№ 4

ОЧЕРК Л. ПЛЮЩА

ЭТИЧЕСКАЯ УСТАНОВКА

 

1. Заяц предупредил Медвежонка, что идти к речке опасно — можно встретиться с Тем, кто в реке живет. И вот, когда Медвежонок заглянул в воду, то на самом деле увидел Того, кто живет в реке.

Он испугался, но виду не подал, а скорчил Тому, кто живет в реке, страшную рожу. Тот, однако, тоже скорчил страшную рожу.

Еще больше испугавшись, Медвежонок погрозил Тому лапой, но Тот опять ответил ему тем же.

Медвежонок нашел выход, воспользовавшись советом старого Ежа: он улыбнулся Тому, кто в речке живет, а Тот ответил Медвежонку доброй, приветливой улыбкой.

Эта сказка-притча удивительно точно передает схему развития отношений между человеком и его средой, как природной, так и социальной.

Страх «Я» перед Другим ведет к враждебным действиям против Другого, который отвечает на них тем же, что в свою очередь вызывает враждебность «Я» к Другому, а это, естественно, усиливает враждебность Другого к «Я».

И не будет этому процессу ни конца, ни краю — пока «Я» не поймет, наконец, что Другой не сводится к простому «не-Я» и что в некоторой степени Он — это «Я», а потому удары Другого по Мне — это следы моих ударов по Другому.

Более того — без «Другого» «Я» перестанет быть реальностью и превращается в абстракцию — оно теряет не только свою форму конкретного «Я», но и смысл определенного «Я».

Опираясь на понятие «установки» современная психология дает возможность уточнить эти старые истины.

2. Установкой называют «Предрасположение, определенную предуготовленность организма при поведен-

 

ческих актах», готовность встретить при взаимодействии со средой определенные свойства среды, определенное «поведение» среды — ожидание определенной действительности.

Поведение индивида определяется не только и даже не столько непосредственным воздействием среды, сколько установкой индивида по отношению к среде и направленностью различия между этой установкой и действительностью.

Узнадзе^* и его школа показали, что установка пронизывает всю деятельность субъекта, определяя характер и направленность моделирования действительности, а также реакцию на эту действительность.

Не меньшее значение имеет установка в социальной психологии, во многом определяя характер взаимоотношений между личностью и группой, а также между групповыми субъектами (социальная группа, класс, нация и пр.), воздействуя на содержание и развитие общественного сознания, в частности, на возникновение и закрепление мифов и предрассудков (см., напр., И. Кон «Психология предрассудка», «Новый мир», № 9, 1966).

3. Религиозная мораль является отражением уже существующих отношений между людьми, фиксируя и освящая эти отношения в идеализированном виде, выделяя в них общезначимое.

Но будучи фантастическим и идеализированным отражением настоящего, религия дает человеческому обществу установки, выходящие за пределы прошлого и настоящего, установки, играющие роль духовных строительных лесов будущего и воздействующие на направление общественного развития, осуществляя тем самым обратную связь во взаимодействии «общественное бытие — общественное сознание».

Примером такой установки во всех мировых религиях может служить установка Добра.

 

Формула зоологической справедливости «Око за око, зуб за зуб», выражающая правовое требование варварских племен, получила свое нравственное развитие в заветах иудаизма «Не делай ближнему того, чего не желаешь себе» и возвысилась до Нового завета Христа, благовествовавшего и поныне не сбывшееся будущее: «А Я говорю вам: любите ближнего...»

Утопизм, непомерность моральных требований религии, несоответствие их действительности влекут за собой дьявольскую чистоту и «совершенство» первых инквизиторов, религиозное ханжество церкви и, в конце концов, как реакцию на предыдущее — нигилистический аморализм вульгарного атеизма.

Однако призыв Христа был слышен даже во времена походов к Гробу Господню и дьяволиады Церкви-Антихриста, и как цель, идеал его можно услышать в атеистической морали.

И как идеал он оказывает воздействие на будущее и настоящее, являясь «сердцем бессердечного мира» (Маркс).

Вульгарный атеизм, т. е. зряшное отрицание религии, видит в религии только утопию и ее социальную функцию «опиума», ослабляющего страдания, а потому и недовольство человека общественным строем.

