МАША

В Эльгене я встретила только одну заключенную из сионистского движения — Машу Янович. Член партии "Поалей Цион", она была арестована в конце 1937 года вместе с десятимесячным ребенком, которого еще кормила грудью. Следователи решили использовать этот факт, чтобы вырвать у нее признание о преступлениях, которые она не совершала, выхватили из ее рук ребенка и отправили в детский дом. Машу посадили в специальный карцер, хорошо известный заключенным тех лет; даже упоминание о нем приводило людей в ужас. Это была маленькая сырая каморка, где с потолка капала вода на голову заключенного.

Из-за внезапного прекращения кормления у Маши через несколько дней вздулись груди и поднялась температура. Когда ее привели к следователю, она была на грани потери сознания, мысли у нее путались. Тут перед ней положили заранее заготовленные протоколы с признаниями в преступлениях. Она даже не помнила, подписала или нет, только одно ей запомнилось: следователь дал ей прочитать письмо от мужа, в котором тот сообщал, что разводится с ней и отрекается от нее из-за ее враждебного отношения к советской власти. Муж принадлежал к левому крылу движения "Поалей Цион", близкому по своей идеологии к советской компартии.

В 1938 году Машу судили и приговорили к десяти годам заключения в исправительных лагерях на Колыме. В лагере она получила письмо от сестры мужа, которая сообщала ей, что после долгих поисков ра-

зыскала ее ребенка в одном из детских домов и готова усыновить его, если Маша откажется от него и обязуется никогда не говорить ему, что она его мать, ради блага ребенка Маша согласилась, но очень страдала. Я провела много лет в лагере вместе с Машей, и за все это время она ни разу не получила ни письма от мужа, ни какого-либо известия о сыне.

Надежный человек и хороший товарищ, Маша готова была помочь каждому, кто в этом нуждался, умела найти доброе слово для каждого. Все любили ее и старались ей помочь. Она была умница, говорить с ней было одно удовольствие.

Одно время она работала ночью на разгрузке дров возле мастерской по ремонту оборудования и подружилась с человеком сходной с ней судьбы. У Степана (так его звали) тоже оборвались контакты с женой и детьми с момента ареста, жена боялась переписываться с ним. Техник по профессии, он нередко работал в ночную смену, и они с Машей беседовали в перерывах между прибытием грузовиков с дровами.

Это было опасно: в отличие от уголовных, которые все жили парочками, для политических любые отношения между мужчинами и женщинами были под строгим запретом. Несмотря на то, что отношения между Машей и Степаном носили всего лишь товарищеский характер, обоих наказали за "запрещенную связь": Степана послали на золотые прииски, а Машу — на работу в поле. Однажды, заметив, что Степан получил письмо от Маши, уголовные стали издеваться над ним и привязали к дереву, а сами ушли. Только на второй день, когда вспомнили об этом, нашли его мертвым: комары и мошкара заели его до смерти.

Маша в течение всего этого времени работала на Разных тяжелых работах. Однажды ее временно перевели в коровник, и она взяла мороженую свеклу из коровьей кормушки. Чтобы вахтеры при входе в ла-

герь не отняли у нее эту добычу, она грызла ее по дороге из коровника в лагерь. Вдруг навстречу ей попался главный инженер лагеря, руководивший все ми работами. Новичок в лагере, он был уверен, что заключенные действительно являются страшными врагами народа. "Как ты смеешь воровать корм у коров? — закричал он. — Ведь это саботаж!" Маша по смотрела ему прямо в глаза, показала огрызок свеклы и спросила: "А вы стали бы есть это? Я голодна!"

Ее слова привели инженера в замешательство, он не нашелся, что ответить, махнул рукой и ушел, оставив Машу без "заслуженного наказания" — карцера. Она вернулась в лагерь счастливая, несмотря на то, что совершенно продрогла на сорокапятиградусном морозе.

Какое-то время Маша работала на агробазе, в теплицах. Это считалось хорошим местом работы, куда попадают только по блату.

Когда я освободилась, Маша еще оставалась на Колыме. Уже в Израиле, в организации узников Сиона, я узнала, что муж и сын Маши живут в стране. Они не проявили никакого желания связаться со мной и узнать подробности о жизни Маши в лагере. О том, как сложилась дальнейшая жизнь Маши, я ничего не знаю.