№2а

НАКАЗАНИЕ БЕЗУМИЕМ

 

УЧЕНЫЙ И ГОСУДАРСТВО

Еще одна карательная акция против «инакомыслия»: 29 января в Киеве осужден к заключению в тюремную психбольницу ученый-математик, психолог и литератор Леонид Плющ.

Л. Плющ пошел по пути Петра Григоренко, Ивана Яхимовича, Виктора Файнберга, Владимира Борисова, Натальи Горбаневской, Владимира Гершуни — в свое время открыто и мужественно протестовавших против беззакония и дискриминации, нарушения гражданских свобод, возрождения в стране черной тени сталинизма.

Заточение в сумасшедший дом, наказание безумием — трудно вообразить более жестокий и безнравственный способ расправы государства с гражданином, не захотевшим жить и мыслить по его доктринам.

Я не стану, даже не пытаюсь, проводить какую бы то ни было «антиэкспертизу», то есть скрупулезно, используя медицинские термины, доказывать полную психическую нормальность Леонида Плюща.

Л. Плющ для меня не только нормальнее любого из казнивших его государственных психиатров, он нормальнее всего департамента, по чьей указке была угодливо организована эта казнь. Уж гораздо результативнее было бы рассмотреть с точки зрения психиатрической нормы логику их характеров и поступков, и я верю, что рано или поздно такое исследование будет проведено.

Да, мозг Плюща — необычный, высокий мозг. Может быть, на первый взгляд несколько разбросанный в своих интересах. Кибернетика и психиатрия, древнеиндийская

 

философия и структурная лингвистика, история иудаизма и теория игры в нарды... Того, кто бывал в его квартире и видел его библиотеку — рассыпающиеся под тяжестью томов, подпирающие потолок самодельные стеллажи — поражала пестрота этого собрания. Довоенный многотомник Ленина в красных матерчатых переплетах и стопа тонких разрезных книжек Леонида Андреева из приложений к дореволюционной «Ниве» ... Маркс и Толстой, Достоевский и Ибсен, Фрейд и Швейцер ... Каждой новой книге Плющ радуется восторженно и жадно. Нет, это не слепая страсть коллекционера. Он выжимает из книги все, что может понадобиться в дальнейшем для строительства новой, своей, мысли.

Разносторонность интересов не означает, что Плющ в своем творческом поиске «растекается мыслью по древу». Основное направление его работы определяется достаточно четко. Аналитик по складу ума, математик-теоретик, Плющ живет в прекрасном и стройном мире математической логики. Тем не менее, его волнуют главным образом проблемы человеческих отношений — мир хаотический, неподчиняемый, нервный.

Плюща глубоко волнуют проблемы общественной нравственности. Он пытается понять психологию предательства, отступничества от нравственных идеалов — как в плане личностном, так и общественном, социальном. Существует ли, образно говоря, «ген предательства»? Почему в отдельные периоды истории оно так всеохватно разливается? Его интересует общество, в котором человеческие отношения искривляются настолько (почему?), что безнравственность, отступничество, ренегатство становятся не то что нормой поведения — чуть ли не образцами гражданской доблести. Как лечить такое общество и исцелимо ли оно?

Плющ много думал над работой о психологии ренегатства и психологии «общественного непротивления», пассивности масс, определяемой классической формулой «моя хата с краю». Его интересовало поведение русской интеллигенции в прошлом и настоящем, истоки и при-

 

чины ее нравственной деградации в отдельные исторические эпохи.

Еще во время московского процесса над А. Гинзбургом и Ю. Галансковым (1968 г.) Плющ пытался понять, объяснить для себя линию поведения В. Добровольского — человека невысокого нравственного уровня, оговорившего на процессе своих товарищей. Что это, — спрашивал Л. Плющ — случайность, как результат слабости отдельной человеческой натуры или причинный след, запрограммированное проявление нравственной порчи какого-то поколения в своих потомках?

Размышляя в последние годы над некоторыми умозаключениями Фрейда, Л. Плющ наметил оригинальную теорию о роли общественного подсознания в историческом процессе. Он писал о взаимоотношениях между этим, внутренним пластом и сферой общественного сознания, о вулканических прорывах подсознательного сквозь кору официозного миропонимания, о значении подсознания в подготовке и ускорении смены общественных отношений.

Эта теория была сформулирована в черновом очерке «Обмолвка реакции», который вошел затем в более крупную работу «Наследники Сталина».

Следует сказать, что почти все известные этико-социологические статьи Плюща, в том числе самая, кажется, крупная и законченная — «Наследники Сталина», представляют собой лишь составные части одной большой работы об этике общественных отношений в современном государстве. К сожалению, Плющу не довелось не только систематизировать, собрать воедино, но даже сохранить все фрагменты этой работы: существовавшие, главным образом, в виде черновых записей и набросков в тонких непрочных тетрадях, они были бесследно изъяты при двух обысках: в 1969 и 1972 гг.

Увы, такой удел может ждать в нашей стране любого ученого, чье творчество не санкционируется государством. Какой уж тут индетерминизм — свобода научного выбора и авторской концепции, когда прежде чем сде-

 

лать какую-то запись, ты должен быть уверен, что сумеешь ее сохранить! В стране несвободы творчества, жестокого государственного контроля за мыслями и настроениями, далеко не каждому удается реализовать свой творческий замысел, если он идет вразрез с ортодоксальными установками...