Задача же состоит в том, чтобы сохранить все духовные ценности религии, опираясь на такие социальные условия, при которых исчезнет необходимость духовного «обезболивания», при которых сами страдания будут иметь человеческий характер и представлять некую духовную ценность, а не являться результатом механического воздействия социальной или природной среды.

Существующие организации общества противопоказаны последователям Христа — если и выживают одиночки этого типа людей, то лишь как юродивые, Дон-Кихоты или Мышкины (русская народная сказка отдает им дань в образе Иванушки-дурачка). Победа к ним приходит лишь поражением, когда их идеалы стано-

 

вятся мертвой оболочкой, скрывающей все то, с чем они боролись.

Коммунисты учли причину поражения христианства и средством достижения Добра избрали не личное самосовершенствование (в существующих условиях это доступно лишь небольшой кучке людей, и выживают они только потому, что совсем без них общество само не выживет), а создание такой организации общества, при которой установка Христа не вела бы к гибели своего носителя, при которой тип человека, условно названный Дон-Кихотом или Христом, стал бы выживаемым и любовь, к ближнему не была бы непрерывным подвигом восхождения на Голгофу.

Первые попытки создать такое общество кончились неудачей, повторив победу-поражение Христа — идеи трансформировались в идола, в жертву которому были принесены носители этой идеи (как, впрочем: и всех других — идолы не терпят никаких идей, т. к. идея разоблачает идола в том, что он мертв и существует лишь кровью живых людей).

Одной из духовных причин этой неудачи была слабость доброй установки, преобладание ненависти к Злу над любовью к Добру — «Длительная борьба за справедливость поглощает любовь, породившую ее» (Камю).

Видимо, борьба за переустройство общества должна сопровождаться борьбой за переустройство личностью себя, коммунистическая революция — христианской (т. е. социальная — нравственной). Христианской по своей доброй установке к Другому.

Смысл доброй установки состоит отнюдь не в том, чтобы любить Другого, не взирая ни на что. Зло не заслуживает любви, его должно ненавидеть. Только Христу — идеальному человеку дано любить распинающих его. Но желать возвыситься до Христа дано каждому.

Добрая установка состоит в том, чтобы в Другом искать союзника, сочеловека, этот поиск означает

 

прежде всего раскрытие в себе Другому тех граней, которые ему нужны как сочеловеку.

Это увеличивает вероятность найти и проявить для себя в нем союзника. Только вероятность, так как поведение Другого определяется не только нами. Другой сам находится в некоторой среде, и «Я» для него — лишь один из элементов этой среды. Чтобы найти оптимальную форму общения с Другим, необходима модель Другого и его среды, т. е. модель Моей среды, модель, достаточно точно отражающая реальность. Установка на Добро не должна подменить реальность розовым мифом, не должна мешать познанию.

Модель среды строится на фактах. Фактов всегда недостаточно для создания модели, которая поэтому достраивается с помощью некоторых логических, этических и эстетических принципов (можно поэтому говорить о логических, этических и эстетических установках).

Одни и те же факты обычно истолковываются как гуманистически, так и антигуманистически. Следовательно, истина сама по себе не отрицает Добра. Стремление же к Добру может стать препятствием на пути познания Истины, а значит и на пути к достижению реального Добра, если носители Добра трусливы, если они боятся фактов. Однако помехи, которые вносят нравственные установки в процесс познания, не заложены в этих установках.

Правда-справедливость может указать путь поисков правды-истины, не искажая истины. При выборе между «тьмой низких истин» и «возвышающим обманом» мы отдаем все же предпочтение «истинам», но с тенденцией в сторону «возвышающих» нас истин, стремясь выйти за пределы этой суровой дилеммы. Это предпочтение можно определить как примат «установки на истину», который в плоскости этики означает примат реальной справедливости над справедливостью, отчужденной от реальности в область мифа — над мифической справедливостью.

Этим однако не исчерпывается проблема взаимоотно-

 

шений этики и гносеологии. Возможно такое воздействие этической установки на познание, когда модель действительности, формально искажаясь под воздействием установки, по сути отражает действительность глубже, вскрывая в ней такие возможности, которые первоначально казались несущественными, недействительными. Примером может служить «возрастной парадокс» — неопытная молодость ставит несбыточные с точки зрения мудрой старости цели, и бывают случаи, когда она достигает их. Это объясняется спецификой человеческого познания. Субъект, познающий среду, изменяет ее в самом акте познания. Поэтому установки, лежащие в основе его познания, могут воздействовать на среду, вскрывая в ней новые возможности и пути их осуществления.

