Глава 1.

НАКАНУНЕ

 

Жить стало лучше,

Жить стало веселее.

 

В середине 30-х годов советское общество жило как бы под знаком сталинской крылатой фразы «жить стало лучше, жить стало веселее».

Страшный кризис, связанный с коллективизацией и индустриализацией первой пятилетки (1928—1934), был уже позади. Миновал голод, от которого в 1932—33 гг. погибло много миллионов людей, и который был вызван не столько стихийными причинами — как в 1921 году, сколько «просчетами» в хозяйственных планах, «неполадками» административного аппарата, усердием «не по разуму» местных властей и подобными причинами, коренившимися в самой советской системе.

Одной из особенностей советской жизни является ее как бы волнообразность, одинаково обнаруживающаяся как в области хозяйства, так и в области политики; волны недоедания и голода сменялись волнами относительной сытости. Волны усиленного административного давления и политического террора — волнами относительного либерализма.

Голод 1932—33 гг. был такой именно очередной «отрицательной» волной, и переживался он тем болезненнее, что ему предшествовала пора относительного довольства, совпавшая с НЭПом (новой экономической политикой 1921—28 гг.) и прекратившаяся к началу первой пятилетки. Большевикам

 

удалось, однако, и на этот раз преодолеть хозяйственные затруднения, в 1934 году они ликвидировали карточную систему и могли обеспечить население, по крайней мере, хлебом, если не всеми продуктами первой необходимости. А так как хлеб составляет главный продукт питания подавляющей массы русского населения, то люди самым серьезным образом почувствовали, что «жить стало лучше!»

Интересно, правда, что эта сталинская фраза в народе произносилась с еле заметной, но очень существенной поправкой. Говорили обычно не «лучше», а «легче»: «жить стало легче». Но и это было уже много в нелегкой вообще советской жизни.

Но «не единым хлебом жив человек». Не только ликвидация голода принесла облегчение в жизни советских людей. Первая пятилетка и коллективизация совпали с первым небывалым подъемом волны политического террора и репрессий. Коллективизация сопровождалась «раскулачиванием»: миллионы крестьянских семейств подверглись полному разорению, ссылались в отдаленные местности. Крестьян арестовывали, подвергали заключению в тюрьмах и концлагерях, расстреливали.

Одновременно производилась массовая расправа с представителями старой технической интеллигенции. Один за другим следовали показательные судебные процессы: Махтинское дело, процесс промпартии, процесс специалистов Наркомзема и проч. Тысячи инженеров, агрономов, ветеринаров и прочих «буржуазных спецов» подвергались всевозможным репрессиям по обвинению во «вредительстве» и «саботаже».

Тогда же происходила и массовая «чистка», служащая в советском государстве одним из наиболее действенных средств политического воздействия: чистка советского аппарата, чистка партии.

Для многих советских людей и, особенно, членов партии чистки являлись прелюдией к аресту со всеми вытекающими из него последствиями — тюремным заключением, ссылкой в отдаленные местности, расстрелом.

Для советской интеллигенции «чистки» были по их последствиям почти тем же, что «раскулачивание» для крестьян.

Для высшей технической интеллигенции, а особенно для академических работников, к чисткам присоединялась еще и

 

так называемая «проработка», т. е. очень жестокая, всегда односторонне пристрастная, публичная критика их деятельности и их трудов.

В этой «проработке» принимали обязательное участие товарищи по работе, ученики и слушатели, подчиненные и начальники, равно как и представители партийного контроля.

В общем, «проработки» были видом «чистки» и также служили цели политического воздействия. Начавшись со среды высшей интеллигенции, они постепенно распространялись потом на все без исключения группы советского населения.

К середине тридцатых годов наряду с ликвидацией голода и частичным преодолением других хозяйственных трудностей наблюдалось и некоторое спадение волны террора. Даже название ГПУ было заменено, как будто, более безобидным и нейтральным названием — НКВД.

Прекратились судебно-политические процессы, уменьшилось число арестов, много высланных ранее кулаков и «спецов» было возвращено обратно до отбытия положенного срока заключения или ссылки. Были отменены прежние ограничения по «социальному происхождению» для вступления в ряды Красной Армии, для зачисления в высшие учебные заведения. Приобрели сакраментальное значение крылатые слова Сталина: «Сын за отца не отвечает» и «Внимание к живому человеку».

А все это завершилось декларированием «демократической» конституции, знаменитой «сталинской Конституции». Над советской страной, как будто занималась заря новой жизни, как бы начиналась новая эра.

Наряду с ослаблением политического пресса и поворотом в сторону демократии, вернее — ее декларированием, наблюдался ряд побочных явлений, также свидетельствовавших, как будто, об отказе большевиков от некоторых установок, укоренившихся воззрений, канонизированных взглядов и отношений.

Казалось, началось предсказанное Бухариным «сползание на тормозах к капитализму».

Еще в начале 30-х годов появилось, например, постановление о школе, решительно осуждавшее всякое «прожектерство» в области школьного преподавания и воспитания подрастающего поколения.

 

Тогда же был издан столь ошеломивший своей неожиданностью приказ о введении в Красной Армии воинских званий, т. е. о фактическом восстановлении старых офицерских чинов.

А в мае 1934 г. появилось и знаменитое постановление о преподавании истории в школе, ознаменовавшее собою полный переворот в области всей официальной идеологии и, особенно, гуманитарной науки.

Постановление о преподавании истории является документом первостепенной важности. Оно свидетельствует, прежде всего, о наивысшей степени возрастания государственной власти, безраздельно подчинившей себе все сферы идеологии.

Это постановление было и первым шагом в новом направлении советской идеологической политики в сторону российского национализма с культом «исторического прошлого», культом «национальных героев», как Суворов и Кутузов, политических деятелей, подобных Петру I и Иоанну Грозному, исторических подвигов, вроде Ледового побоища, Куликовской или Бородинской битв, преклонением перед старыми отечественными писателями — Пушкиным и др. и т. д.

Новое направление постепенно охватило все области науки, преподавания, искусств.

Новый курс заметно сказался даже в области частного быта. Началось с восстановления в правах запрещенных когда-то танцев. Танцы были не только легализованы, но стали почти обязательными для студентов и командиров Красной Армии. Танцевать начали все: от седовласых командиров до пионеров и октябрят, и танцевали с каким-то исступлением, как бы стремясь вознаградить себя за потерянное в прошлом.

Появились дамские туалеты, украшения, косметика. Когда-то комсомолка с накрашенными губами вызывала бы всеобщее возмущение, гнев и уж, конечно, была бы исключена из комсомола за такое проявление «морального разложения». Теперь это считалось естественным и даже поощрялось.

Началась усиленная забота об укреплении семьи и поднятии общественной нравственности. Был поставлен на публичное обсуждение проект закона о запрещении абортов.

Стремление к имущественному и бытовому равенству объявляется мелкобуржуазной уравниловкой. Никого уже не удивляет погоня за «длинным рублем», т. е. большим заработком. Оплата труда и бытовые условия до крайности дифференцируются. Разница в положении отдельных слоев общества делается все более резкой. Создаются настоящие замкнутые касты — со специальными правами и преимуществами.