СЛИЯНИЕ

 

Наступил 1937 год.

В феврале коллектив ермоловцев был потрясен внезапной кончиной Макса Абрамовича Терешковича.

 

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Он скоропостижно скончался 23 февраля 1937 года. В коллективе царила растерянность, пришибленность, удивление перед несправедливой жестокостью судьбы. Театр оделся в траур. Гроб стоял в фойе театра на Елоховской площади, в помещении, где Терешкович еще накануне репетировал «Шторм». Было нестерпимо от того, что столько осиротевших молодых существ расстаются со своим руководителем. От труппы последнее слово говорил Унковский, лицо его судорожно дергалось, морщилось от сдерживаемых рыданий... Толпа пришедших проститься артистов не только ермоловского, но и

 

других театров. М.А.Терешкович работал в театре Революции, в театре им. Мейерхольда, а в последнее время и в Камерном театре у А.Я.Таирова. Таиров и А.Г.Коонен стояли, держась за руки... Один из руководителей УМЗП (Управление московских зрелищных предприятий), тов. Гегузен сказал в своем прощальном слове:

- Я не знаю в Москве коллектива, где бы еще так беззаветно любили своего руководителя, так ему верили бы...—

Это были верные слова. Это было действительно так...»

В эти же дни также внезапно ушел из жизни прославленный нарком Серго Орджоникидзе. О том, что он покончил с собой в связи с началом массовых репрессий, страна узнала много позже. Однако ощущение тревоги, по-видимому, возникло у многих.

Еще в августе 1936г. на процессе по делу «объединенного троцкистско-зиновьевского центра» были осуждены и расстреляны Зиновьев, Каменев и др. Трагическими последствиями обернулись эти события для Эды Юрьевны Урусовой, ее родных и близких.

В этом же феврале была доставлена в Москву из политизолятора сестра Эды Юрьевны Елена Раевская. Состоялось ее свидание с матерью Евдокией Евгеньевной и 5-летним сыном и объявлен приговор: 10 лет без права переписки.

В мае Евдокия Евгеньевна перенесла тяжелую онкологическую операцию. Последнее лето она провела с внуками в деревне Кременье на берегу Оки, а в сентябре была отправлена в административную ссылку в Киргизию, в районный центр — село Кировское...

Сохранилась тетрадь записок Евдокии Евгеньевны Урусовой, которые она вела в ссылке. На форзаце надпись:

«ДЛЯ ЛЁНЫ О КИРЮШЕ.

Начала 14 января 1938г.»

«Радость моя Лёнушка, может быть, я тебя никогда больше не увижу и не смогу сказать все то, что хотела бы; поэтому решила понемногу писать тебе все, что передумала за эти три года о тебе, и рассказать тебе все, что вспомню про Кирюшу.

 

На днях год (1 февраля), что я ничего не знаю о тебе. Какой мучительный год! Кажется, хуже не было в моей жизни! Вероятно, он и для тебя показался бесконечным; а что впереди? Неужели нам не разрешат переписку, эту единственную радость разлуки? Твои письма из Верхнеуральска были моим счастьем. Я почувствовала, что ты жива не только физически, но и духовно. Ты сумела сохранить бодрость духа и нашла свое место в жизни на данный отрезок времени. А это так нужно. Без этого нельзя было жить... А вот теперь я не знаю, чем и как ты живешь, и это очень мучительно. Все-таки надеюсь, что ты себя не потеряешь и вернешься в жизнь здоровая духом и будешь счастлива.

Я буду писать тебе, чтобы иметь общение с тобой, и буду вспоминать эти годы, которые я провела с Кирюшей, и он заменил мне тебя»...

23 июня 1938г. — «Получила письмо от Кирюши (под диктовку). Первый раз за три с половиной года требует от тебя письма. «Милая баба Додя, напиши маме, чтобы она мне написала письмо. Если мама не знает адрес, ты ей напиши». Не могу придумать, что ему ответить, почему ты ему не пишешь...

От папы неутешительные вести; все болеет, мечтает о возвращении, но мало на это надеется».

Почти два года Евдокия Евгеньевна пишет в этой тетради письма своей младшей дочери. Рассказывает ей о ее маленьком сыне, о родных, о том, что узнает о них из писем, которые часто получает. Пишет ей о своих делах, о том, что думает, о чем мечтает и на что надеется. Всего в тетради 64 письма. Последнее помечено 19 октября 1939г.

