- 85 -

XI

ТУЛОМА

 

 

В мае 1934 года из Медвежки была отправлена на Тулому группа актеров для будущего Туломского театра.

Тулома — это река на Кольском полуострове, недалеко от Мурманска — станция Кола, поселок — Мурмаши. Стройка в сорока километрах от поселка, дороги нет.

Первое впечатление — много людей. Очень много! Сотни тысяч. Строят бараки, живут в больших палатках, расставленных всюду. Солдатские, походные кухни, вагончики для прорабов, начальников, только что выстроенный новый большой дом для начальника лагеря. Все это на изрытой, вздыбленной почве из валунов и пней, в огромном ущелье среди скал и редких сосен, у холодной, быстрой реки. Строится лагерь.

Первое лето целиком прошло на строительстве жилья. Работали все. Но требовались выступления культбригады для «поднятия духа». Было кое-что из готового репертуара: чтение, баян, пение, гитара, а кое-что нужно было срочно готовить «на местном материале». Для подготовки давали сначала один день в неделю, потом — два дня. Писали и репетировали в палатке, материалом снабжал инспектор КВЧ. Выступали на открытом воздухе, на временно построенной эстраде, если погода позволяла.

Лето. Заполярье. Светло долго.

К зиме уже перебрались в барак, и клуб был готов, но холодно было ужасно.

Зрители сидят в бушлатах, в шапках, топают ногами — греются. Пар от сотен дыханий и дым от плохой печки поднимаются к потолку, туман в зрительном зале; слабые лампочки светят робко, как в

 

- 86 -

бане. На сцене света никакого: горят какие-то лампы, но все равно ничего не видно. Давали водевиль. Актриса в открытом платье отморозила соски (нарывы потом были). Температура на сцене до двадцати градусов мороза (на улице — 35 и вьюга). А завтра на работу, в котлован, скалу ковырять, тачки возить.

Мороз, вьюга, полярная ночь, костры для освещения и обогрева. Грузить, возить — еще терпимо, двигаешься, согреться можно, а вот бурение — очень трудно. Сидишь на корточках, держишь в руках бур — долото (это длинный такой метровый стальной прут, шестигранный, как лом, заточенный на конце), держишь в рукавицах, конечно, вертикально так. а партнер ударяет большой кувалдой по этому буру: ты поворачиваешь, а он ударяет. Руки цепенеют. Потом ты вычерпываешь специальной «ложечкой» из дырки пыль, и опять бей дальше, пока дырка не станет глубиною полметра. Так делали «бурки» в скале, чтобы потом туда заряжать аммонал и взрывать. Весь день грузят в тачки и увозят камни, большие разбивают кувалдой, а после смены взрывают заготовленные за день «бурки». Назавтра опять все сначала.

Глубокий котлован для «водосброса» делали два года. А потом стало трудно вывозить отвалы. Тачка тяжелая, мостки узкие, в одну доску, скользко, соскочит тачка, перевернется — и ты за ней... А тут «норма». Учетчик все отмечает: если норма не выполнена, пайку полную не получишь. У актеров «норма» — полнормы. И работали только три, а то и два дня в неделю (вот радость-то!).

Рабочих очень много в котловане — муравейник! На третий год случился обвал. Несколько тысяч людей под обломками остались, полгода потом откапывали, вынимали по кускам. Объясняли зекам так: «Вредители! Везде вредители!» И еще: «Великие дела без жертв не обходятся!»

Расстреляли главного инженера. Пригнали новый этап. Работа продолжилась.

 

- 88 -

Большинство заключенных были нерусские: узбеки, таджики, каракалпаки, очень много басмачей. Впрочем, всех нерусских считали басмачами почему-то... Урки, как всегда, работали плохо, крестьяне, как всегда, работали хорошо. Зона была далеко за лесом, и туда подходить не разрешалось — стреляли.

Первый год, пока не было клуба, вывозили культ-бригаду на соседние лагпункты, «на гастроли». Однажды были в Кеми. Туда только что привезли эшелон «людоедок» с Украины. Дикие, полупомешанные женщины разных возрастов, худые или распухшие, мрачные, молчаливые. Рассказывали, что были такие — съедали своих детей... И якобы рассуждали так: «или мы все помрем, или я выживу и опять рожу...». Много их привезли.