Таким образом, даже утопизм этической установки в известных пределах может воздействовать на среду в сторону Добра — в нас возвышающем обмане таятся зародыши будущих истин.

 

4. Примеры этических установок.

а) Установка на мотивы Другого.

Если Другой совершил действие, которое нам неприятно, то наша реакция зависит не столько от самого действия, сколько от установки на оценку как результатов действия, так и мотивов Другого. Если установка не добрая, то отрицательные для нас последствия этого действия будут преувеличены, а мотивы действия будут предположены отрицательными. Существует даже категория людей, обладающих пороком, который условно можно назвать «подлостью мышления». Люди с подлым мышлением замечают и запоминают преимущественно отрицательные поступки их ближних, а столкнувшись с Добром, объясняют его корыстными, подлыми мотивами. Специфическим случаем подлого мышления является антисемитское мышление (более обще — расистское) — мышление, базирующееся на подсознательной

 

или сознательной аксиоме-установке: «Все зло в мире от евреев (негров, желтых и т. д.)».

В советской литературе яркими плодами такого мышления являются произведения Шевцова и Кочетова (мы не говорим об идейной позиции этих литераторов — Бенюх и Сурков почти столь же реакционны, но их произведения лишены патологического смакования подлости, которым отличаются кочетовы).

Реакция на отрицательную установку, естественно, бывает только отрицательная, что как бы подтверждает исходную установку, усиливая ее. Это явление есть частный случай более общего правила: установка воздействует (если воздействует) на действительность в основном в сторону приближения действительности к установке.

Отклонения от этого правила, видимо, объясняются внешними по отношению к системе «Я — среда» причинами — на поведение среды воздействуем не только мы. Обращаясь к Добру в Другом, я провоцирую в нем доброе, обращаясь к злому в Другом, я провоцирую как в нем, так и в себе злое.

Следовательно, как по нравственным, так и по чисто прагматическим соображениям, достойнее и даже выгоднее следующая схема анализа мотивов Другого — вначале принимается гипотеза добрых мотивов, и лишь только после того как опыт опровергает ее, имеет смысл обратиться к гипотезе злых мотивов: «И не воображайте, что Ваш поступок заставит нас в будущем отказывать в помощи людям, которые в ней будут нуждаться» (П. Г. Григоренко).

Действительность, однако, сложна и возможны ситуации, когда «добрая гипотеза» слишком рискованна. В этих ситуациях действительность требует прежде всего предусмотреть злые мотивы и предпринять соответствующие контрмеры. Добрая установка при этом состоит в том, чтобы контрмеры носили предупредительный характер, не вызывая злых эмоций к предполагаемому носителю зла.

 

б) Установка во внутриполитической борьбе.

История революционных движений показывает как быстро соратники становятся врагами друг другу. И не только объективные условия повинны в этом.

Постоянное нервное напряжение, ненормальные условия жизни, неестественное переплетение личного и общественного приводят к тому, что в острой фракционной борьбе приобретают важную роль личные дрязги, симпатии и антипатии — особенно это заметно в эмиграции, в ссылке, в периоды временного затишья или поражения, -когда личные отношения выходят на первый план и объективный кризис движения приобретает черты личных междоусобиц. У наиболее самоотверженных и зачастую авторитетных революционеров основной причиной разногласий является фанатическое служение принципу, которое рождает установку на различие, доводящую малейшее разногласие до его логического завершения, превращая его в принципиальное разногласие. И борьба зачастую идет не из-за действительного разногласия, а из-за будущего разногласия, в которое может вылиться нынешнее.

В конечном итоге революция захлебывается в крови лучших представителей всех революционных течений, а победа достается внефракционному «болоту» во главе с Бонапартом.

Хотя бы этот урок стоит извлечь из истории предыдущих революций.

Это особенно важно сейчас, когда будущее вряд ли сможет исправить кровавые результаты взаимной резни между оттенками прогрессивных движений.

Поэтому установкой демократического движения в СССР должна стать установка на синтез, на союзы. Естественно, не ценой уступок в принципах гуманизма, свободы и демократии. Синтез не есть мешанина «всякой всячины», синтез подразумевает спектр различных, четко отраженных течений, объединенных единой демократической основой. Это нужно и возможно в частности потому, что все мы — советские реформисты, мы за

 

эволюцию нашей страны, а не за вооруженную борьбу, которая в современных условиях в странах-гигантах обречена на провал и может лишь спровоцировать ядерную катастрофу.