Только через 50 лет, после публикации «расстрельных списков», стало известно, что Елена Раевская и другие, осужденные военной коллегией Верховного суда по «кремлевскому делу» и находившиеся в заключении вместе с Каменевым в Верхнеуральском политическом изоляторе, были в начале 1937 года привезены в Москву и расстреляны в июле, в тот же день после объявления приговора, а прах их высыпан в шурф возле Донского крематория. Очевидно, это произошло в связи с арестом 01.02.37г. Енукидзе, работавшего на небольшой должности в провинции. Енукидзе обвинили в том, что он вхо-

 

дил в состав «единого антисоветского центра» и осуществлял связь с военным центром», возглавляемым Тухачевским, а также в том, что «вел подготовку вооруженного переворота внутри Кремля и разработал план этого переворота», а также «был руководителем и организатором подготовки вооруженного переворота и группового террористического акта в отношении руководителей партии и правительства (убийство членов Политбюро путем отравления)». (Примерно в это же время были расстреляны сотрудники НКВД, принимавшие непосредственное участие в организации «кремлевского дела»¹.)

Волна репрессий нарастала и обрушилась на деятелей культуры: писателей, артистов, ученых...

Вот что пишет об этом роковом годе Б.Г.Голубовский:

«1937 год - год репрессий, связанный с арестами, ссылками. И для театров он оказался трагическим годом своеобразных репрессий - слияний...

Сперва прошла подготовка, обработка общественного мнения. «Советское искусство» в июне 37-го опубликовало стенограмму собрания актива работников искусств Москвы: «Дальнейшее существование таких стихийно возникших театров, как театр-студия Р.Симонова или... театр-студия Хмелева, не имеет смысла. Театры должны возникать в порядке «отпочкования» от больших коллективов. Нужно сливать в один более подготовленный хозяйственно и творчески организм». Удар грома среди ясного неба»².

Но вернемся снова к воспоминаниям М.Кнебель, связанным с кончиной М.АТерешковича.

«Через несколько дней после похорон основная группа студийцев собралась у меня дома. Что делать? Все считали, что я должна взять на себя руководство студией.

Во мне боролись сложные чувства. Во-первых, я не ощущала в себе данных для такой деятельности, во-вторых, это означало бы для меня разрыв с Хмелевской студией, которая в большой степени была на мне, так как Хмелев переживал стремительный актерский рост в МХАТ. Нет, хмелевцы крепко вош-

 

ли в мою жизнь, отказаться от них я уже не могла. Мы разошлись, не придя ни к какому решению...

Мысль о том, что нам надо просить взять на себя руководство студией Азария Михайловича Азарина, подал мне А.Д.Попов. Азарин — великолепный актер и чудесный человек. Это было выходом. Студийцы и дирекция согласились, мы поехали к Азарию Михайловичу и обо всем договорились. Я должна была выпускать «Последних», а он параллельно — «Шторм»³...

В июне 1937г. М.О.Кнебель завершила постановку «Последних». В своей книге она вспоминает:

«Каким же оказался в результате мой первый горьковский спектакль? Конечно, в нем была масса недостатков — мне вообще не удалось поставить ни одного спектакля, который полностью удовлетворил бы меня.

Но что-то в «Последних» я очень любила. Наверное, то, что в спектакле удалась атмосфера напряженной мысли...

Были и настоящие актерские удачи. В первую очередь АПирятинская — Любовь. Актрисе в ту пору было лет девятнадцать, не больше. Но каким-то образом ей удалось найти в себе удивительный сплав душевной боли, детской искренности и холодного ума. Это было поразительное слияние с горьковским образом...

Очень интересно играли в спектакле Э.Урусова — Надежду и АДемич — Александра. В творчестве этих актеров, даже в их внешнем облике было что-то общее. Оба рослые, внешне на редкость привлекательные, развязно свободные, они были достойными потомками Ивана Коломийцева — В.Менчинского...

С нежностью вспоминаю Л.Орданскую - Веру, девочку с большими черными глазами, всем своим существом рвущуюся к счастью...

Критики много говорили о Д.Бамдас - г-же Соколовой. Все в ней было как-то очень достойно, скромно и внешне покойно...»⁴

«Самым любимым моим образом в спектакле была старая нянька Федосья — М.Хорошко.

 

В доме, полном скандалов, взаимного неуважения, бурлящей злобы, притворства и тоски, Федосья — М.Хорошко жила своей особой жизнью...

Эта роль требует большого такта...