Работы Л. Плюща при всей сложности их замысла и структуры не несут на себе печати книжности, отвлеченного теоретизирования. Каждая — живой отклик на проблемы дня, нашей действительности, порожденный страстным желанием видеть эту действительность более разумной и совершенной. Государство в работах Плюща — это не абстрактное государство, это всегда наше государство в том виде, в каком оно есть и каким оно могло бы не быть, а психология — не теоретическая модель, а состояние души нашего современника. Плюща интересует сталинизм, но не как историческое явление, а как психологический феномен. Что это, патологическое оцепенение души миллионов людей или ... ее живая потребность? Как долго такое оцепенение может длиться? Почему ветер истории никак не вырвет с корнем и не выдует из страны цепкие плевелы сталинизма? Чем живы и сильны в наши дни «наследники Сталина»?

Одна из последних работ Л. Плюща — «Этическая установка» (1970 г.)^*. Она, помимо рассмотрения выдвигаемой самим автором «установки во внутриполитической борьбе» и в «международных отношениях», содержит интереснейшие выводы и соображения об установках, «выходящих за пределы прошлого и настоящего». Примером такой установки может служить «установка добра», играющая «роль духовных строительных лесов будущего». Останавливая свое внимание на «установке пессимистического оптимизма» и «героического пессимизма», Л. Плющ утверждает, что обе эти установки — достойные точки зрения. Первая направлена «на поиски шансов спасти мир, т. е. создать общество, дающее возможность человеку стать человеком». Вторая,

 

отрицая эту возможность, считает, что человеческое Я из любви к себе «заявляет своеволие» — «не хочу быть дерьмом и буду защищать свои человеческие ценности даже в том случае, если останусь один». Поведение Л. Плюща — лучшее подтверждение жизненности исследуемых им установок.

Из-под пера Л. Плюща выходят и актуальные публицистические статьи. Например, открытое письмо академику Семенову — ответ на выступление последнего в «Литературной газете» (1970 г.) — взволнованный монолог о моральной ответственности ученого за деяния ума и рук своих.

Долго и терпеливо исследует Л. Плющ творчество двух реакционеров пера — Всеволода Кочетова и Ивана Шевцова, усмотрев в нем характерный для «наследников Сталина» исторический инфантилизм. И хотя эта работа, как уже говорилось, составляет лишь часть его будущей книги о взаимоотношениях между личностью и государством, всего лишь раздел, который условно можно было бы назвать «этикой (точнее анти-этикой) творчества», она интересна и как образец чисто литературной критики.

Оставаясь человеком науки, Плющ не чурается прямой общественной деятельности. В одиночку и вместе с друзьями он не раз выступает в защиту гражданских прав, свободы убеждений, творчества. Гражданская неуспокоенность и совесть Плюща нашли свое наивысшее выражение в подписании им ряда протестов и деклараций в составе Инициативной группы защиты прав человека в СССР.

При всем том Л. Плющ никогда не был борцом-фанатиком. «Как хочется засесть в деревне, в какой-нибудь засыпанной снегом гуцульской хате, обложиться книгами, заняться, наконец, теорией игры...» — Как немного и как недостижимо! В этой тоске — весь Плющ.

Человек «чистой науки» (мне хочется думать, что такая все-таки существует), он, конечно, мечтал отдаться ей до конца.

 

Углубленно занимаясь вопросами применения математики в биологии и психологии, Л. Плющ погружается в теорию игры: пытается создать ее морфологию, моделирует ее структуру, экспериментирует, создает новые игры. Для этого нужно серьезно заняться мифологией, историей элитарных культов, магией, фетишизмом. Он начинает подбирать литературу — увы, куцую.^* Но математика и здесь нужна ему лишь как способ проникновения в тайники социологии. Исследователь от природы, Плющ, будь у него элементарные условия для работы, мог бы обогатить науку. Ему бы полный, мировой каталог, возможность подключить к работе нужную книгу любой страны, любой исторической концепции и философской системы. Увы, родная страна не может дать ему даже такой свободы! Это — первая ступень несвободы советского ученого, выбирающего свой путь в науке.

Плюс к этому отчаянная, нечеловеческая нужда. Ведь Плющ свыше трех лет (вплоть до ареста) был без работы, живя с семьей из 4-х человек на скудный заработок жены. (В 1968 г. Плющ был уволен из Института кибернетики по политическим мотивам и больше устроиться никуда не смог.) Это — вторая возможная ступень несвободы советского ученого, не желающего поступиться своей внутренней свободой.

Леонид Плющ, я утверждаю это с полной ответственностью, не хотел заниматься, да и не занимался никакой «политикой» в полном смысле этого слова. Только беспокойное, совестное сердце ученого не могло биться в стороне от бед и нужд общества.

Ему хочется сидеть в библиотеке, бережно перелистывая какую-нибудь книгу, а вместо этого нужно ехать

 

в Харьков, где идет судебный процесс над Генрихом Алтуняном^*, — торчать на ветру перед зданием суда (ведь внутрь все равно не впустят)...

Он оставляет раскрытую книгу, недописанную статью. Он едет в Харьков и мерзнет на этих отчаянных ступенях — лишь для того, чтобы своим присутствием поддержать друга и сделать достоянием гласности еще одну расправу властей над инакомыслием и несогласием.

Инициативная группа... протесты ... письма в ООН. Все — гласно и во имя гласности, единственного средства борьбы с произволом. В защиту X... У... Z... Обыденная гражданская деятельность, возможная в любой мало-мальски цивилизованной стране. Но только не в нашей! И государство в конце концов карает ученого-подвижника, карает именно за «политику», которой он не только никогда не искал, но, по сути, и не занимался.

Леонид Плющ не вернулся в читальный зал к ожидающему его фолианту... И даже в заметенную снегом гуцульскую избушку.

