№4

ВЕРХОВНЫЙ СУД УССР

 

Житниковой Татьяны Ильиничны;

проживающей по адресу

г. Киев, ул. Энтузиастов 33, кв. 36

 

ЗАЯВЛЕНИЕ

29 января 1973 г. в Киевском областном суде окончилось рассмотрение дела моего мужа Плюща Леонида Ивановича. Суд вынес постановление о его невменяемости и направлении на принудительное лечение в психбольницу специального типа.

Я знаю Леонида Ивановича Плюща с 1958 г., т. е. с 19 лет. К тому же я вызывалась следственными органами КГБ по делу мужа и поэтому считаю себя вправе сделать следующее заявление по существу дела Плюща Л. И.

Я считаю, что как следствие так и судебное разбирательство допустило нарушение законности и неправильно вынесло постановление о направлении Плюща Л. И. на принудительное лечение.

Какие факты являются основанием для таких утверждений?

1. Следственные органы КГБ уже с первых дней ведения следствия, до проведения экспертизы, заявляли свидетелям о том, что Плющ — СУМАСШЕДШИЙ, «такой же ненормальный как Григоренко». Об этом было заявлено и свидетелю Боднарчуку В. Г. 26 января 1972 г. во время очной ставки с Плющом (т. е. на 14-й день следствия). Свидетель Диденко Ф. А. (в феврале месяце) был введен в заблуждение следователем Суром И. И., заявившим, что в КГБ получено письмо матери Плюща, в котором она пишет о «странностях» сына. В действительности такого письма мать Плюща в КГБ не писала.

 

Свидетелю Недорослеву Э. Г. в июне было также заявлено о том, что Плющ — «СУМАСШЕДШИЙ».

Кроме того, мне известны аналогичные заявления со стороны следственных органов ещё двум свидетелям. Имена этих свидетелей я не называю из-за боязни навлечь на них неприятности.

Имели место и факты обвинительного уклона следствия. Их, в частности, приводят в своих заявлениях на имя Прокурора УССР свидетели по делу Плюща Л. И. — Борщевский С. Е. и Ювченко В. Е.

Фактами психологического давления я считаю и оказание давления на меня как свидетеля по делу мужа. В связи с вызовами в КГБ, мне было выражено «недоверие как методисту, имеющему право работать в Министерстве просвещения», я была отстранена от служебных командировок, мои научно-методические работы запрещено печатать в методическом журнале; спустя два месяца после ареста мужа, без какого-либо объяснения была исключена из издательского плана хрестоматия, составленная мною в соавторстве.

Обо всех фактах нарушения законности, которые мне известны, я поставила в известность Прокурора республики и органы КГБ. Молчание этих органов в ответ на мои заявления дает мне право считать, что приводимые мною факты нарушения законности не вызывают возражения.

О предвзятости следствия и судебного рассмотрения свидетельствуют на мой взгляд и те факты, что при оценке психического состояния Плюща Л. И. принимались во внимание показания свидетелей, мало знавших, почти не знавших Плюща, или не видевших его последние 5-10 лет. Так например, на суд были вызваны — свидетель Шевченко, видевший Плюща один раз (в течение одного часа), свидетель Колесов, эпизодический знакомый в течение очень короткого времени в 1963 г. (времени вообще не рассматриваемого в деле). Никто из вызванных в суд свидетелей не имеет медицинского образования, но в то же время четырем свидетелям, поже-

 

лавшим дать показания и хорошо знающим Л. И. Плюща, было отказано в даче на суде показаний на том основании, что они не психиатры.

Меня, знающую Плюща Л. И. уже 14 лет и имеющую основание говорить о психическом здоровье его с полной ответственностью (о чём свидетельствуют и мои показания следствию) на суд не вызвали. Не была вызвана следственными органами, не говоря уже о суде, родная сестра Плюща, имеющая к тому же среднее медицинское образование.

Как факт предвзятости следствия я рассматриваю и то, что мне не было сообщено о признании экспертизами Л. И. Плюща невменяемым, и я не имела возможности пригласить адвоката ещё в период следствия, на что Плющ имеет право согласно ст. 417 УПК УССР. А также и то, что адвокату не было дано свидание с Плющом перед судом, с мотивировкой, что суд не видит в этом надобности, хотя по ст. 419 УПК такой отказ может быть обусловлен лишь состоянием здоровья обвиняемого.

2. В постановлении суда были сформулированы «социально-опасные деяния», инкриминируемые Плющу и явившиеся основанием для определения его в психбольницу специального типа. Основанием для этого послужили машинописные, рукописные материалы, изъятые при обыске.

Зная Л. И. Плюща как человека высоких нравственных принципов, я не допускаю мысли, чтобы материалы эти были криминальны. Мне непонятно, почему выписки из книг, размышления и выводы, сделанные на основании их, частные письма, дневники могут инкриминироваться человеку и рассматриваться как общественно-опасные деяния? А факт хранения материалов, над которыми он работает — как антисоветский?

Из постановления суда мне стало известно также, что мой муж в составе Инициативной группы подписывал письма-обращения в Организацию объединенных наций, в которую входит и Украинская ССР, письма, определенные как антисоветские и клеветнические. В поста

 

новлении эта группа названа «нелегальной организацией». Мне непонятно, почему несколько человек, вместе подписывающих один текст, указывающих при этом свои фамилии и адреса, квалифицированы как «организация» и к тому же «нелегальная»?

Зная к тому же своего мужа как сторонника открытого честного высказывания своих взглядов и мыслей, категорически утверждаю, что ни в какой тайной группе он никаким образом состоять не мог.

3. В УПК УССР нигде не говорится о том, что суд над человеком, признанным душевнобольным, может быть закрытым. Несмотря на это мне и сестре Плюща было официально объявлено, что рассмотрение дела закрытое. Ходатайство адвоката об участии Плюща в суде, а также моё заявление быть его законным представителем были отклонены. Хотя ст. 417 не содержит указания на возможность участия в суде законного представителя, в то же время ст. 424 предусматривает право на обжалование законным представителем постановления суда. В суд не был вызван и эксперт.

Даже в моей просьбе, хотя бы присутствовать на суде, было отказано. Зал был пуст: не было ни подсудимого, ни его законного представителя, ни родственников, ни публики.

Мало того, и меня и сестру Плюща вместе с другими желающими попасть на суд под угрозой осуждения на 15 суток не только выставили из здания суда, но даже запретили находиться на крыльце. И только после неоднократных требований мне и сестре было разрешено (в связи с сильным морозом) ждать окончания заседания ... в вестибюле.

На слушание постановления нас с сестрой с чрезвычайными предосторожностями (запрещением брать с собой сумки, не объявляя зачем, а как бы случайно пригласив) допустили. Но это не помешало судье заявить мне на следующий день, что постановление зачитывалось «прилюдно».

 

Подобное ведение следствия, судебного разбирательства напоминало скорее расправу, чем акт правосудия. Расправу, за которую к тому же с признанного «больным» Плюща Л. И. будет взыскано 73 руб. судебных издержек.

Обращаюсь в Верховный Суд Украинской ССР с тем, чтобы допущенные нарушения законности в деле моего мужа Плюща Леонида Ивановича были исправлены при кассационном рассмотрении.