Роль требует и правды подлинной старости, и беспросветного внутреннего монолога, и технического умения вплетать свои реплики в общую ткань происходящего.

Самым трудным для молодой актрисы было овладеть залом, «отказываясь от него»...

Хорошко прекрасно справилась с этой задачей...

Почему молодость так много может?.. Достаточно широко открытых на жизнь и на искусство глаз — и сколько будет сделано! Сохранить эти качества необычайно трудно... Поэтому так мало людей и театральных организмов, которые по большому счету выдерживают успех своей молодости»⁵...

Премьера «Последних» состоялась 14 июня 1937г. На большой фотографии участники спектакля и почти все работники театра. В центре - Кнебель, Качалов, Хмелев, присутствовавшие на премьере, и Азарин. Это последняя фотография, запечатлевшая коллектив театра, начало которому было положено в 1925 году.

И еще одна фотография: за столом сидят Хмелев, Кнебель и Качалов. По верху фотографии надпись: «Эде Георгиевне Урусовой лучшие пожелания. Василий Качалов. 14/VI 37г.» Увы, этим пожеланиям в наступившие времена сбыться было не суждено. Оставался ровно год работы Эды Юрьевны в театре имени М.Н.Ермоловой.

Постановкой спектакля «Последние» завершился целый период в истории Московского драматического театра им. М.Н.Ермоловой.

За прошедшие годы сформировался высокопрофессиональный театральный коллектив, коллектив единомышленников, в котором царил дух творчества, высокого служения искусству, дружбы и взаимопомощи.

В процессе своего роста он впитал в себя классические основы школы Малого театра, высокие достижения школы МХАТа, новаторские открытия Мейерхольда. Это был уникальный синтез, который во многом определил творческое

 

лицо театра им. Ермоловой на всю его последующую жизнь.

Уникальным в истории этого театра было и то, что возник он не по воле какого-либо одного выдающегося театрального деятеля и не как отделившаяся часть признанного театра. Никто из основателей и руководителей театральной студии им. М.Н.Ермоловой — актеров Малого театра не собирался создавать новый театр под собственным руководством. «Ну, ребята, открывайте свой театр, а меня берите к себе актрисой», — говорила Е.К.Лешковская.

Театр им. М.Н.Ермоловой возник и получил официальный статус благодаря коллективной воле, самоотверженности и беззаветной преданности театральному делу целой группы молодых актеров — выпускников ермоловской студии. В этом смысле его можно было бы назвать «театром-самородком».

Создать новый театр с группой молодых актеров Николай Павлович Хмелев решил в 1932г. Впервые театр-студия Хмелева заявил о себе спектаклем «Не было ни гроша, да вдруг алтын» Островского в 1934г. Спектакль имел большой успех и был высоко оценен театральной публикой. Однако в следующих спектаклях студии этот успех не повторился.

Между тем, как пишет Б.Г.Голубовский: «Атмосфера в театральной Москве накалялась. Я уже рассказывал о хаотичном слиянии театров... Опасность насильственного, по причудам начальства, слияния неизвестно с кем стала реальностью. Тогда Кнебель и Азарин решили, что в творческих интересах обеих студий лучше соединиться под руководством Хмелева. «Театром руководить должен только Коля», — Азарин дружил с Хмелевым и ценил его. Азарий Михайлович был честным художником и очень хорошим человеком, об этом говорит его решение. Мало кто из режиссеров мог бы пойти на такой шаг»⁶.

Продолжая свои воспоминания, Б.Г.Голубовский отмечает: «Вот так к концу тридцатых годов складывалась ситуация у ермоловцев и хмелевцев.

Мудрейшая Мария Осиповна Кнебель работала в обеих студиях, видела сильные и слабые стороны той и другой: яркие актерские индивидуальности у ермоловцев и отсутствие режиссуры, личность руководителя Хмелева и менее мощный

 

актерский потенциал его воспитанников. Она как бы становилась в позицию Агафьи Тихоновны из «Женитьбы»: «Если бы губы Никанора Ивановича приставить к носу Ивана Кузьмича...» — совершила эксперимент, не удавшийся гоголевской героине.

В данной «стратегической», да и в тактической обстановке слияние двух театров стало наилучшим вариантом. Хотя трудностей оказалось предостаточно.