 

СЛЕДСТВИЕ, ПРАВОСУДИЕ, ПСИХИАТРИЯ

29-го января Киевским областным судом был осужден к заключению в психиатрическую больницу специального (т. е. тюремного) типа Леонид Иванович Плющ. Это решение было опротестовано в кассационной инстанции:

Верховный суд УССР постановил поместить Л. Плюща на принудительное лечение в психиатрическую больницу общего типа. Прокуратура УССР, сочтя «деяния» Л. Плюща особо опасным государственным преступлением, опротестовала кассационное решение Верховного суда УССР и настаивала на помещении Л. Плюща в психиатрическую больницу-тюрьму. «Дело» Плюща передано на рассмотрение Пленума Верховного суда УССР. Пленум вынес постановление о передаче «дела» снова в Верховный суд УССР.

 

Леонид Плющ по-прежнему находится в следственной тюрьме украинского КГБ в полной изоляции.

 

*

Передо мной те немногочисленные материалы по делу Л. Плюща, которые с большими трудностями, по крохам, удалось собрать.

В них освещается следующий достоверный факт: Леонид Плющ решением суда 1-ой инстанции насильственно помещен в психиатрическую больницу тюремного типа. Это не действие группы гангстеров от науки, выкравших человека для проведения какого-то эксперимента. Это — государственное мероприятие, едва прикрытое фиговым листком правосудия и психиатрии.

Впрочем, судите сами.

С 25 по 29 января 1973 г. в Киевском областном суде состоялось рассмотрение дела Л. И. Плюща, обвинявшегося по ст. 62 УК УССР (ст. 70 УК РСФСР).

 

Состав суда:

председатель — Дышель,

народные заседатели — Москалюк, Грама,

прокурор — Питенко,

адвокат — Кржепицкий.

Суд — закрытый, поэтому материалы следствия и суда остались в тайне. Известно лишь определение суда, согласно которому подсудимому инкриминировалось:

а) хранение и распространение нескольких машинописных текстов (в том числе 3 выпуска «Хроники» по 1 экземпляру, 2 выпуска «Украинского Вестника» по 1 экземпляру), которые на суде фигурировали как антисоветские, клеветнические, порочащие советский государственный строй;

б) изготовление, хранение, распространение рукописных работ, из которых 7 признаны авторскими («Письмо Советскому правительству», «Россинанту», «Наши задачи», «Письмо в «Комсомольскую Правду»^*, «Психологи-

 

ческая установка на допросе», «Этика и борьба», «Психология интеллигентного предательства»). Все они были квалифицированы как антисоветско-клеветнические, порочащие советский государственный и общественный строй;

в) подписание «антисоветских» писем в ООН в составе «нелегальной организации», называющей себя Инициативной группой по защите прав человека в СССР;

г) ведение антисоветских разговоров.

Из этого же Определения следует, что Л. И. Плющ совершил инкриминируемые ему деяния (ст. 62 УК УССР) в невменяемом состоянии.

Киевский областной суд постановил поместить Л. И. Плюща в психиатрическую больницу специального типа для принудительного лечения.

Судебному разбирательству, как известно, предшествует расследование дела, т. е. следствие. К нему и обратимся.

 

Нарушения советских законов, допущенные в ходе следствия

1. Превышены все, допустимые по УПК УССР (равно как по «Основам законодательства Союза ССР»), сроки содержания обвиняемого под стражей. Закон гласит:

«Содержание под стражей при расследовании дела не может продолжаться более двух месяцев. Этот срок может быть продлен лишь ввиду особой сложности дела прокурором области... до трех месяцев, а Прокурором УССР... до шести месяцев со дня заключения под стражу. Дальнейшее продление срока содержания под стражей может быть произведено только в исключительных случаях Генеральным Прокурором СССР дополнительно на срок не более трех месяцев» (ст. 156 УПК УССР, ст. 97 УПК РСФСР).

Обвиняемый Л. Плющ находился под стражей без суда 12 месяцев. Следует отметить, что для соблюдения «законности» (фиговый листок № 1), для продления следствия в данном конкретном случае (как, впрочем, и во

 

многих других конкретных случаях) потребовалось изменение закона, действующего на территории УССР. Прокурор по надзору за делами, находящимися в ведении КГБ, сообщил, что есть Постановление Верховного Совета СССР за подписью тт. Подгорного и Георгадзе о продлении срока следствия над Л. И. Плющем до 1 года.

2. Предварительное следствие проводилось без участия защитника, что, если признать «невменяемость» обвиняемого, свидетельствует о нарушении ст. 417 (Комментарий, п. 4 УПК УССР) ст. 405 УПК РСФСР): «По делам лиц, совершивших общественно опасные деяния в состоянии невменяемости, а также лиц ... участие защитника является обязательным. Защитник допускается к участию в деле с момента установления факта душевного заболевания лица, совершившего общественно опасное деяние».

Каким образом это было достигнуто?

Л. И. Плющ был направлен в Москву для проведения судебно-медицинской экспертизы в конце апреля 1972 года. Известно, что к тому времени допросы обвиняемого уже прекратились. Это дало возможность органам КГБ провести предварительное следствие по делу Л. Плюща без участия адвоката, но зато с мотивировкой о его необязательном участии в связи с тем, что обвиняемый был признан душевнобольным после окончания следствия (фиг. лист. № 2). Именно такая мотивировка была сообщена жене, но лишь в декабре 1972 г. (т. е. по истечении годичного срока следствия, перед передачей дела в суд), когда в ответ на ее многочисленные жалобы и заявления (см. Приложение) ей, наконец, официально было объявлено, что ее муж — «душевнобольной».