Там, в Кеми, тогда же из культбригады пропал гитарист. Через два часа нашли его в женском бараке... Его изнасиловали. В больнице пролежал две недели там же, в Кеми.

И на Туломе «чудеса» творились. То девку обнаружат повешенную на ветке за ноги, юбка завязана на голове, а там песку и щепок набито. То парень на чердаке голый, живот вырезан, тряпками набит, завонялся. В карты урки проигрывали, «наказывали», даже квартиру начальника лагеря однажды проиграли. Никакая охрана не помогла — ночью квартиру обокрали. И проститутки «работали», никакой комендатуре не угнаться, никакой карцер не помогал. Одна девка как-то готовилась на волю, решила «подработать», устроилась в туалете на окраине зоны. Брала пятьдесят копеек или пачку махорки. Когда ее забрали — уже было десять пачек махорки и 15 рублей денег.

А матерщина! Постоянное, повседневное сквернословие... Грязная ругань была нормальным лагерным языком. Блатной жаргон, манеры — страшная зараза для всех заключенных. Атмосфера лагеря «засасывала» всех! Трудно было сохранить себя. Повседневное длительное общение с уголовниками, преступниками, отбросами общества непреодолимо откладывало отпеча-

 

- 90 -

ток и на людей хорошо воспитанных, образованных, интеллигентных.

Театр воистину вел непрерывный бой с этим уродством за культуру, за красоту! Невероятно трудно было сохранить этот «оазис». А еще труднее сделать театр целенаправленным и боевитым. С одной стороны — сложно найти общий язык со зрителями, чтобы быть понятыми и принятыми, а с другой — непрерывный и тщательный контроль КВЧ и оперуполномоченного, который стремился выдерживать театр в «определенном русле». Нужно учитывать и контингент: примерно 10 % уголовников-рецидивистов — самая влиятельная и разлагающая прослойка, 10 % интеллигенции — самая разобщенная и подавленная часть и 80 % «работяг» — неграмотных крестьян и «нацменов». Да и в самой труппе театра только 15 актеров и интеллигентных людей, остальные — тоже уголовники.

Не всегда удавалось преодолевать привычки, манеры, «сложности» речи у наших самодеятельных артистов. Однажды в «Хирургии» Чехова исполнитель роли врача «оговорился», вызвав восторженную реакцию зрителей. Вырывая зуб у Дьячка, он должен был сказать: «Это тебе, брат, не на клиросе читать!» А актер громко и темпераментно воскликнул: «Это тебе, блядь, не на крылосе читать!» — Гром аплодисментов! Матросы в массовке «Разлома» яростно матерились! Было очень органично...

Ходить по лагерю вечером было опасно. После спектаклей мы провожали актрис вместе с комендантом. И... все же не уберегли нашу Юлю! Была такая чудесная, восемнадцатилетняя, нежная, красивая студентка из Ленинграда. Родителей, «врагов народа», расстреляли, а ее сослали в лагерь — ни статьи, ни срока, вроде вольновысланная, вроде заключенная. Мы взяли ее к себе. Без вещей прибыла, в легком пальтишке... шляпка, туфельки, перчатки, сумочка. Юля Яцевич. Два года была она с нами. Репетировала, играла роли, но никак не могла избавиться от потрясения, не могла привыкнуть к обстановке. На

 

- 91 -

общие работы ее не посылали. Мы всячески ограждали и берегли ее. Не уберегли... Ее изнасиловали десять сволочей — проиграли в карты. Ночью из женской зоны с кляпом во рту вытащили во двор (другие женщины все видели, боялись поднять тревогу)! Утром обнаружили ее без сознания, за штабелями бревен... В больнице через неделю она повесилась. Косынкой за спинку кровати. На «свалку» вывезли. Мы и не видели ее... Милая Юля.

