- 170 -

ВОЗВРАЩЕНИЕ В ЛЕНИНГРАД

 

На следующее лето рискнули съездить в Ленинград. Риск был большой, моя 39-я статья этого не разрешала, но именно там, в Ленинграде, были все наши родные, и мои, и жены. Их мы не видели двенадцать лет.

Один из знакомых оперработников, бывший мой пациент, расположенный ко мне, не советовал ехать и нарушать правила. Когда после нескольких частных бесед я сказал, что все-таки поеду, он предупредил: «Ну, что же. Только за вами поедет человек, который будет следить за каждым вашим шагом».

В Ленинграде мне не хотелось никого компрометировать своим присутствием — ни сестру жены, у которой остановились жена и дочь, ни ее брата, предлагавшего мне жить у него (он был членом партии, жена работала в Смольном), поэтому я поселился у своей сестры, одинокой, работавшей в детском доме. Детей на лето увезли в пионерские лагеря, и в доме оставались только моя сестра и дворник с женой. Навещал я всех родных, в частности, свою двоюродную сестру, жившую в Лесном. Ее муж,

 

- 171 -

Михаил Дмитриевич Чертоусов, профессор Политехнического института, доктор наук, заслуженный деятель науки и техники, был мне близок, я его знал со студенческих лет. Его положение в институте выглядело в тот момент неустойчивым: Политехнический институт во время войны эвакуировали на Украину а когда пришли немцы, выехать оттуда Чертоусов не успел. Теперь его вызывали во всякие инстанции, обвиняли в сотрудничестве с немцами и настойчиво рекомендовали перевестись на работу в один из вузов Сибири. Когда он заявил, что у немцев не работал, его иронически спрашивали: «На что же вы там жили? Воровали?» Он отвечал, что и воровать приходилось. «Что же вы там воровали?» — «Картошку с брошенных огородов».

По приезде на Инту я вновь встретился со своим знакомым из Оперотдела, и тот мне сказал: «Все благополучно. Вы можете еще съездить в Ленинград, только не бывайте у Чертоусова: и вам будет хуже, и ему». Меня поразило, что он назвал фамилию Чертоусова: от меня о пребывании в Ленинграде он подробностей не слышал.

Воспользоваться снисходительностью Оперотдела мне, однако, больше не пришлось: на следующий год меня вызвали и дали расписаться на бумажке в половину тетрадного листа в том, что я осужден на вечное поселение в районах Крайнего Севера нашей страны. Тут же было указано, что побег из ссылки карается двадцатью годами каторги, лица же, способствующие побегу, осуждаются на пять лет ИТЛ. Последнее особенно тревожило: ясно, что «способствовавшими» будут считать прежде всего мою семью. С тех пор я стал бояться, что заблужусь в лесу или утону в болоте, потому что мое исчезновение сочтут Побегом, и жену и дочь посадят в лагерь (в то время уголовной ответственности подлежали дети с двенадцати лет). Возможностей же утонуть в болоте было много. Когда-то в походе за морошкой мы далеко зашли в лесотундру и на обратном пути попали в такую полосу болот, из которой не знали, как выбраться. Я пошел через участок, казавшийся мне надежным, но в одном месте порвал травяной покров, выступила вода, и жене с дочкой было уже не прейти. К счастью, удалось отыскать небольшое поваленное дерево и положить его в опасном месте, чтобы перейти как по мосту.

 

- 172 -

Пропадали в болоте и более опытные люди. У нас был собаковод Осипов, коми по национальности, привыкший к лесам и болотам, который пошел со своей любимой собакой на охоту. Через час собака прибежала домой одна. Тревожно лая, она скулила и тянула людей в лес. Встревоженные поведением собаки, люди пошли за ней. Она привела их к болоту, на котором чернел участок нарушенного покрова, выступила вода, и на воде плавала фуражка Осипова. Люди вернулись домой, собака осталась в лесу.

Охраняли нас, ссыльных, бдительно. Чтобы проводить жену и дочку до железнодорожной станции, находившейся в шести километрах от Сангородка, требовалось брать специальное разрешение. Дважды в месяц ходили на отметку.

 

Реабилитировали меня в мае 1957 года.

Еще два года ушло на то, чтобы вырваться из номенклатуры и вернуть жилплощадь в Ленинграде. Началось с того, что Ленинградский жилотдел отказал мне в ней на основании того, что я обеспечен площадью в г. Инта. Я написал в Верховный Совет РСФСР, что не хочу жить там, где был в заключении и ссылке. Указание же на то, что я обеспечен жилплощадью в Инте, не довод для отказа, так как я был обеспечен жилплощадью и в тюрьме. Ответ был положительным, площадь мне вернули.

В Ленинград я возвратился в 1959 году, через 23 года после ареста, получил положенную мне за них компенсацию в размере двухмесячной зарплаты с места прежней работы и окончательно завершил этим свою северную одиссею.

Так закончился для меня затянувшийся кошмар параллельного мира. Мира, который, увы, продолжает существовать.