3. Во время ведения следствия оказывалось психологическое давление не только на свидетелей, но и на обвиняемого, что противоречит ст. 22 УПК УССР и комментариям к ней.

Примеры: а) Лишение обвиняемого в течение целого года какой-либо информации из внешнего мира, в частности информации о его семье.

 

б) Даже адвокату, в нарушение всех законов о защите, за все время следствия было дано лишь одно свидание с Л. Плющом — при передаче дела в суд. Ходатайство адвоката о предоставлении ему хотя бы еще одного свидания до суда было отклонено с мотивировкой «в этом нет надобности».

в) Можно предположить, что проведение психиатрических экспертиз было тоже одним из средств давления на обвиняемого, отказывающегося принимать участие в следствии.

г) В связи с вызовом в КГБ по делу мужа, Т. И. Житникова (жена Плюща) подверглась целому ряду незаконных репрессий внесудебного характера. Так, ее отстранили от служебных командировок, перестали печатать в методическом журнале ее статьи, из издательского плана была исключена составленная ею в соавторстве хрестоматия.

д) Оказано давление и на свидетелей С. Борщевского и В. Ювченко^*, которые в связи с этим направили заявление-жалобу на имя Прокурора УССР. (Ответ не получен).

 

Судебно-медицинские экспертизы и их назначение

1. Обвиняемый без всяких оснований был подвергнут судебно-психиатрической экспертизе. Таким образом была нарушена ст. 204 УПК УССР: «При наличии в деле данных, которые дают основания полагать, что обвиняемый во время совершения общественно опасного деяния был в невменяемом состоянии... следователь... назначает судебно-психиатрическую экспертизу». Согласно комментарию к этой статье, даже умышленное убийство с отягчающими обстоятельствами не является основанием для проведения судебно-психиатрической экспертизы, если в деле отсутствуют данные о психической неполноценности обвиняемого (ст. 204, п. 2 коммент. к УПК УССР).

 

«В деле математика Л. И. Плюща, окончившего с медалью среднюю школу, победителя математических олимпиад, имеющего диплом университета, автора нескольких научных статей, никогда не страдавшего психическими расстройствами и не состоявшего на учете ни в одном психиатрическом учреждении — естественно, таких данных не было и не могло быть».^*

Этими «данными» (фиговый листок № 3) послужили, очевидно, лишь показания нескольких свидетелей, подтвердивших на допросах в результате психологического давления на них со стороны следователя, его версию о «невменяемости» Плюща, о том, что Плющ — «сумасшедший», «такой же ненормальный, как Григоренко» (!). Это было заявлено, например, свидетелю В. Боднарчуку 26 января 1972 во время очной ставки с Л. Плющом, т. е. на 14-ый день следствия. Свидетель Ф. А. Диденко (в феврале) был введен в заблуждение следователем И. И. Суром, заявившим, что в КГБ получено письмо матери Л. Плюща, в котором она пишет о «странностях» сына. (В действительности такого письма мать Л. Плюща не писала.) Свидетелю Э. Г. Недорослеву в июне было также заявлено о том, что Плющ — «сумасшедший». Такие заявления настораживают и пугают, ибо они свидетельствуют о том, что вопрос о психическом состоянии здоровья обвиняемого, по сути дела, находится в компетенции органов КГБ, а не медицины. Судебно-психиатрическим экспертам-врачам остается лишь придать медицинскую форму (фиговый листок № 4) тому решению, которое им сообщается.

Психологическое давление на свидетелей оказывалось также и самой формой наводящего вопроса: «Не кажется ли (не казался ли) Вам Плющ странным?» В результате некоторые свидетели ответили на этот вопрос утвердительно.

Есть основание предполагать, что в качестве «данных о психической неполноценности обвиняемого» органы дознания использовали и факт отказа обвиняемого

 

от дачи показаний. На самом же деле этот факт свидетельствует лишь об удивительной стойкости и нравственной безупречности Л. Плюща, не пожелавшего стать соучастником следствия, направленного против права каждого иметь свою собственную точку зрения.

2. При оценке психического состояния обвиняемого принимались во внимание показания свидетелей, мало знавших, почти не знавших Л. Плюща или не видевших его последние 5-10 лет. Так, например, на суд были вызваны: свидетель Шевченко, видевший Л. Плюща один раз в жизни в течение одного часа; свидетель Колосов — эпизодический знакомый в течение очень короткого времени в 1963 г. (это время вообще не рассматривается в деле) и др. Вместе с тем, родная сестра Л. Плюща, имеющая, кстати, среднее медицинское образование, не была вызвана для дачи показаний о психическом состоянии брата ни во время следствия, ни на суд. Не были вызваны на суд и лица, хорошо знавшие Л. Плюща (об этом см. след. пункт). Не были учтены данные на следствии показания жены Л. Плюща, свидетельствующие о его полном психическом здоровье.

В результате Л. Плющ был подвергнут, по официальным данным, двум судебно-психиатрическим экспертизам (по неофициальным данным — трем: третья была первой, проводила ее Комиссия экспертов судебно-психиатрического отделения Киевской психиатрической больницы им. Павлова: доктор мед. наук Лифшиц, зав. отделением Винарская, врач Кравчук — амбулаторным путем и признала Л. Плюща вменяемым).

Остановимся, однако, на официальных данных.

Прокурор по надзору за делами, находящимися в ведении КГБ УССР, тов. Малый только в конце декабря 1972 г. (т. е. после окончания следствия) сообщил жене Л. Плюща, что в деле обвиняемого Л. И. Плюща имеются тексты двух судебно-медицинских экспертиз о психическом состоянии его здоровья.