Важнейшим условием союза со стороны марксистов, атеистов и русских является понимание ими фактического неравенства представителей других течений и наций с ними. Чувство «вины» — пусть невольной и даже «нереальной» за свою близость к сталинщине, близость формальную, понимание своих «преимуществ» перед другими представителями демократии должны помочь преодолеть им шаблон формального равенства отношений и требований друг к другу.

Мы, коммунисты, социальные демократы, должны не только искать и поддерживать у политических демократов, борющихся за политические права, религиозных демократов, борющихся за свободу мировоззрения, у национальной демократии — патриотов, не только то, что общее у нас с ними, но и стремиться понять их правду, устроить и присвоить ее, т. е. сделать ее своей правдой, развить ее до уровня нашей правды, если их правда односторонняя. Борьба с их идеологией, как идеологией частичного, одностороннего гуманизма должна вестись прежде всего с позиций их правды.

Мы преодолеем их частичность, преодолев свою, преодолевая свою неполноту, мы привлечем на свою сторону все близкое нам, отталкивая от наших союзников реакционное крыло национальной, религиозной и политической демократии, усвоив тем самым естественный процесс внутренней дифференциации как их, так и нашего течения.

Если русский демократ, столкнувшись с проявлением украинского шовинизма, отвернется от национальной проблемы украинцев и даже более того — станет рассматривать все украинское движение как реакционное, — он усилит шовинистическое крыло украинского движения и будет способствовать сближению шовинистов и патриотов между собой.

 

Если наши потенциальные союзники не желают идти вместе с нами, то это не дает нам нравственного права отворачиваться от их проблем — мы должны их дело сделать своим, хотят они этого или нет.

Мы рассматривали установку по отношению к союзникам. К враждебным движениям установка естественно иная. Она состоит в стремлении к четкому идейно-политическому размежеванию с ними, в раскрытии их антигуманной и реакционной сущности, если, как это обычно бывает, эта сущность скрывается за частичным демократизмом.

С этих позиций политическим ляпсусом, видимо, выглядит подпись Солоухина под письмом в защиту Солженицына — и не только потому, что Солоухин принимал участие в травле Пастернака.

Однако, пожалуй, еще более важной является установка на понимание врага. Ведь антигуманизм вырастает на реальном грунте и питается той же действительностью, что и гуманизм. Необходимо поэтому не только разоблачать антигуманизм тех или иных реакционных течений, но и вскрывать глубинные причины возникновения антигуманизма, т. е. понять его «правду» и раскрыть эту «правду» в нашу правду, лишив тем самым врага его источников.

Ярким примером антигуманизма может служить антисемитизм. Энгельс определил антисемитизм как «социализм для дураков». И не случайно гитлеровцы называли себя национал-социалистами. Фашисты подхватили слепой национальный и социальный протест и направили его против мнимого врага. К сожалению, Коминтерн игнорировал «социализм» фашистов, подменяя теоретический анализ общими фразами и столь общими лозунгами, что в конце концов смешал фашизм с социал-демократией и расколол рабочий класс, что с необходимостью привело к «дружбе и миру» с фашизмом.

То же происходит сейчас с маоизмом — анализ врага подменяется всевозможными ругательствами, что тоже

 

может привести или к войне с Китаем или к «миру и дружбе» с Мао. Трудно при этом сказать, что хуже.

в) Установка в международных отношениях.

В международном плане наше движение исходит из того, что сохранение мира — основная цель той внешней политики, последовательного проведения которой мы требуем и будем требовать от своего правительства.

Основой мирной установки является установка на доверие между странами-гигантами. Если международная политика СССР будет строиться в расчете на силы мира в США, то мы укрепим позиции этих сил. Если же СССР каждое предложение США будет расценивать как провокацию, то мы вынудим народ США голосовать за милитаризм, т. к. чего бы ни добились силы мира, это не даст никаких плодов — все разбивается о наше принципиальное недоверие. Примером может служить отказ от взаимной инспекции как основы для всеобщего разоружения из страха перед «шпионажем» (если разоружаемся, то чем же угрожает взаимный шпионаж?).

