ДОВОЕННЫЕ ГОДЫ

Как я уже рассказывала выше, в начале 1932 года я была послана движением "ха-Шомер ха-Цаир" в Москву и в конце того же года арестована; приговор гласил — три года ссылки. После отбытия срока ссылки я какое-то время жила в Белгороде. В 1936 году вновь начались массовые аресты сионистов. Я гоже ожидала нового ареста и поехала в Купель, чтобы попрощаться с родителями, словно предчувствовала, что больше никогда их не увижу.

От других местечек на Украине Купель отличался тем, что он находился вблизи границы с Польшей, рядом с городом Волочиском, который лежал на самой границе. После гражданской войны город разделили мостом на две части; та часть, что находилась за мостом, называлась Подволочиск. У одного края моста располагался пост советских солдат, а у другого — пост польских солдат. Пограничники обоих государств дружески переговаривались между собой, рассказывали анекдоты, чтобы разогнать скуку. До 1924 года в пограничной полосе процветала контрабанда. Из Польши в Россию перевозились обувь, одежда, ткани, кофе, сахар и другие потребительские товары, дефицитные в советском государстве. В тот период советские граждане сравнительно легко могли покинуть Россию и перебраться в Польшу с помощью контрабандистов, действовавших по обе стороны границы. Из Польши можно было свободно уехать в Америку или Канаду, но это стоило больших денег, и не каждый мог позволить себе такую роскошь.

До 1924 года люди по обе стороны границы поддерживали между собой тесную связь. Члены семей, которые оказались разлученными при установлении границы и разделе города на "русскую" и "польскую" части, могли, стоя на мосту, переговариваться между собой, даже участвовать на расстоянии в семейных празднествах и свадьбах.

Постепенно, по мере укрепления советского режима, все эти вольности были пресечены. Начиная с 1925 года, провоз товаров через границу стал считаться преступлением. В конце двадцатых годов каждый гражданин, который подходил слишком близко к границе без особой причины, арестовывался как шпион, его судили и приговаривали к длительным срокам заключения. В 1933 году все украинские деревни и поселки, расположенные недалеко от польской границы, и в том числе Купель, были объявлены пограничными пунктами первостепенного военного значения. Все польские граждане, которые жили в Купеле и соседних деревнях и не вернулись на территорию Польши, были высланы из пограничной зоны. Еврейские жители оказались запертыми в этой зоне, будто в гетто: еврей мог оставить место своего проживания и возвратиться в него только с разрешения местных военных властей. Даже студенты, которые учились в больших городах — Киеве и Одессе, могли приезжать домой во время каникул только со справками от университета, в которых указывались дата начала каникул и дата их окончания. Нельзя было задерживаться даже на один лишний день. Когда я приехала в Купель в 1936 году, чтобы повидать родителей, то мне разрешили оставаться дома только двадцать четыре часа. После этого я уехала в местечко Миколаев, которое находилось за пределами пограничной зоны, пожила там какое-то время у дяди, брата моей мамы, а затем еще раз поехала в Купель на двадцать четыре часа.

Внешне Купель очень изменился к лучшему: улицы были чисты и опрятны, все было благоустроено, у всех жителей была работа. Люди с профессиями портных, сапожников и столяров работали в артелях и получали зарплату. Вывшие нэпманы стали членами еврейского колхоза, основанного на землях, ранее принадлежавших графу Потоцкому. Крестьяне из украинских деревень, большей частью бедняки. На протяжении долгих лет зарились на земли графа. Они участвовали в революции, воевали и умирали за мечту получить хотя бы маленькие клочки этой земли. Еврейский колхоз по меркам тех времен был зажиточным, в его владении находились мельница и маслодавильня, и украинским крестьянам вновь, как до революции, приходилось ездить к евреям молоть зерно и выжимать масло.

Еврейские колхозники получали на трудодни продукты: муку, картошку и разные овощи. Мои родители тоже работали в колхозе и даже получили награду за хорошую работу — одну телку на две семьи, вместе с семьей Кимельфельд. Обе семьи вместе вырастили телку, и в 1936 году, когда я приезжала в Купель, мама угощала меня парным молоком от собственной коровы. Колхоз хотел дать обеим семьям также и поросенка, но они отказались взять его, потому что евреи в местечках даже в те времена придерживались заповедей религии и не ели свинину.

В Купеле появилось также несколько новых магазинов, в которых работали молодые люди из еврейских семей. За работу они получали зарплату от государства. В этих магазинах можно было купить такие "роскошные" товары, как сахар, рис, чай и даже конфеты для детей.

Положение в украинских деревнях к тому времени тоже улучшилось, крестьяне работали в колхозах, но их колхозы были беднее еврейских и хуже организованы. Причина этого заключалась в том, что коллективизация противоречила крестьянской натуре.

Настоящий крестьянин привязан к своему клочку земли и ощущает его как частицу самого себя. Земля для крестьянина дороже самой жизни. Тот факт, что их земельные наделы стали коллективной собственностью, то есть собственностью колхоза, воспринимался крестьянами очень тяжело и болезненно. Превратившись в колхозников, крестьяне не ощущали душевной связи с коллективным хозяйством и уклонялись от работы на колхозных полях.

Раздражал их и тот факт, что евреи, раньше не владевшие землей, получили землю от государства и живут лучше их. В украинских деревнях бытовало мнение, что евреи при советской власти смогли хорошо устроиться за счет христиан: "Эти наглые жиды всегда умеют нажиться". Но о "наглости жидов" говорили теперь вполголоса, потому что было провозглашено братство народов и за уничижительное слово "жид" можно было получить три года тюрьмы. Внешне казалось, что в отношениях между евреями и украинцами царят мир и гармония. Дети учились и играли вместе, и не было такого еврея, который не имел бы закадычного друга среди украинцев.