1-я экспертиза была проведена в Москве Комиссией под председательством директора Научно-исследова-

 

тельского института судебно-психиатрической медицины им. Сербского, члена-корреспондента АМН Г. В. Морозова (члены Комиссии: проф. Д. Р. Лунц, канд. мед. наук А. К. Качаев). В заключении Комиссии говорится, что Л. И. Плющ страдает шизофренией «с признаками параноидального расстройства, идеями реформаторства, элементами мессианства...», что он «невменяем и подлежит принудительному лечению в специальной психиатрической больнице».

2-я экспертиза была проведена тоже в Москве Комиссией, сформированной по распоряжению Министерства здравоохранения СССР, в следующем составе: председатель — академик А. В. Снежневский, члены — член-корреспондент Г. В. Морозов, проф. Д. Р. Лунц, руководитель отделения Онуфриев. В заключении Комиссии говорится, что Л. Плющ страдает вялотекущей формой шизофрении и «его состояние здоровья в настоящее время свидетельствует о наступлении изменений в сторону эмоционально-волевого расстройства, утраты актуальности, идей реформаторства, трансформации их в идеи изобретательства в области психологии»^*, больной нуждается в принудительном лечении в психиатрической больнице общего типа.

Таким образом, две^** «авторитетные» Комиссии признали Л. Плюща «невменяемым», но дали разноречивые рекомендации о типе больницы для его содержания.

Суд выбрал из двух зол большее.

 

Нарушения советских законов, допущенные во время судопроизводства

I. Отказ свидетелям, участвовавшим в следствии, в просьбе дать дополнительные показания на суде. Свой отказ судья Дышель мотивировал тем обстоятельством, что суд решает вопрос о принудительной мере медицин-

 

ского характера и не считает нужным приглашать в качестве свидетелей не психиатров (фиговый листок № 5).

Эта мотивировка судьи Дышеля противоречит ст. 419 УПК УССР: «В судебном заседании допрашиваются свидетели и проверяются доказательства, доказывающие или опровергающие совершение данным лицом общественно опасного деяния, а также проверяются другие обстоятельства, имеющие существенное значение для разрешения вопроса о применении принудительных мер медицинского характера».

Остается добавить, что ни у кого из свидетелей, допрошенных на суде, нет медицинского образования (это, кстати, и законом не предусмотрено).

 

II. В ходе рассмотрения дела в суде проявлялась тенденциозность в решении тех вопросов, которые, при отсутствии прямых запретов в УПК, обычно решаются в пользу обвиняемого.

Примеры.

Было отклонено ходатайство жены Л. Плюща об участии в суде законного представителя — на том основании, что в УПК УССР нет статьи, согласно которой суд при рассмотрении дела, касающегося душевнобольного, обязан ввести его законного представителя. Действительно, в УПК УССР нет статьи, содержащей прямое указание на необходимость участия законного представителя. Однако там нет и запрещающей статьи.^* В этом случае согласно ст. 20 Конституции (Основного Закона) СССР — «В случае расхождения закона Союзной республики с законом общесоюзным, действует общесоюзный закон» — суд обязан был руководствоваться ст. 28 Основ гражданского судопроизводства СССР, которая предусматривает участие законного представителя при рассмотрении дела, касающегося душевнобольного.

 

Было отклонено также ходатайство адвоката о вызове в суд обвиняемого с мотивировкой: «Суд не видит в этом необходимости» (фиговый листок № 6). В то время как, согласно ст. 419 УПК УССР, судья может разрешить подсудимому, признанному душевнобольным, участвовать в судебном разбирательстве, если «этому не препятствует характер его заболевания».

 

III. Нарушен один из основных законов судопроизводства.

Предъявленное Л. Плющу обвинение в изготовлении, хранении и распространении антисоветских клеветнических материалов, порочащих советский государственный и общественный строй, не было (да и не могло быть) рассмотрено по существу вопроса.

Ибо:

1. Ни одним законодательным актом (списком) не объявлено, какая именно литература признана антисоветской. Видимо, Л. Плющ (как впрочем, и другие лица, осужденные по этой статье) должен был сам интуитивно решить, какие книги можно хранить и давать читать, а какие — нет.

2. В советской юридической литературе нет раскрытия термина «антисоветская(ие)». В Комментарии к ст. 70 УК РСФСР (соотв. ст. 62 УК УССР) одно неизвестное объясняется через другое.

Пример. «Антисоветской агитацией или пропагандой являются:

а) агитация или пропаганда, проводимая в целях подрыва или ослабления Советской власти;

в) распространение в целях подрыва или ослабления Советской власти либо в целях совершения отдельных особо опасных государственных преступлений клеветнических измышлений, порочащих советский государственный и общественный строй;

г) распространение, хранение, изготовление в тех же целях литературы указанного характера» (Комм. п. I к ст. 70 УК РСФСР). Какое содержание следует вкла-

 

дывать в слова «цель подрыва или ослабления Советской власти? Могут ли, к примеру, работы Л. И. Плюща, написанные на этико-психологические темы, содержать «цель подрыва или ослабления Советской власти»? Как это доказать? А ведь только доказав наличие «цели подрыва...» (согласно приведенным Комментариям к ст. 70 УК РСФСР), можно доказать, что они антисоветские.

Содержат ли работы Л. Плюща, написанные на социальные темы, его раздумья о состоянии души нашего современника «цель подрыва или ослабления Советской власти», иными словами, являются ли они антисоветскими? Доказано ли это судом?