Установка на взаимное доверие означает постоянные практические свидетельства о миролюбии и доверии, и лишь эти свидетельства будут приводить к росту сил мира в других странах.

Даже половинчатая мирная установка Хрущева существенно улучшила международные отношения. Война во Вьетнаме не могла не вызвать усиления экстремистских группировок в обоих блоках. То же можно сказать о вторжении в Чехословакию. Дело д-ра Спока и Кинга заведомо проиграно, если мы и в дальнейшем собираемся решать внешнеполитические проблемы методом августа 1968.

Мы должны, наконец, понять, что усиление реакции у нас автоматически вызывает антидемократизм у них — так же как сталинизация СССР способствовала в свое время гитлеризации Германии. Военная истерия у них поднимает наш «военный патриотизм».

В международных отношениях особое место занимают страны с экстремистским правительством. В том лагере

 

— фашизоидные режимы, в нашем — мао-сталинистские. Дружба, взаимопомощь и союз с ними не мыслимы (скорее возможна дружба между ними, несмотря на различия в социальной базе). Если одна из них достаточно окрепнет, война неизбежна. Выход один — демократизация стран-гигантов, действительно бескорыстная и большая разумная помощь слаборазвитым странам (тоталитаризм возникает из отчаяния!), союз на основе международных, открытых и равноправных договоров между антимаофашистскими странами, союз, который может сдержать агрессора и помочь населению агрессивных стран выйти из тупика, в который их загнала история.

Разумной помощью слаборазвитым странам была бы анонимная помощь (через международные организации), помощь в просвещении, здравоохранении, создании мирной промышленности и поднятии производительности сельского хозяйства, помощь, регулируемая и контролируемая ООН таким образом, чтобы она приводила к демократизации и цивилизации этих стран. Сейчас же эта помощь чаще идет на вооружение временного союзника, на подрыв акций соперников в данной стране. И они, и мы помогаем, не взирая на то, что нередко усиливаем власть диктаторов и хунт.

г) Установка пессимизма и оптимизма.

Крайняя оптимистическая установка при оценке действительности выражена формулой Панглоса: «Все идет к лучшему в этом лучшем из миров». Такого рода оптимизм позволяет человеку пребывать в свинском довольстве собой и окружающей средой. Оптимисты такого рода являются опорой любого строя — они не видят ни страданий ближнего, ни ядерной бомбы над собой, ни майданеков с концлагерями Сибири. Опасность такой позиции в наше время достаточно очевидна.

Крайняя пессимистическая установка получается из формулы Панглоса простой заменой слова «лучший» на «худший». Эта точка зрения, пожалуй, более обоснована фактами, но несмотря на полную противоположность

 

оптимизму «непуганных дураков» ведет к той же жизненной практике — бездействию и нежеланию борьбы со злом. Поэтому крайние пессимисты в массе своей также становятся опорой существующего, создавая при этом иллюзию протеста.

Можно еще раз повторить — да, ближе к реальности пессимизм — мир катится к гибели и не видно просвета.

Но ведь установка на плохой результат только увеличивает вероятность его.

Гибели можно избежать (если это вообще возможно!) лишь при хорошо открытых глазах, ищущих выход из тупика.

Борьба за выход из тупика возможна только при наличии веры в то, что выход есть.

Пока нет уверенности в наличии выхода, наш оптимизм может покоиться на следующем: вся эта абсурдная, трагикомическая предыстория подходит к концу. Мы подошли к отрицанию предыстории, отрицанию прямому или диалектическому. Мы добьемся хорошего будущего, или будущего вообще не будет. Плохого будущего, т. е. продолжения грязной и кровавой политической истории не будет.

На этом базируется оптимизм, который можно назвать пессимистическим оптимизмом, пессимистическим потому, что конструктивного оптимизма пока не видно. Установка этого оптимизма — установка на поиски шансов спасти мир, т. е. создать общество, дающее возможность человеку стать человеком.

На наш взгляд другой достойной человека точкой зрения является героический пессимизм — шансов на человеческое продолжение истории нет, но из уважения или любви к себе я «заявляю своеволие» — не хочу быть дерьмом и буду защищать свои человеческие ценности даже в том случае, если останусь один.

К сожалению, такая точка зрения годится лишь для одиночек, но не может стать опорой для массовой политической борьбы.

1970 г.