- 187 -

ШАЯ И ХАНА КАЦ

 

В тот вечер к нам пришел старый и добрый друг Шая Кац, с которым мы делились всеми нашими бедами, и стал уговаривать меня, чтобы я обратилась к психиатру. Шая не был большим "дипломатом", и нескольких моих вопросов было достаточно, чтобы выведать у него, с чего он взял, что я нуждаюсь в психиатре. Как выяснилось, мой муж прибежал к нему, очень перепуганный и взволнованный, и сказал, что случилось ужасное: я сошла с ума — говорю с ребенком о поездке в Палестину.

Шая никогда не был сионистом. Он приехал в 1931 году в Советский Союз из Польшей учиться и строить социализм. Сразу на границе его задержали и послали "перевоспитываться" в лагерь под названием Саров, специально предназначенный для таких людей. В этом лагере проходили "перевоспитание" беженцы из Польши — судя по всему, более преданные социалисты, чем те, которые гордо несли звание строителей социализма. В лагере было много предприятий разных отраслей, режим не был строгим, люди работали и жили неплохо. В течение трех лет пребывания в лагере Шая работал на большой мебельной фабрике. Он был мастером своего дела, считался хорошим работником и стахановцем. Несмотря на то, что он ни в каком преступлении не обвинялся, ему после освобождения выдали паспорт с такой же отметкой об ограничении, какую вписывали в паспорта осужденных по 58-й статье: 39-й пункт, то есть лишение права жить и работать в больших городах. После долгих скитаний он сумел

 

- 188 -

получить разрешение на проживание и работу в городе Саратове.

В дальнейшем все-таки оказалось, что в лагере Заров его недостаточно перевоспитали: он не научился типичному советскому лицемерию, умению говорить "то, что надо", а не то, что думаешь. Он остался и после лагеря тем наивным пареньком, который летел из Польши навстречу свету социализма, как бабочка летит на огонь. Чтобы доказать свою верность новой социалистической родине, он решил вступить в комсомол. Торжественное собрание, на котором Шаю должны были принять в комсомол, выпало на тот злополучный день в 1936 году, когда по радио было объявлено об аресте и отдаче под суд "контрреволюционной группировки Зиновьева, Каменева и их сообщников, врагов народа и предателей родины". В секретариате горкома комсомола, куда Шая пришел, чтобы получить членский билет, ему задали вопрос, что он думает об этом процессе и считает ли, что предатели заслуживают расстрела. Шая чистосердечно ответил: "Я думаю, что они большие партийные деятели, и вполне возможно, что когда-нибудь они еще понадобятся партии". В тот же вечер его арестовали.

Во время допроса в ОГПУ его спросили, знает ли он Троцкого. Шая ответил, что читал его биографию. На этом следствие закончилось, и Особое совещание в Москве приговорило его к дополнительным трем годам "перевоспитания" в концлагере на Колыме. Это уже был лагерь посерьезнее, чем Саров. Шая отказался подписать приговор и потребовал настоящего и справедливого суда. Как он позднее рассказывал, следователь был взбешен такой наглостью и закричал: "Ты что — не веришь нам, не веришь в справедливость суда в Москве?! А в Польше у вас был более справедливый суд?" Шая заупрямился: "Нет, и в Польше не был, но здесь, в стране социализма, я хочу, чтобы был настоящий суд, а не приговор, выне-

 

- 189 -

сенный заочно". После этих слов он получил такой удар по голове, что потерял сознание и пришел в себя только в камере благодаря усилиям врача и сестры. Ему сделали несколько уколов, и больше он вопросов не задавал.

Отбыв три года заключения на Колыме, Шая получил (опять без суда, разумеется) "добавку" — еще десять лет. На сей раз он подписал приговор без споров, так как осознал бессмысленность сопротивления и боялся пыток. "Перевоспитание" на Колыме было намного эффективнее.

В Польше Шая учился столярному делу и, как уже упоминалось, был хорошим специалистом. Он обладал природной сметкой и разбирался в любом чертеже, хотя не окончил даже начальную школу. Когда в Ягодном построили сталелитейный завод, его направили туда на работу по изготовлению литейных форм. В Ягодном были лучшие условия, чем в лагерной зоне, и благодаря этому он остался в живых.

После войны Шая был освобожден, и создал семью в Ягодном, женившись на Хане Вертман, еврейке из Кишинева. Хана была членом компартии и приехала из Бессарабии, чтобы строить коммунизм в Советском Союзе. Она работала в Москве на металлургическом заводе имени Орджоникидзе, а затем выразила желание присоединиться к добровольцам, которые едут в Испанию воевать против фашистов. Но в Испанию она не попала, потому что в 1936 году Директор завода и вся администрация были арестованы и осуждены по статье 58/1 ("измена родине"). Вместе со всеми была арестована и Хана. Приговор она получила "детский" — десять лет лагерей на Колыме. Большинство ее коллег по руководству заводом были расстреляны.

На Колыме Хана работала лесорубом в лагере Мульга — небольшом отделении, примыкавшем к Эльгену. После отбытия срока она поселилась в Ягодном и стала работать на сталелитейном заводе.

 

- 190 -

Как и все остальные, она подписала обязательство не покидать Колыму до особого постановления из Москвы.

