№ 1

ПИСЬМО ЖИТНИКОВОЙ ПРОФ. СНЕЖНЕВСКОМУ

 

Андрей Владимирович!

29 январи 1973 г. Киевский областной суд вынес постановление по делу моего мужа Леонида Ивановича Плюща: признать его невменяемым и поместить для принудительного лечения в психиатрическую больницу специального типа.

Основанием для этого послужила медицинская экспертиза, под которой стоит Ваша подпись как её председателя.

Вам, может быть, неприятно будет читать это письмо, но честное слово, писать мне его ещё горше. Прочитайте, пожалуйста, его без предубеждения.

Не буду рассказывать обо всех унижениях человеческого достоинства, о циничном пренебрежении к закону, о следственных и судебных издевательствах, которым подверглась наша семья из-за Вашей медицинской экспертизы (если Вас интересует документальное изложение фактов, Вы найдете его в моём заявлении в Верховный Суд УССР о кассационном рассмотрении дела).

Скажу только о том, что непосредственно касается Вашей подписи.

Смею Вас уверить, что во всей этой истории Вы объективно не были самостоятельны. Вы — только исполнитель чужого замысла. Буквально с первых же дней следствия над мужем сотрудники КГБ всячески подсказывали свидетелям их ответы о ненормальности Плюща, о его странностях. Следствием были подобраны именно сговорчивые свидетели (мы — родственники и друзья

 

Леонида Ивановича большинство свидетелей видели впервые). Да и без свидетелей, уводя мужа из дому, сотрудники КГБ не сомневались, что Вы поставите свою подпись под «выводами» экспертизы.

В КГБ меня спрашивали о муже, когда он был уже направлен на экспертизу. На суде же мне запретили быть свидетелем или представителем мужа (ведь он не был допущен в зал заседания). Весь процесс был закрытым, мне запретили даже присутствовать в зале заседания. Суд не нуждался в свидетелях, знавших мужа, главным свидетелем была Ваша экспертиза. Ещё до суда прокурор объяснил мне всё это: «Мы здесь не причём, у нас есть выводы экспертизы».

Так, прикрывшись Вашей подписью, сотрудники КГБ увильнули от открытого суда над моим мужем.

Человеку свойственно ошибаться. Но если ошибка ведет к мучительству и жестокости, то это уже не ошибка. Это называется по-другому.

Чем Вы, Андрей Владимирович, руководствовались, ставя свою подпись?

Ведь какое-то отклонение человека от общепризнанных норм, если оно не является болезненным, не есть ещё признак шизофрении, даже если прикрываться весьма удобным и безразмерным термином «вялотекущая». Не мне Вам объяснять, что сомнениями и отклонениями от нормы, когда они становятся массовыми, осуществляется общественный прогресс. Норма —• явление историческое, преходящее.

Сомневались и отклонялись от нормы Радищев и Чаадаев, декабристы и петрашевцы, религиозные подвижники и революционеры, обуреваемые реформаторством.

Какие бы выводы сделала Ваша экспертиза если бы исследовала человека, вздумавшего бродяжничать, соблазнять людей душеспасительными притчами и в случае их внутреннего самосовершенствования обещать им этический рай? Выводы об отклонении от нормы, о мании мессианства? А ведь именно таким был вождь хри-

 

стианства, которое Ф. Энгельс назвал «массовым революционным движением», — ХРИСТОС.

А если бы исследуемый, достаточно старый, чтобы довольствоваться достигнутым, вдруг тайком оставил дом, бросил жену и детей, протестуя таким странным образом против установившейся нормальности? Это ли не отклонение от нормы и отсутствие критического отношения к содеянному? А ведь так поступил «матерый человечище» Толстой.

Ну, а уж человеку, бросившему материальную обеспеченность и любимую работу и неожиданно решившему облагодетельствовать Африку, куда его никто не посылал, Ваша экспертиза приписала бы, по меньшей мере, наивность суждений. Так бы вы, олицетворяя собой нормальность, определили деятельность великого Швейцера.

Так чем же Вы руководствовались, каким эталоном нормы, приписывая моему мужу «идеи мессианства, реформаторства, отсутствие критической оценки содеянного и наивность суждений»? Чем Леонид Иванович отклонился от нормы, защищаемой Вами?

Я познакомилась с мужем, когда ему было 19 (сейчас — 33). У нас двое детей, старшему 13 лет, младшему — 7 лет. Я люблю своего мужа, люблю так, что Вы и понять этого не сможете. Я благодарна судьбе, что моя жизнь наполнена этим человеком. Его арестовали 15 января 1972 года. С тех пор я его больше не видела, свидания с ним мне не дают. У меня отняли мужа, у наших детей — отца.

Мой муж — хороший, честный, умный и добрый человек. Уж кто-кто, а я, зная его 14 лет, имею все основания утверждать, что он душевно совершенно здоров и духовно абсолютно нормален. Леонид Иванович обладает высоким достоинством никогда, никому не передоверять свой разум. Во всех своих мыслях, словах и поступках он руководствуется исключительно нравственными побуждениями и собственной совестью, а не номенклатурными соображениями.

То же о нём могут сказать все, кто близко знает его.

 

Ваша подпись швырнула этого человека в лечебницу специального типа на бессрочное заключение. Что значит это для вполне здорового человека, Вы знаете не хуже меня. Зачем, во имя чего Вам понадобилось сломить, смять, духовно уничтожить моего мужа?! Какими высокими идеалами Вы руководствовались при этом? Ведь не взыскиваемыми с Плюща 73 рублями судебных издержек, в которые входит и стоимость Вашей экспертизы. Где Вы приобрели такую покладистую совесть, где изыскали моральное право обречь здорового человека на полную изоляцию среди душевнобольных и на беззащитность перед любым произволом, не поддающимся никакому контролю извне?

Ведь это хуже тюрьмы, хуже каторги, хуже убийства. Как посмели Вы это сделать, Вы — давший клятву Гиппократа?! Вас не терзали сомнения? Вы не боялись захлебнуться горем и слезами детей Плюща?

Вы — палач моего мужа.

Не знаю только — сознательный или без умысла. У меня есть всё же капля надежды, что Вы не сознавали содеянного. Если это так, то Вы приложите ВСЕ усилия к тому, чтобы после кассационного рассмотрения этого дела (осталось около 2-х недель) Л. И. Плющ не был водворён в ту пропасть, которую Вы ему уготовили росчерком пера.

Если же случится, что моё письмо не попадет к Вам, я постараюсь довести его текст до Вашего сведения любым другим способом.

Киев — 252147,

ул. Энтузиастов д. 33 кв. 36

Житникова Татьяна Ильинична

14 февраля 73 г.