До соединения коллективы отличались друг от друга и официальным положением. Театр-студия им. Ермоловой имела статус государственного театра и работала в собственном помещении на Елоховской площади; хмелевцы играли пятнадцать дней в месяц в полуподвале в Гнездниковском переулке, поделившись с цыганским театром «Ромэн». Ермоловцы родились в «районе», на окраине, как говорили театральные снобы. Как сторонний наблюдатель и внимательный зритель, я могу свидетельствовать: провинциальностью у них и не пахло, а по оригинальности режиссерского решения «Бедность не порок», «Последняя жертва», «Искусство интриги» нисколько не уступали спектаклю «Не было ни гроша» Хмелевской студии, которая ни «Комедиантами», ни «Дальней дорогой» не вызывала интереса у критики и у зрителей — а в конечном счете лишь зритель определяет истинную популярность театра. Повторю театральный афоризм: «зритель голосует ногами»⁷.

Впервые актеры Ермоловского театра услышали о предстоящем «слиянии» на летних гастролях и сперва отнеслись к этому недоверчиво...

К началу нового сезона 1937-38 года вопрос был решен. Сезон должен был начаться в новом помещении в центре Москвы на Пушкинской улице.

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Театр Ермоловой, конечно, переезжая в центр Москвы, переставал быть просто «районным» театром. Имя Н.П.Хмелева несомненно импонировало, выдвигало новые требования к коллективу, повышало ответственность. Азарин должен

 

был оставаться режиссером, членом художественного совета, а актером он работал в Центральном театре Советской Армии. Однако внезапная смерть поразила Азарина в возрасте 40 лет, так же скоропостижно, как умер прежний худрук — Макс Терешкович. Коллектив был потрясен: что это? Рок? На театр вторично обрушивается удар — смерть руководителя. Не прошло и семи месяцев после похорон Терешковича. Хмелев был тоже убит, пришиблен, ему казалось это тяжелым предзнаменованием. Он даже сказал: «Я буду, наверное, третьим!» Хоронили Азарина в день открытия вновь преобразованного после слияния театра им. Ермоловой. Открытие было уже анонсировано, афиши висели по городу, билеты все проданы. Шла пьеса М.Горького «Последние» - спектакль ермоловцев в постановке М.О.Кнебель. Горьким было сознание, что радостное событие — начало сезона в новом помещении на Пушкинской улице совпало с трагическим прощанием с А.М.Азариным. Гражданская панихида была в Доме Советской Армии.

Валерий Петрович Лекарев очень любил Азарина как актера и очень ценил его человеческие качества, всегда говорил о его высокой честности и принципиальности, доходящей до поражающей высоты. Когда Азарин пришел в театр им. Ермоловой на высокий пост художественного руководителя, он привел с собой в труппу театра свою жену — актрису Валентину Сергеевну Дуленко. На одном из первых же общих собраний выступил ведущий актер ермоловцев Михаил Семенович Унковский и сказал, что коллектив актеров чрезвычайно высоко оценивает приход к руководству театром Азарина, все ценят в нем серьезного и требовательного художника, но то, что Азарин вводит в труппу свою жену — говорит не в его пользу, смущает коллектив, и они не одобряют этого... На другой же день стало известно, что В.С.Дуленко работать в театре не будет. Лекарев не уставал повторять, что он не знает другого режиссера, который сумел бы так поступить на месте Азарина, этот поступок лучше всего свидетельствует о его деликатности и бескорыстном стремлении оставаться в театре.

Новый период в жизни театра имени Ермоловой, а следовательно его актеров, в том числе В.П.Лекарева, начался с 1

 

октября 1937 года, с начала совместного с Хмелевской студией сезона. Хмелев собрал всю труппу, познакомился с каждым, был очень доброжелателен и корректен. Труппа была расширена — помимо слияния двух трупп, были приглашены из театра под руководством Ю.А.Завадского Д.П.Фивейский, МЛавров, Е.М.Мессерер, В.В.Полонская и Е.Олень. Из каверинского театра перешел очень опытный и крепкий актер С.А.Зайцев, из студии А.Д.Дикого — В.П.Михайлов, а вскоре, после расформирования театра им. Мейерхольда, пришли Л.П.Галлис, Л.Д.Снежницкий и К.И.Федотов. Труппа усилилась за счет прихода опытных актеров, обладающих прекрасными актерскими данными. Кроме того, была приглашена только что окончившая школу при театре Моссовета молодая и в высшей степени обаятельная Н.В.Козлова.

Но в труппе ясно чувствовалось противостояние двух коллективов.