Содержат ли письма Л. Плюща, адресованные Советскому правительству или предназначенные им для опубликования в советских газетах, «цель подрыва или ослабления Советской власти»? Доказано ли это судом?

Содержат ли, наконец, письма в ООН, подписанные Л. Плющом в составе Инициативной группы защиты прав человека в СССР, «цель подрыва или ослабления Советской власти» или, быть может, «цель совершения отдельных особо опасных государственных преступлений»? Доказано ли это судом?

В чем состоит «клеветнический характер» этих материалов?

Какие факты, приведенные в них, являются не фактами, а клеветой? Доказано ли это судом?

Суд предпочитает этого не доказывать.

Он лишь голословно утверждает со ссылкой на «идеологическую» экспертизу (фиговый листок № 7), толкования которой при этом не приводятся, что эти материалы — антисоветские, клеветнические, порочащие...

Суд тем самым нарушает один из основных законов судопроизводства: «Всестороннее, полное и объективное исследование обстоятельств дела» (ст. 20 УПК РСФСР).

IV. Суд постановил с признанного душевнобольным Л. Плюща взыскать 73 руб. судебных издержек.

Этот пункт в комментариях не нуждается.

 

V. Нарушена гласность судебного разбирательства. Суд официально был объявлен закрытым. Мотивировки (фиговые листочки №№ 8, 9). 1. «Рассмотрение дела Л. Плюща представляет собой государственную тайну» (заметьте, не само «дело», а его рассмотрение).

Понятие «государственная тайна» определено законом следующим образом: «К сведениям, составляющим государственную тайну, относятся сведения военного и экономического характера, а также иного рода сведения, которые Советское правительство считает необходимым охранять как государственную тайну» (Комм. п. 2 к ст. 75 УК РСФСР).

Само собой разумеется, что ни дело Л. Плюща, ни его рассмотрение не содержали и не могли содержать никакой государственной тайны, а следовательно, нарушена ст. 11 Основ гражданского судопроизводства СССР и ст. 20 УПК УССР: «Разбирательство дел во всех судах открытое, за исключением случаев, когда это противоречит интересам охраны государственной тайны» (ст. 20). Кроме того, нарушена ст. 419 УПК УССР, так как в этой статье (и ни в какой другой) нет ссылки на то, что суд над душевнобольным хоть в каком-нибудь случае (даже в случае наличия государственной тайны) может быть закрытым.

А между тем, даже жене в просьбе присутствовать на суде было категорически отказано. Зал был пуст: не было ни подсудимого, ни его законного представителя, ни эксперта, ни родственников, ни публики. Изоляция суда от внешнего мира была настолько высокой, что наряд милиции, охранявший пустой зал, не разрешал (под угрозой ареста) гражданам, желавшим попасть на процесс, находиться даже на крыльце здания суда. И только после неоднократных требований жене и сестре подсудимого было разрешено (в связи с сильным морозом) ждать окончания заседания в вестибюле.

Что это? Кто повинен в нарушении гласности судебного разбирательства?

 

Судья?

Или, может быть, бездоказательный суд над Л. Плю-щем — это те самые «иного рода сведения, которые Советское правительство считает необходимым охранять, как государственную тайну»? И тогда автор этого письма должен быть предан суду за ее разглашение? И суд снова будет закрытым?

 

2. «Дело не представляет общественного интереса», — заявил т. Дышель друзьям Л. Плюща, которые обратились к нему с просьбой разрешить им присутствовать в зале заседания.

Это объяснение неверно, алогично: а) как может не представлять общественного интереса дело, касающееся возможности «подрыва или ослабления Советской власти»? б) если дело не представляет общественного интереса, то зачем охранять его рассмотрение с помощью милиции?

 

VI. Нарушены (повторно) ст. 11 Основ гражданского судопроизводства СССР и ст. 20 УПК УССР, согласно которым решения судов во всех случаях оглашаются в открытых заседаниях. На слушание Определения были допущены лишь жена и сестра подсудимого. Для того, чтобы в зал заседания не прошли остальные желающие там присутствовать, были предприняты специальные действия: жене и сестре было предположено войти «на пять минут» из вестибюля в коридор. (Как потом стало известно, в зал заседания им запретили взять с собой даже дамские сумочки.) Когда присутствующие около здания суда граждане сообразили, что началось чтение Определения, и тоже пытались войти, им сказали: «Чтение уже началось — вы будете мешать» (фиговый листок № 10).

Выдать жене письменный текст Определения на руки судья категорически отказался.

Вместо собственных комментариев к пунктам V, VI, процитирую Комментарий (п. 3 к ст. 20 УПК УССР):

«Гласность судебного рассмотрения является одним из

 

важнейших демократических принципов советского криминального процесса ... Она ставит под широкий общественный контроль деятельность судебных органов. Открытое судебное разбирательство содействует еще большему чувству ответственности у судей, прокуроров, адвокатов, которые осуществляют свои функции в суде, а также повышает чувство ответственности за свои показания у свидетелей и экспертов, что безусловно содействует повышению качества судебной деятельности.

Гласность процесса является одним из важнейших условий осуществления воспитательной функции, возложенной на советский суд. Только в условиях открытого рассмотрения дел в суде эта функция успешно осуществляется».

Чрезвычайная закрытость дела и невозможность ознакомиться даже с определением суда явно мешают установить полный объем допущенных нарушений. По-видимому, данный документ содержит далеко не весь перечень нарушений следствия и судопроизводства.

