- 139 -

№5

ПРЕДСЕДАТЕЛЮ ВЕРХОВНОГО СУДА УССР

 

С. Е. Борщевского, А. А. Верхмана,

В. Е. Ювченко, А. Д. Фельдмана

 

ЗАЯВЛЕНИЕ

29 января 1973 г. в Киевском областном суде закончилось рассмотрение в первой инстанции дела Леонида Ивановича Плюща, обвиняемого по ст. 62 УК УССР (Судья Дышель, прокурор Питенко, народные заседатели — Москалюк и Грама).

В ходе предварительного следствия мы неоднократно вызывались органами Комитета ГБ УССР в качестве свидетелей по делу Л. И. Плюща.

Ведение следствия, характер допросов, свидетелей, выбор их и многие другие обстоятельства с самого начала вызывали наше беспокойство, т. к. следствие принимало явно обвинительный уклон. В ходе допросов следователи не реагировали на информацию в защиту обвиняемого, но очень активно, наводящими вопросами, добивались от нас фраз или хотя бы словосочетаний, повторяющих формулировки статьи 62 УК УССР.

В своих письменных заявлениях двое из нас — В. Ювченко и С. Борщевский — обратили внимание органов прокуратуры на обвинительный характер следствия.

Нам неясно, почему органы прокуратуры, призванные осуществлять надзор над деятельностью следственных органов, не отреагировали на сигнал на нарушение самого основного условия в любом судебном разбирательстве, — условия объективности следствия, отсутствия в нём тенденциозности и обвинительного уклона. Мы опасались, что этот обвинительный уклон приведет к ошибкам следствия, которые не сможет исправить суд.

Закончившийся 29 января процесс подтвердил наши опасения.

 

- 140 -

В связи с этим мы хотим обратить Ваше внимание на ряд моментов, необъяснимых с юридической точки зрения и явно нарушающих существующие советские законы.

Насколько нам известно, Л. И. Плющу инкриминируется написание нескольких рукописных статей, содержание которых признано следственными органами клеветническим или антисоветским и содержащим умысел подрыва советской власти.

Очевидно, подобное дело не является особо сложным и следственные органы после соответствующих экспертиз документов и проверки фактов, изложенных в этих статьях, могли бы передать их законному открытому суду и суд в обычном порядке определил бы степень виновности Л. И. Плюща.

Однако следственные органы превысили по времени все допустимые по УПК УССР сроки содержания обвиняемого под стражей для особо сложных дел (6 месяцев) и для исключительных случаев (9 месяцев).

Обвиняемый Л. И. Плющ находился под стражей без суда в течение 12 месяцев. При соблюдении законности для этого требуется изменение закона (УПК УССР), действующего на территории республики.

Произвол следствия заключался, по нашему мнению, в том, что обвиняемый, без всяких на то оснований, подвергся трем психиатрическим экспертизам. Существуют заключения комиссии экспертов судебно-психиатрического отделения Киевской психиатрической больницы им. Павлова, признавшей Л. И. Плюща вменяемым, и двух экспертиз, проведенных в Москве, в ин-те им. Сербского. Две последние дали противоречивые в своих рекомендациях заключения, однако признали Л. И. Плюща невменяемым.

Согласно комментариям к ст. 204 УПК УССР даже умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами не является основанием для судебно-психиатрической экспертизы, если в деле отсутствуют данные о психической неполноценности обвиняемого. В деле математика

 

- 141 -

Л. И. Плюща, окончившего с медалью среднюю школу, победителя математических олимпиад, имеющего диплом университета, автора нескольких научных работ, отца двух детей, человека, никогда не страдавшего психическими расстройствами и не состоявшего на учете ни в одном психиатрическом учреждении, — естественно таких данных не было и не могло быть.

Этими данными, видимо, послужили показания одного или двух свидетелей, видевших Л. И. Плюща один-два раза в жизни, которые на наводящие вопросы следователя подтвердили, что Л. И. Плющ показался им «странным».

— «Не казался ли он вам странным?» — этот вопрос в течение следствия был задан нескольким свидетелям.

Настораживает и пугает здесь ещё и другое, а именно — уверенность следствия в исходе экспертизы. Некоторым свидетелям ещё в начале следствия говорилось: «Он же ненормальный» и «Он не знает, что его ждет», «Он такой же сумасшедший, как Григоренко».

Как стало известно из Постановления суда, в деле нет показаний самого обвиняемого. Очевидно, он отказался давать показания. Факт отказа от дачи показаний не отражен в Постановлении. Можно предположить также, что психиатрические экспертизы были одним из средств давления на обвиняемого.

Согласно ст. 417 УПК УССР участие защитника в деле душевнобольного обязательно с момента установления факта душевного заболевания. Эта статья в ходе следствия была грубо нарушена. Ни жена, ни родственники обвиняемого до последнего момента перед судом не знали состояния дела и не были официально уведомлены о начале судебного разбирательства.

