали как транспортные.

Почти двадцать лет колхозы «Рассвет Севера» и «Путь Ильича» производили забой оленей на базе колхоза «Дружба народов», на Каратайке. Это 250—300 километров от своих традиционных маршрутов кочевий и от центральных баз. Это очень

 

- 132 -

неудобно, неохотно шли пастухи в забойное стадо. Долго приходилось ждать забоя, олени выпасались на плохих пастбищах, теряли упитанность. Колхозы несли убытки, пастухи теряли в заработке, быт оленеводов плохо устроен. Все это было мне высказано с большой горечью и обидой на руководство округа. Я договорился с Нарьян-марским мясокомбинатом (с тов. Правиловым) о строительстве убойных пунктов около центральных баз колхозов «Рассвет Онера» и «Путь Ильича». Колхозы взяли на себя строительство посадочных авиаплощадок. Колхоз «Рассвет Севера» построил площадку для посадки самолета Ли-2. Колхозники были очень довольны таким доходом.

После ликвидации района я задержался, передавая хозяйство в Коми республику и трудоустраивал всех сотрудников РИКа, вернулся в Нарьян-Мар последним.

Окружком и окрисполком всех сотрудников РИКов и райкомов устроили на работу, а мне одному работы не оказалось. Председатель окрисполкома Хатанзейский не допустил меня к работе в окрисполкоме или горсовете.

Так началась политика недоверия в родном Нарьян-Маре. Секретарь окружкома партии А. К. Лосев, оставшись один в окружкоме партии, зачислил меня в резерв окружкома партии временно. За эго Лосеву на бюро окружкома партии сделали серьезное предупреждение: как он посмел бывшего врага народа начислить в резерв? В итоге Лосева «ушли» с должности секретаря окружкома партии. Все это происходило на моих глазах без всякой маскировки. Вскоре освободилось место в горкомхоае, я ушел туда заведующим. Оклад 90 рублей не устраивал меня, но на работе я выкладывался полностью. Избрали в городской Совет народных депутатов и членом исполкома. За один год моей работы в горсовете сменились три заместителя председателя горсовета, но мне не предложили этой работы, а она меня вполне устраивала, оклад 190 рублей и работы вполне достаточно, дремать некогда.

Но политическое недоверие со стороны секретаря окружкома партии Швецова и председателя окрисполкома Хаганзейского продолжалось. Просил Швецова отпустить на другую работу — не отпускал. Я написал письмо в обком партии и просил, чтобы окружком партии разрешил мне устроиться на другую работу по моему усмотрению. Если не будет сделано, я вынужден буду уйти из жизни.

Только после этого письма окружком партии направил меня на работу в рыбную промышленность.

 

- 133 -

В очередные выборы в окружной Совет народных депутатов меня избрали депутатом в окружной Совет. Как докладывал председатель окружной избирательной комиссии, что за меня голосовало 100 процентов избирателей и на моих бюллетенях были написаны хорошие отзывы. Избиратели высказали свои симпатии и выразили политическое доверие и, видимо, хотели видеть меня не просто депутатом, а лидером в окрисполкоме.

В 1960 году с приходом первого секретаря Ненецкого окружкома партии И. К. Швецова прошла кампания по избиению руководящих кадров. Многие хорошие специалисты округа-— врачи Сальберг, Горенко, Дробот и другие, не выдержали грубости, командования, произвола, покинули Ненецкий округ. Во время этой кампании, по избиению кадров в округе была снята с должности председателя окружного комитета союза учителей и моя жена Александра Михайловна Сосульникова.

Секретарь окружкома партии Швецов предложил ей выехать в командировку в школу в деревню Коткино. Она ответила, что была в этой школе две недели назад и готова представить отчет по интересующим вопросам, а ехать сейчас в Коткино нецелесообразно. Но секретарь окружкома Швецов был неумолим, Сосульникова отказалась выполнять распоряжение, за что и была снята с работы: нарушение партдисциплины и подрыв авторитета единоличной власти Швецова.

В приказном порядке вводил сменно-вахтенный бесчумный выпас в оленеводстве по европейскому образцу, попирая все национальные и социальные традиции. Прошла кампания по ликвидации коров в личном пользовании, затем укрупнение колхозов, слияние рентабельных оленеводческих колхозов с развивающимися рыбацкими колхозами...

Я, испытавший на себе произвол и беззаконие к кадрам, не мог примириться с этим явлением и молчать. Написал информацию в обком партии и просил приостановить избиение кадров в округе. Секретарь обкома партии К. К. Новиков в присутствии заведующего орготделом обкома Шубина предложил мне прекратить писать, иначе обком будет привлекать меня к ответственности.

Опять я оказался в нокауте. А секретарь окружкома партии Швецов получал правительственные награды. Имели место в практике окружкома и другие ошибки, злоупотребления, администрирование. Председатели оленеводческих колхозов обязывались все лучшие пыжики сдавать в окружном партии, а потом они использовались в корыстных целях.

 

- 134 -

В 1960 году на противоположном берегу Городецкого шара напротив пристани Нарьян-марского морского порта началось строительство кирпичного завода в округе. Ради любопытства я побывал на месте строительства, спускался в карьер, интересовался качеством глины и сделал для себя определенные выводы.

На одном из совещаний в окрисполкоме я резко раскритиковал стройку и предложил приостановить строительство, чем скорее, тем лучше: там нет настоящей глины. Данилов, заместитель предисполкома, обрушился на меня, обвиняя в демагогии: «Работать надо, не совать свой нос не в свое дело!»

Завод строился более пяти лег, затрачено средств один миллион четыреста тысяч рублей. Наконец, закончилась стройка, государственная комиссия приняла завод и сдала в эксплуатацию горпромкомбинату, назначив директором Носова из Лабожского, а затем... закрыли завод за отсутствием сырья. Ни один работник окрисполкома и окружкома не прислушался к моему предложению.

На окружной конференции в 1962 году тайное голосование по выборам в окружной комитет партии проходило в зале заседания. С одной стороны сцены выдавали бюллетени, а с другой стороны сцены спускали их в ящик. Я сделал замечание, назвал такое голосование профанацией.

Секретарь обкома партии Душин, присутствовавший на конференции, не нашел в этом никакой профанации и утверждал, что голосование проходило согласно инструкции ЦК КПСС, поставил вопрос на голосование конференции. Все проголосовали за предложение Душина. Так у нас рождаются приспособленцы, карьеристы, они всегда при деле и в почете долгие годы.

Швецов, уезжая из Ненецкого округа в 1975 году, признался мне, что необоснованно держал меня в опале. Между прочим, высшие должностные лица, когда им выгодно, всегда демагогично заявляли, что всех, незаконно репрессированных, партия полностью реабилитировала. Меня и многих мне подобных полная реабилитация обошла стороной.

Как я понимаю полную реабилитацию? Отвечаю на этот вопрос на военном лексиконе: арестовали генерала, освободите из тюрьмы генералом, а не солдатом и предоставьте работу согласно воинскому званию.

Я считаю, что полностью реабилитированными были Владислав Гомулка, Янош Кадар и Густав Гусак. А разве нас, советских граждан, можно назвать полностью реабилитированными?

Окружном партии и окрисполком сомневались в моей политической честности, держали в черном теле — в опале. Невольно вспоминаются слова поэта Некрасова, он писал: «Жить среди клевет пустых и темных дел, там мест нет, там друга нет, кто раз презрел».

Поэтому в 1968 году я покинул Ненецкий округ — свою родину.