В студии Хмелева был целый ряд талантливых актеров — Э.С.Кириллова, Е.П.Кононенко, О.В.Николаева, И.И.Соловьев, Г.М.Вицин, Ф.Г.Корчагин, В.Г.Комиссаржевский, но они обладали меньшим опытом, чем ермоловцы, причем откровенно считали себя обладателями секретов мхатовского воспитания актеров, отказывая в этом ермоловцам, забывая при этом, что уже несколько лет как Мария Осиповна Кнебель причастила ермоловский театр ко всем таинствам приемов работы над собой и над образом, - которые сама она восприняла непосредственно от К.С.Станиславского. Коллектив актеров Ермоловского театра и В.П.Лекарев в числе своих товарищей стремился к тому, чтобы слияние, раз уж оно совершилось, проходило по всей возможности гладко. Закулисные интриги, злопыхательство, недоброжелательность отсутствовали в практической жизни ермоловцев, они самым искренним образом стремились к сближению. Но настоящее сближение могло осуществиться лишь в будущем, на совместной работе, при выпуске спектакля, где будут заняты все... Пока же шли спектакли, созданные прежде: в Хмелевской студии «Не было ни гроша, да вдруг алтын» А.Н.Островского и «Дети солнца» А.М.Горького, а по линии старого ермоловского репертуара то, что уже полюбилось мос-

 

ковской публике: «Мачеха» О.Бальзака, «Искусство интриги» Э.Скриба, «Последние» А.М.Горького, «Последняя жертва» А. Н.Островского.

Эда Юрьевна была занята во всех четырех ермоловских спектаклях. Она вспоминала: «В «Мачехе» роль Гертруды (мачехи) исполняла Бершадская. И вот в день отъезда на гастроли в Ленинград она внезапно заболела... Перед самым отходом поезда мне сказали, что завтра я должна играть ее роль... Всю ночь и весь день до спектакля я была в каком-то лихорадочном состоянии. Я не помню, что я делала, как готовила роль. Спектакль шел в Нарвском дворце культуры. Как я играла, не помню, но сыграла так, что все мои товарищи были поражены, все меня поздравляли. Так эту роль я больше, наверное, никогда не играла».

«Первые работы на профессиональной сцене характеризовали Урусову как актрису яркого темперамента — задорную, озорную и лукавую, пробующую себя в разных жанрах отечественной и зарубежной драматургии; некоторый азарт студийности еще ощущался в ролях Наташи («Рассказ о простой вещи» Б.А.Лавренева), Лоретты д'Аман («Иван Козырь и Татьяна Русских» Д.П.Смолина), Альбины («Альбина Мегурская» Н.Н.Шаповаленко по Л.Н.Толстому). Но уже последующие роли — Фенька («Республика на колесах» Я.А.Мамонтова), Лешка («Дальняя дорога» А.Н.Арбузова), Христина («Искусство интриги» Э.Скриба), Гертруда («Мачеха» О.Бальзака) и Надежда («Последние» А.М.Горького) — заявили о глубокой человеческой личности Урусовой и ее заразительном актерском мастерстве»⁸.

Первым спектаклем, в котором вместе играли хмелевцы и ермоловцы, стал «Бедная невеста» Островского, поставленный Е.С.Телешевой.

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Хмелев в это время был в зените своей славы. Народный артист СССР, он был всюду приглашаем: на радио, в кино... Но театр Ермоловой он любил, хоть и не так часто, но прихо-

 

дил в него, давал репетиции, просматривал самостоятельные работы актеров. К сожалению, некоторые товарищи из состава работников театра пользовались тем, что он иногда подолгу отсутствовал в театре, и старались его информировать по-своему, необъективно, а попросту пристрастно, всячески затеняя заслуги или добрые качества коренных ермоловцев.

Хмелев был доверчив, не давал себе труда проверить чужое мнение, поддавался наветам. В результате дело подлинного слияния творческого коллектива сильно страдало»...

На Новый — 1938 год в новом помещении на Малой Дмитровке была устроена елка для детей работников театра. На празднике дети не только получили подарки, но и сами выступали. Танцевала 12-летняя ученица хореографического училища Майя Плисецкая — племянница Е.М.Мессерер, сын Урусовой и Унковского прочел стихотворение А.С.Пушкина:

«Что ты ржешь, мой конь ретивый,

Что ты шею опустил...»