Можно представить себе, сколь ничтожным был приток информации из внешнего мира к самому подследственному на протяжении всего года следствия. Несомненно это было сильнейшим средством психического давления на него, если учесть, что длительность следствия в обычных случаях — два месяца.

 

- 142 -

Наибольшее недоумение вызвала у нас сама форма судебного процесса. В нарушение ст. 20 и ст. 419 УПК УССР процесс был закрытым. Изоляция его от внешнего мира была настолько высокой, что наряд милиции, охранявший пустой зал, где не было ни родственников, ни публики, ни самого подсудимого, не разрешал, под угрозой ареста, нескольким гражданам, желавшим попасть на процесс, находиться в коридоре здания суда.

Нас никак не может удовлетворить объяснение, данное судьей Дышелем, что слушание дела представляет собой государственную тайну. Понятие «государственная тайна» относится к военным или экономическим сведениям оборонного характера и четко определяется Основами законодательства СССР и УССР.

В деле Л. И. Плюща не могло быть каких-либо государственных тайн уже по той причине, что он никогда ни к каким материалам, содержащим государственную тайну, не имел касательства. В своих работах он не только не мог разгласить государственную тайну (за что был бы привлечен совсем по другой статье), но и никакие тайны не могли бы быть разглашены во время процесса в зале суда. И, наконец, если бы, несмотря на всё это, в деле всё-таки содержалась государственная тайна, то в Постановлении суда это было бы отмечено и были бы сделаны соответствующие купюры.

Ничего этого Постановление суда не содержит, а следовательно — и нет никакой государственной тайны.

Второе объяснение закрытости суда, данное судьей, состоит в том, что дело не представляет общественного интереса. Это объяснение не компетентно ни с юридической точки зрения, ни с точки зрения здравого смысла.

Общественный интерес могут не представлять только гражданские или бракоразводные дела. Дело об антисоветской пропаганде и агитации в эпоху развернутого построения коммунизма, учитывая воспитательную функцию советского судопроизводства, должно рассматриваться не только в открытом, но, возможно, и в общественно-показательном судебном разбирательстве. Ведь

 

- 143 -

такие дела — это преступления против советского общества и народа.

Наконец, если дело не представляет всё же никакого общественного интереса, то зачем охранять его рассмотрение от общественности с помощью милиции?

В течение всего процесса в нём ни разу не принял участие ни один эксперт-психиатр и не было законного представителя обвиняемого. Просьба его жены о предоставлении ей права законного представителя была отклонена, несмотря на то, что ст. 28 Основ гражданского судопроизводства СССР предусматривает это, а УПК УССР не противоречит этому, а, например, в комментарии к ст. 424 прямо говорится о законном представителе душевнобольного.

В результате всего этого процесс проходил в пустом зале. Единственным представителем обвиняемого был адвокат, которому, кстати, было отказано в свидании с обвиняемым перед судом. Адвокат виделся с обвиняемым всего один раз при закрытии дела.

В суд были вызваны, в основном, лишь те свидетели, которые подтверждали обвинение.

В ходе процесса мы обращались с письменными заявлениями к Председателю обл. суда с просьбой дать нам возможность выступить на суде для подтверждения прежних v. дачи дополнительных показаний. Нам отказали.

Судья Дышель сказал нам, что суд решает только вопрос о принудительной мере медицинского характера, а так как мы не психиатры, то суд не считает нужным приглашать нас для дачи дополнительных показаний.

Это объяснение неверно с юридической точки зрения, т. к. суд над невменяемым согласно ст. ст. 416 и 419 УПК УССР решает вопрос о виновности подсудимого в общем порядке, но не применяет уголовного наказания.

В отличие от свидетелей, вызванных в суд и видевших подсудимого всего один или два раза в жизни, все мы хорошо знали его на протяжении многих лет, бывали у

 

- 144 -

него дома, знаем характер его научных поисков и его образ мыслей.

Мы утверждаем, что марксист по убеждениям, молодой ученый, который никогда не удовлетворялся самодовольством и самоуспокоением, а интенсивно продолжал свой поиск, человек, никогда не считавший себя политическим деятелем, Л. И. Плющ не имел умысла подорвать советский строй, у него не было для этого никаких мотивов.

Несмотря на длительное общение с Л. И. Плющом в домашней обстановке на протяжении многих лет, никто из нас никогда не был объектом антисоветской пропаганды с его стороны.

Знакомство с некоторыми рукописями или машинописными материалами, кстати, ни одним законодательным актом не объявленными антисоветскими, закономерно для ученого, работавшего в области социологии и психологии.

Высказывания Л. И. Плюща могли носить критический характер в отношении отдельных лиц или отдельных произведений советской литературы, но никогда не принимали антисоветского характера.

По своей натуре он не был ни фанатичным, ни злобным человеком, никогда не был абсолютно убежден в своей правоте, внимательно относился к критике своих положений и совершенно нормально на всё реагировал с эмоциональной точки зрения.