Ясно одно: и установленного достаточно для отмены, Определения, вынесенного Киевским областным судом по делу Л. И. Плюща.

Ибо:

«Основанием для отмены или изменения приговора при рассмотрении дела в кассационном порядке являются: односторонность или неполнота дознания, предварительного или судебного следствия; несоответствие выводов суда, изложенных в приговоре, фактическим обстоятельствам дела; существенное нарушение уголовно-процессуального закона; неправильное применение уголовного закона; несоответствие назначенного судом наказания тяжести преступления и личности осужденного» (ст. 367 УПК УССР), а также «Приговор во всяком случае подлежит отмене: ... 9) если судом нарушены требования статей настоящего Кодекса, которые устанавливают: открытое судебное рассмотрение дела, обязательность предъявления обвинения и предъявления обвиняемому материалов предварительного

 

следствия, ...предоставление подсудимому права на защитительную речь, …а также предоставление подсудимому последнего слова» (ст. 370 УПК УССР).

 

Превышение своих полномочий органами КГБ УССР

1. Согласно закону, после вынесения Определения, Киевский областной суд 29 января 1973 г. дал письменное разрешение жене Л. Плюща на свидание.

Однако свидания не было до сих пор (июнь 73 г.). Препятствуют предоставлению законного свидания следственные органы КГБ, хотя после окончания следствия и суда они не должны иметь никакого отношения, к своему бывшему подследственному. Тем более — не должны иметь отношения к Л. Плющу, который, согласно судебному определению, даже не является осужденным, т. к. «совершал свои деяния в состоянии невменяемости, будучи психически больным».

Это не помешало 20-го февраля 73 года следователю Федосеенко, пригласившему на беседу жену Л. Плюща в связи с ее письменным заявлением-жалобой на имя Председателя КГБ при СМ УССР, в котором она сообщала, что начальник следственного изолятора, игнорируя разрешение судьи, до сих пор не дал ей свидания с мужем, заявить, что «суд — здесь вообще ни при чем», но что свидание ей будет дано, т. к. есть разрешение Председателя КГБ УССР.

Далее следователь Федосеенко (он вел дело Л. Плюща) начал давать указания, о чем можно и о чем нельзя говорить на свидании. Так, он категорически запретил говорить с Л. Плющем о его «деле» (даже если он сам будет задавать какие-то вопросы, отвечать ему на них нельзя). Плющ с материалами дела не знаком. Срок изоляции его от внешнего мира достигал к этому времени 13 месяцев. Естественно, жена возмутилась такой постановкой вопроса и сказала, что считает следователя Федосеенко духовным убийцей своего мужа.

В свидании ей было отказано.

 

Не было ей дано свидания и после ее письменного заявления от 2-го марта 73 г. Прокурору УССР. Заявление осталось без ответа.

В конце апреля Прокурор в ответ на устную просьбу жены Л. Плюща дать ей свидание с мужем, сказал, что он не понимает, зачем ей нужно свидание, — «ведь ваш муж тяжело больной человек».

Однако это не помешало 3 мая дать свидание Л. Плющу с сестрой. Предварительно сестру проинструктировали, что она не должна говорить о «деле брата», о решении кассационного суда, об отказе жене в свидании с Л. Плющем. Сестра дала согласие на соблюдение этих условий, и свидание (единственное за 18 месяцев тюремного заключения) в рамках дозволенного состоялось.

Верховный суд УССР, куда было направлено очередное заявление жены Плюща с просьбой предоставить свидание с мужем, дал свое согласие. Однако начальник следственного изолятора Сапожников 24 мая заявил, что «за нетактичное поведение», «вы с кем-то там поссорились» (фиговый листок № 11), свидание предоставлено не будет.

Л. Плющ не только лишен свиданий, но и переписки. После окончания судебного процесса (29 января 73 года) от него не было получено ни одного письма.

Превышение органами КГБ УССР своей власти, равно как и нарушение процессуальных норм, следует рассматривать как желание сохранить в глубокой тайне «дело» Леонида Плюща.

 

ПРИЛОЖЕНИЕ

Письма, жалобы, заявления, написанные в различные советские инстанции родственниками и друзьями Л. Плюща. (Данный перечень ни в коем случае не является исчерпывающим)

 

1. 25/V — 72 г. Письмо Прокурору УССР с перечислением фактов, свидетельствующих о тенденциозном характере ведения следствия.

Письмо осталось без ответа.

2. 31/V — 72 г. Письмо такого же содержания было направлено Генеральному Прокурору СССР т. Руденко. Письмо осталось без ответа.

3. 4/VI — 72 г. Письменное заявление в Прокуратуру УССР. Получен ответ о передаче заявления в КГБ УССР. Из КГБ ответ не получен.

4. 3/Х — 72 г. Письменное заявление Генеральному Прокурору СССР тов. Руденко о затянувшемся следствии. Ответ не получен.

5. 1/ХII — 72 г. Письмо Председателю Верховного Суда СССР о тенденциозном характере ведения следствия, с просьбой сообщить результат психиатрической экспертизы. Получен ответ о передаче письма в Прокуратуру УССР. В конце декабря Прокурор УССР устно сообщает о том, что Л. Плющ признан психически больным.

6. Февраль 1973 г. Письмо академику Снежневскому — председателю Комиссии судебно-психиатрической экспертизы. Ответ не получен.

7. 26/II — 73 г. Жалоба в кассационный Верховный суд УССР о замеченных нарушениях законности при судебном разбирательстве «дела» Л. Плюща Киевским областным судом. Ответ не получен.