У семьи Кац родились близнецы. Подобно тому, как это было с моими близнецами, их нечем было кормить. У Ханы молока не было. Коровье молоко тоже негде было достать. К счастью для Ханы и ее детей, как раз в то время в Ягодное была доставлена партия молочного порошка из США, оказавшаяся с браком: молоко из этого порошка пахло дымом. Шая Кац сумел получить часть этого порошка. Его младенцы тоже не хотели пить странно пахнущее молоко, но Хана стала добавлять к нему овощной отвар, чтобы заглушить запах и привкус. Она давала детям в руки хвосты селедки, дети сосали их, у них появлялась сильная жажда, и тогда она давала им молоко с овощным отваром. Дети пили и таким образом остались в живых.

Когда началась новая волна арестов в 1949 году, и меня арестовали и выслали в Чумаково, семья Кац не стала ожидать ареста и по своей инициативе поехала в Чумаково — якобы "к сестре". Долгое время даже наши дети были уверены, что мы с Аней (так мы называли Хану) сестры.

Условия жизни в деревне были тяжелыми. Это была самая настоящая глушь, ни о какой технике там и не помышляли, все делалось самыми примитивными способами. Например, вместо шифера и теса (которых, естественно, не было) для покрытия крыш использовали пласты земли. Крыши получались очень тяжелые, они держались несколько лет и после этого проваливались, нередко вместе со стенами дома. Когда это случалось, мужчины деревни собирались "всем миром" и восстанавливали дом потерпевшей семьи.

Как раз в то время, когда в Чумаково приехали Шая и Хана Кац, провалилась крыша в нашем доме, и мы с детьми оказались на улице. Небольшое сухое

 

- 191 -

место для детей можно было найти только в хлеву у коровы. Нашу крышу мы покрыли соломой, подобно тому, как это делали в маленьких местечках на Украине до революции; но для сибирского климата соломенные крыши не годились: в зимние бураны солому просто снесло бы. Шая нашел выход из положения: он закупил на лесопилке крупную щепу, которая по-

 

- 192 -

лучается при обтесывании бревен, и сделал деревянное покрытие для нашей крыши. То же самое он сделал в доме своей семьи. Потом его примеру последовали и местные колхозники. Таким образом, наши семьи внесли в деревенскую жизнь некоторую модернизацию.

Другое новшество: в наших дворах мы выкопали колодцы. До того все носили воду с реки, по которой плавали плоты и катера, так что вода, понятно, не отличалась чистотой. Я начала выращивать помидоры, и это тоже было новшеством: таких овощей в деревне до того не видели. Время от времени мы, другие ссыльные и колхозники поручали Розенбергу продавать продукцию наших хозяйств на базаре; это было выгодно и нам, и ему, но однажды милиция совершила облаву на базаре и посадила его на несколько дней за спекуляцию.

Обе наши семьи часто собирались вместе, особенно по праздникам, и пили чай. Шая в праздник всегда поднимал свой стакан с чаем и произносил пожелание на иврите: "В будущем году в Иерусалиме". Он не знал, до какой степени эти слова были для меня не только традиционным пожеланием, но мечтой всей жизни.

Когда ссыльных евреев в Чумаково начали вызывать на допросы после празднования Хануки у Кройтера, мы были уверены, что вскоре нас заберут, и мечтали только об одном: чтобы наши дети оказались вместе, в одном детдоме. Вместо того чтобы раздевать детей перед сном, мы их тепло одевали, рассчитывая, что та семья, которую придут арестовывать первой, сможет быстро отправить детей в дом той семьи, где арест еще не начался, и таким образом добиться того, чтобы детей забрали в один детдом.

Как я упоминала выше, заключенные в лагерях и других подобных местах "перевоспитания" остались в живых только благодаря чуду. Это были маленькие

 

- 193 -

чудеса, случавшиеся в судьбе отдельных лиц; но пришел день, когда для всех наступило настоящее большое чудо: умер Сталин. Атмосфера изменилась, и следствие по делу о праздновании Хануки было прекращено. Только бедняге Кройтеру не повезло: его успели осудить еще раньше и приговорить к десяти годам заключения в лагере по статье 58/10 — "агитация против советской власти". Впрочем, едва ли он отсидел весь этот срок.

После смерти Сталина ссыльные постепенно начали покидать Чумаково, но машина репрессий еще какое-то время продолжала действовать по инерции, и вместо уезжавших прибывали новые ссыльные. Это были советские граждане, в свое время уехавшие в Китай. После войны Сталин обратился ко всем эмигрантам за рубежом, призвал их возвратиться домой, обещал им амнистию и помощь в устройстве их жизни. Нашлись простаки, которые поверили этим обещаниям и возвратились. Для нас это было везением, потому что новые ссыльные купили наши дома и хозяйства. Наша семья покинула Чумаково в 1957 году. Муж получил разрешение репатриироваться в Польшу, а из Польши мы приехали в Израиль.

Пророчество брата доктора Перпера сбылось: наши семьи приехали в Израиль и поселились тут вместе. Наши дети получили высшее образование, работают по специальности и, когда нужно, участвуют в войнах за Израиль. Как я обещала своему сыну Баруху, третью операцию ему сделали в Израиле, причем Довольно удачно.

В Израиле я встретила товарищей, которые, подобно мне, прошли все круги ада и остались в живых. О некоторых из них я расскажу здесь.