В комментариях к ст. 62 УК УССР (п. 10) говорится, что антисоветская пропаганда и агитация совершается только с прямым антисоветским умыслом. Виновный сознает, что распространяемые им идеи или клеветнические измышления... являются по своему содержанию антисоветскими, предвидит, что в результате его агитации и пропаганды возможны подрыв или ослабление Советской власти либо совершение особо опасных государственных преступлений, и желает наступления этих последствий.

 

- 145 -

Ни одно из известных нам действий Л. И. Плюща не подпадает под это определение.

Если же стать на формальную точку зрения и признать, что Л. И. Плющ невменяем, то это логически исключает обвинение по ст. 62 УК УССР, т. к. понятие невменяемости, предполагающее неспособность лица отдавать себе отчет в своих действиях и руководить ими, исключает наличие умысла у этого лица.

Трудно представить себе человека, совершавшего в состоянии невменяемости, на протяжении многих лет, сложные целенаправленные, логические действия, такие как писание научных статей, имеющих цель и умысел.

Перед последним заседанием суда мы обратились с просьбой разрешить нам присутствовать хотя бы на чтении Постановления суда. И в этом нам было отказано. Это нарушение ст. 11 Основ гражданского судопроизводства СССР и ст. 20 УПК УССР, согласно которым Решения судов во всех случаях оглашаются в открытых заседаниях.

Следует отметить, что кем-то, кто руководил организацией процесса, были предприняты специальные действия для недопущения в зал суда во время слушания Постановления, никого, кроме жены и сестры подсудимого. Они были приглашены «на пять минут» с неизвестной целью. Лишь войдя в зал суда, они поняли, что приглашены на чтение Постановления суда.

Когда мы и ещё несколько человек тоже попытались пойти в зал суда, нам сказали: «Чтение уже началось, вы будете мешать».

Само Постановление суда, опирающееся на две противоречивые в своих «симптомах болезни» экспертизы, не упоминающее о первой экспертизе, признавшей Л. И. Плюща вменяемым, выглядит, по меньшей мере, странным.

Мы, конечно, не специалисты-психиатры, но простой здравый смысл подсказывает, что вялотекущая шизофрения с незаметными для неспециалистов симптомами, вряд ли представляет опасность для окружающих и

 

- 146 -

общества, которая потребовала бы применения самой строгой из принудительных мер медицинского характера — помещения обвиняемого в психиатрическую больницу специального типа.

В комментариях к ст. 13 УК УССР говорится, что такая мера применяется для особо опасных больных, например, лиц, страдающих острой формой реактивного психоза, совершивших в этом состоянии убийство.

Обращаясь к Вам, мы просим проверить дело Л. И. Плюща в порядке судебного надзора. Упоминаемые нами факты говорят сами за себя. Сообщаемые нами нарушения УПК УССР и Основ законодательства СССР, мы и родственники Л. И. Плюща готовы засвидетельствовать.

Чрезвычайная закрытость ведения дела и даже невозможность ознакомиться с Решением суда, очевидно, не дали нам установить в полном объеме степень этих нарушений.

В ходе следствия и рассмотрения дела в суде первой инстанции проявился обвинительный уклон и тенденциозность в решении тех вопросов, которые в связи с отсутствием прямых запретов в УПК обычно решаются в пользу обвиняемого (например, назначение законного представителя, вызов подсудимого в зависимости от состояния его здоровья в суд и т. д.).

Налицо нарушение целого ряда статей УПК УССР — ст.ст. 20, 156, 204, 417, 419,424.

Налицо существенное нарушение требований УПК УССР о гласности судебного разбирательства — ст. 370 и ст. 9.

Наличие хотя бы некоторых из этих нарушений дает Вам основание для опротестования дела на очередной сессии Верховного суда.

Мы не знаем, на основании чего делает свои выводы психиатрическая экспертиза, но как люди, близко знавшие Л. И. Плюща и его семью в течение многих лет, мы со всей ответственностью утверждаем, что Л. И. Плющ совершенно нормальный человек и требуем проведения новой открытой экспертизы с включением в состав

 

- 147 -

экспертной комиссии двух врачей-психиатров, представленных родственниками.

Мы понимаем, что при любом судебном разбирательстве возможна судебная ошибка. Однако никакое наказание, даже несправедливое, так не потрясло бы всех, кто знал Л. И. Плюща, как решение суда о помещении его на неопределенный срок в спецпсихбольницу для принудительного лечения.

В данном случае речь идет не об обычной судебной ошибке, а об ошибке неизмеримо более страшной.

Речь идет о насильственном помещении здорового человека в учреждение для душевнобольных, о введении в его организм сильнодействующих препаратов, предназначенных для лечения тяжело больных людей и о возможном ментициде, т. е. убийстве человеческой личности.

Трудно представить себе человека, чья совесть могла бы спокойно вынести тяжесть подобной ошибки.

г. Киев, февраль 1973 г.