Вот в такой обстановке ставились спектакли. В клубе стало теплее, хотя зрители по-прежнему сидели в зале одетые. Освещение хорошее наладили. Декорации строили настоящие. Прибавилось много талантливых людей — музыканты, художники, литераторы, актеры.

Вот список актеров и сотрудников театра на строительстве Туломской ГЭС ББК НКВД (1934—1937 годы).

Художественный руководитель Аландер Игорь Сергеевич

 

Режиссер, актер Пелецкий Владимир Федорович

 

Актеры:

Волынский Николай Алексеевич

Дворжецкий Вацлав Янович

Мазенков Василий Арефьевич

Полковников Дмитрий Петрович

Балетмейстер Таманцев Георгий П.

 

Артисты балета:

Засс Лео И.

Полуянов Федор

 

Актер, режиссер Горлов Николай Иванович

 

- 92 -

Актеры:

Временская Панна Ивановна

Гарчинская Мария Ивановна

Чечельницкий И. Н.

Володченко А. Д.

Касюков В. И.

Яцевич Юлия Ю.

Галибина 3. И.

Старостина Н. В.

Грозмани Л. В.

Клочков А.

Тартаков Г. А.

Михайлова Л. А.

Рассадина Н. М.

Куликов В. А.

Фингрут И. О.

Богданов В. А.

Грузнова Е. Г.

Романович И. А.

Суслова П. П.

 

Дирижер духового оркестра Суходольский В. А

 

Пианист, композитор Забелин Н. П

 

Художник Хайкин 3. И

 

Гитарист Корчаковский П. В

 

Пианист Курныков В. Н

 

Художник Варн-Экк Б. А

 

И другие сотрудники театра

Черняев И. А Цейтлин С.

 

- 94 -

Котиков С. М.

Ершов В. 3.

Сабиров И. М.

Нестеров А. Г.

Букатов М. С.

Рабинович А. М.

Волчинский Н. А

 

Примерно раз в два месяца выпускали новый спектакль.

Вот репертуар театра на строительстве Туломской ГЭС с апреля 1934 г. по июнь 1937 г.:

 

«Дон Кихот», «Время, вперед!», «Чужой ребенок», «Чудесный сплав», «Туломоармейцы», «Афродита», «Адвокат Патлен», «Князь Мстислав Удалой», «Платон Кречет», «Без вины виноватые», «Слава», «Васса Железнова», «Разлом», «Трактирщица» и др.

 

Водевили:

«Зигзаги любви», «Когда появляется девушка», «Бравый солдат Швейк», «Тайный друг», «Вицмундир», «Ведьма», «Зеленая шляпка», «Персидская сирень», «Хирургия», «ГТО».

 

И еще десятки концертных программ: песни, танцы, чтение, сценки, скетчи, конферанс, построенный на местных актуальных темах.

Много помогал театру начальник строительства ГЭС — Сутырин Владимир Андреевич.

Надо признать, Сутырин был личностью исключительной. Партийный работник с дореволюционным стажем, в гражданскую войну командовал дивизией, позже одно время возглавлял РАПП. Писатель, поэт, драматург, личный друг Киршона и Афиногенова, он был направлен в органы НКВД, на стройки пятилетки. Можно себе представить, как он относился к театру. Он всегда присутствовал на сдаче спектаклей вместе с уполномоченными НКВД и начальником КВЧ, а иногда

 

- 96 -

появлялся и на репетициях. Всегда чувствовалась его поддержка, его шефство (хотя лично к нему обращаться было запрещено, только с заявлением через начальника КВЧ)[1].

Ставили спектакли один раз в неделю, иногда два раза, а концерты и отдельные выступления в бараках были почти ежедневно.

В лагере существовала «система соревнования и ударничества». Победителям выдавались премии: продуктовая «передача» или новое «вещдовольствие» — ботинки, гимнастерка, бушлат. И культбригаде выпадали награждения и поощрения. Выдавали «грамоты», «книжки ударника», заносили фамилию на «красную доску», помещали портрет на Доске передовиков, в газете «Заполярная перековка». Все как на воле!