Он прочел только первую часть, но многие из слушателей знали и вторую:

«Отвечает конь печальный:

«Оттого я присмирел,

Что я слышу топот дальный,

Трубный звук и пенье стрел;

Оттого я ржу, что в поле

Уж недолго мне гулять,

Проживать в красе и в холе,

Светлой сбруей щеголять;

Что уж скоро враг суровый

Сбрую всю мою возьмет

И серебряны подковы

С легких ног моих сдерет;

Оттого мой дух и ноет,

Что наместо чепрака

Кожей он твоей покроет

Мне вспотевшие бока».

Можно предположить, какие предчувствия были у того, кто выбрал это стихотворение для 7-летнего мальчика.

 

С новогодней встречи, о которой вспоминал С.М.Голицын, прошло девять лет...

Обстановка, сложившаяся в театре, возможно, поспособствовала тому, что «органы» увидели в коллективе ермоловцев подходящую жертву для организации громкого дела по театральному ведомству. Тем более что «точечные пробы» они уже брали. В разное время в 1936г. были арестованы, но быстро выпущены несколько человек, а двое молодых актеров — Г.Бахтаров и И.Ключарев после ареста были высланы в административном порядке в Киргизию. Им удалось остаться в г.Фрунзе (ныне Бишкек) и устроиться на работу в театр.

18 марта 1938г. вскоре после завершения последнего открытого процесса по делу «антисоветского правотроцкистского блока» (Бухарин, Рыков и др.) были арестованы 6 ведущих актеров театра им. М.Н.Ермоловой. Среди них — Александр Демич и Михаил Унковский.

 

Из записок М.В.Хорошко-Лекаревой:

«Оставшиеся члены ермоловского коллектива были ошеломлены этим событием. Не только ошеломлены - они были придавлены, унижены. Среди арестованных не было ни одного хмелевца. Как и чем это можно было объяснить? Казалось, что кругом образовалась зияющая пустота. Казалось, что на них смотрят неподобающим образом, как будто все причастны к чему-то нехорошему, позорному.

Неудивительно, что оставшаяся группа старых ермоловцев как-то начала стушевываться, как бы вобрала голову в плечи, стала тише себя вести, и вот тут произошел перелом в сторону усиления и расширения удельного веса группы, именовавшейся прежде «студия под руководством Хмелева»...

А вот как вспоминал о слиянии тогда молодой хмелевец, впоследствии народный артист СССР Иван Иванович Соловьев в своей книге «Монолог под занавес» в 1979 году:

«То ли от того, что «свой» зритель у ермоловцев был «окраинный» зритель, и он так или иначе накладывал отпечаток на культуру и эстетику театра, то ли от условий обучения и воспитания, в которых складывался коллектив, но на нем был некоторый налет «провинциальности», пониженная тре-

 

бовательность, и он не всегда соответствовал тем меркам, которые существовали тогда в театральной Москве. Так, по крайней мере, считали мы — хмелевцы...

В момент слияния у ермоловцев была довольно сильная ведущая группа: Бершадская — пожилая героиня, Шутова, Смирнова, Орданская — молодые героини, Урусова — характерная героиня, Унковский, Макшеев, Лекарев, Демич, Лосев, Якут, Раевский, Менчинский — актеры разных амплуа. Эта группа была достаточно сплоченной и дружной. Их надо было в чем-то переубеждать и преодолевать их коллективное сопротивление. Но многие из них и сами «переубедились», некоторые перешли в другие театры... Так что, в сущности, от того ермоловского коллектива, с которым произошло слияние, осталась только вывеска...»

Все арестованные актеры в первые дни признались в участии в контрреволюционной организации и в своих террористических намерениях по отношению к руководителям партии и правительства.

Однако вслед за этим где-то произошел сбой. Следствие затянулось. Возможно, из-за организационной неразберихи. Ведь объем работы в органах нарастал как снежный ком.

Эда Юрьевна продолжала работать в театре. Она получила две новые роли. Ее пригласили на кинопробу на главную женскую роль в фильме Эйзенштейна «Александр Невский».

Один хороший знакомый, которому было известно действительное положение дел, сказал ей, что она должна все бросить, забрать сына и уехать подальше в провинцию.

Но Эда Юрьевна не была в состоянии трезво, с холодным рассудком оценить грозящую ей опасность. Слишком дорог был для нее театр. Его она бросить не могла.

Ее арестовали 17 июня 1938г. на вокзале перед отходом «Красной стрелы», на которой театр выезжал на гастроли в Ленинград.

Так закончились первые десять лет работы Эды Урусовой в театре им. Ермоловой. Вернуться в него ей удалось только через 17 долгих лет.