 

8. Февраль 73 г. Еще одна жалоба в кассационный Верховный суд УССР о нарушении правил ведения следствия и судопроизводства. Ответ не получен.

9. Февраль 73 г. Письменное заявление-жалоба Председателю КГБ при Совете министров УССР о препятствиях, чинимых сотрудниками КГБ в предоставлении законного свидания. В ответ — беседа следователя КГБ Федосеенко (см. выше).

10. 2/III — 73 г. Письменное заявление Прокурору УССР на ту же тему. Ответа не последовало.

11. Заявление в Верховный суд УССР с просьбой о предоставлении свидания. В ответ получено согласие на свидание.

24/V начальник следственного изолятора вновь отказал в свидании.

12. Конец мая 73 г. Письмо тт. Брежневу, Подгорному, Косыгину с просьбой помочь Л. Плющу.

Из ЦК КПСС получено лишь уведомление о вручении.

В середине июня — открытка из Прокуратуры СССР, извещающая, что жалоба получена Прокуратурой, ответ будет дан позже.

13. Июнь 73 г. Письменное заявление Председателю КГБ УССР с просьбой предоставить свидание.

Ответ не получен.

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ СЛЕДУЕТ

 

Итак, суд 1-ой инстанции вынес определение поместить Л. И. Плюща в психиатрическую больницу-тюрьму.

Простой здравый смысл подсказывает, что вялотекущая шизофрения с незаметными для неспециалистов симптомами вряд ли, если она проявляется лишь в рассуждениях, представляет опасность для окружающих и общества в такой степени, что к страдающему ею больному следует применять самую строгую из имеющихся

 

принудительных мер медицинского характера, а именно — поместить его в психиатрическую больницу специального типа.

Возможно, этими соображениями руководствовался Верховный суд УССР, который при рассмотрении^* «дела» Л. Плюща в кассационном порядке решил смягчить принудительную меру медицинского характера и вынес определение поместить Л. Плюща в психиатрическую больницу общего типа. «Больницы общего типа

— это лечебные учреждения системы органов здравоохранения». .. Больные, направленные туда на принудительное лечение, помещаются в больничные отделения закрытого типа, в которых за больным осуществляется соответствующий медицинский надзор, предотвращающий возможность совершения побега или каких-либо действий, опасных для больного или для окружающих (Комм. п. 3 к ст. 59 УК РСФСР).

Однако Прокурор УССР, сочтя недостаточной такую степень изоляции «особо опасного сумасшедшего», опротестовал решение, и 26 апреля «дело» Л. Плюща было передано на рассмотрение Пленума Верховного суда УССР.

И что же?

15 июня Пленум Верховного суда УССР признал протест Прокурора УССР обоснованным и передал «дело» Леонида Плюща для повторного рассмотрения снова в Верховный суд УССР.

Поразительно! Неужели настолько опасен «бред сумасшедшего», что власти полтора года (!) не могут решить вопрос — как же с ним поступить?

 

ЭПИЛОГ

Гражданская деятельность Л. Плюща признана преступной. Его работы — антисоветскими и клеветническими. Его мозг — общественно опасным.

Заточение личности, отважившейся захотеть быть

 

свободной в несвободном обществе, в сумасшедший дом — не правда ли, своеобразное решение вопроса о взаимоотношениях личности и государства?

Человек лишен каких бы то ни было прав. Он вне законов, писанных и неписанных. Остаются только физические законы. Вес. Масса. Хрупкость. И мозг. Мозг, находящийся во власти тупых исполнителей, ни от чего и никем не защищенный.

Знаменателен ли итог?

Да.

Честный и глубокий ученый, живущий собственным умом и интуицией, пробирающийся к свету истины своей тропой, а не с помощью всунутого ему в руки идеологического компаса, да еще имевший неосторожность избрать полем деятельности общественную науку (историю, социологию, философию), в государстве тотальной идеологии неизбежно подвергается остракизму.

Добро бы как в древних Афинах!

Увы, в Мире Новом, Вечном и Совершенном, он оказывается не в ссылке, а в каторжном лагере или — как Леонид Плющ — в сумасшедшем доме.

Кстати, в этом последнем невыборе, в том, что Л. Плющ попал не в лагерь, а в желтый дом, есть своя логика.

Имя этой логики — страж.

Не сомневаюсь, что руководивший следствием Верховный Государственный Некто почувствовал в Леониде Плюще мозговую опасность. Заключение в лагерь, по его мнению, очевидно, этой опасности не снимало. Ведь там Плющ мог бы общаться с нормальными людьми и иметь друзей. Кроме того, даже самый долгий по нынешним временам политический тюремный срок — конечен. Сумасшедший же дом надежен, бессрочен, молчалив. В нынешних условиях не- надо даже прибегать к смирительной рубашке — нескольких инъекций какого-нибудь нейролептика достаточно, чтобы «выправить» любой мятежный мозг, т. е. окутать его безразличием и тишиной.

 

НАКАЗАНИЕ БЕЗУМИЕМ! Злодеяние, равных которому нет на земле.

Что это за государство, в какое время оно существует и за какое преступление оно может приговорить своего гражданина к наказанию, по сравнению с которым даже гитлеровская душегубка, как отметил А. Солженицын, была «гуманнее», потому что убивала сразу?

Дело происходит в стране, именующей себя Союзом Советских Социалистических Республик. Время действия — 1973 год. Преступление — дерзость иметь собственную точку зрения и высказывать ее.

Мир безмолвия и желтой тьмы, поглотивший Леонида Плюща, продолжает грозить нашей мысли.

Кто следующий?

До каких пор?

Июнь 1973 г.

(Т. Ходорович)