В декабре 1935 года погиб Игорь Сергеевич Аландер, руководитель театра. Покончил жизнь самоубийством — бросился в «водосброс». Было ему тогда 32 года. Талантливый, умный, красивый, чудесный человек! Все любили его. В Москве у него была семья — жена и сын. Вроде вначале были письма, а потом большой перерыв. Наконец он якобы получил известие, что жена от него отказалась, развелась, вышла замуж и переменила фамилию сына. Это все открылось потом, после его гибели, и было недостоверно, основано на слухах. Для театра это был тяжелый урон.

 


[1] 1980 год. Сын мой, Евгений — в Щукинском училище на третьем курсе. А на втором курсе училась Ниночка, прелестная, умная девушка. Она жила у своей бабушки у метро «Аэропорт», а Женя у своей — на «Колхозной». Ниночка пригласила Женю познакомиться со своей бабушкой и... с дедушкой. Дедушка (лет под 90), милый, приветливый, занимал жениха, пока бабушка с невестой готовили чай. Среди реликвий и сувениров показал и альбом с фотографиями, записями, цифрами, датами. На одной из фотографий Женя узнал своего отца, вернее фото, которое видел дома в альбоме «Тулома»: лагерь, строительство Беломорско-Балтийского канала. А дедушка невесты — начальник лагеря Сутырин Владимир Андреевич. Прошло пятьдесят лет, и з/к Дворжецкий стал родственником своего «надзирателя». Чудеса! Владимир Андреевич недавно умер, а сын его «подопечного» живет теперь в его квартире со своей очаровательной женой и чудесной дочуркой Анютой. Воистину «тесен мир»!

- 97 -

Главным режиссером стал Горлов Николай Иванович. Он был «вольно-ссыльным», но жил со всеми, тут же, в лагере, только в другом бараке. Он был профессиональным режиссером и актером. Поставил несколько удачных спектаклей, актеры его уважали, но Аландер остался в сердцах навсегда.

А тут еще горе постигло: всем, кто сидел по 58-й статье, прибавили срок — сняли «зачеты». Это был, как объяснили, ответ на выпады «классовых врагов», после убийства Кирова в декабре 1934 года. Тогда, ни много, ни мало, по два года прибавили: Дворжецкому, Волынскому, Пелецкому. Некоторым прибавили по году, кое-кому по полтора.

В тот тревожный период, когда близится конец срока, когда готовишься к воле — каждый день тянется, как год, каждый час и каждая минута занята мыслями о том, что будет. Как будет? Куда ехать? Что дома?

Когда рисуешь в воображении своем картины будущей долгожданной свободной жизни, ночи не спишь, день торопишь — вдруг вызывают к оперуполномоченному. Бегом, с радостным чувством... готов обнять весь мир!

— Здравствуйте!

— Распишитесь.

— Где? Тут? — расписался. — Что это?

— Прочтите...

...решением комиссии НКВД... снять зачеты... пересмотреть сроки заключения... Апреля 1937 года...

— Ничего не понял!

Понял.

Сердце ледяное: еще два года.

— Проходите. Следующий!..

Вот так. Шесть лет прошло. Работал, ждал, надеялся. На Вайгаче два года адского труда все же оплачены тремя годами зачетов. И тут, в Заполярье, были зачеты — день за полтора. Где же все эти вымученные, выношенные, высчитанные дни, месяцы, годы? Еще два года! Постой... но не четыре же, значит, что-то все же осталось?! Вот какие мысли, вот какие чувства... А

 

- 98 -

что делать? Надо идти работать. И поменьше рассуждать и обсуждать. Кто-нибудь «стукнет» — и остальные зачеты снимут.

Хорошо, что театр есть. Я САМ ХОЧУ ОСТАТЬСЯ В ЭТОМ ТЕАТРЕ, в кругу своих хороших друзей. И хорошо еще, что не хуже, что не на общих, тяжелых работах, что можно заниматься любимым делом, искусством помогать людям остаться людьми, сохранить или обрести достоинство, не отупеть окончательно, не превратиться в скотину! Ну, это ли не счастье! Это святая миссия! Не надо изменять делу, к которому призван СУДЬБОЙ! Надо работать!