МОЙ ДОМ - МОЯ КРЕПОСТЬ

Городок у Окской излучины на восточной окраине Калужской области. Одноэтажный, весь в зелени. С головой укрытый в приокских оврагах. Жители города гордятся тем, что в наполеоновское нашествие французские войска не нашли Тарусу. Может быть, это и на самом деле так. Таруса в стороне от сквозных путей. Два автодорожных выхода: в Серпухов - 40 км, и в Калугу - 60 км. Гитлеровцы, однако, Тарусу нашли, но не причинили ей вреда.

Сейчас тарусяне гордятся еще и тем, что в их городе жила Марина Цветаева, а совсем недавно не хотели и слышать о ней: действовал запрет на поэтессу. Ценители творчества Марины Ивановны положили памятный камень на то место, где стоял домик Цветаевой. Власти камень разбили и сбросили в реку, на месте дома залили танцплощадку.

В маленькой Тарусе немало памятных мест. На приокской круче похоронен живописец Борисов-Мусатов, прекрасный вид на речные дали открывается от могилы. На другой стороне Оки, ниже по течению, усадьба Поленово, где жил и творил великий русский живописец. В Тарусе умер Паустовский.

Вокруг городка местность пересеченная, со многими живописными пейзажами. Здесь пролегла Средне-Русская возвышенность. Старинные, издавна населенные русские пространства, они обезлюдили сейчас. Деревни вымирают, избы стоят полусгнившие с просевшими крышами. Целые деревушки скупают москвичи под дачи. Поля заросли кустарником, превратились в залежи. Осенью и зимой мертвая тишина на приокских косогорах.

Есть в окрестностях Тарусы старинные поместья графов Игнатьевых и князей Трубецких - о них не упоминают экскурсионные путеводители. В Игнатове инвалидный дом, парк разгорожен и истоптан скотиной. Недалеко от усадьбы -старый дуб, посаженный Петром Первым в память о гостеваньи у владельцев поместья, инвалидские шмыри льют под него помои. К стене поместного дома прибита дощечка: "Охраняется государством".

В Трубецком поместье не к чему привинтить дощечку - все разрушено. Усадьба снесена до основания, плиты кладбища разворочены трактором. Маячит о былом звонница поместного храма, сложенная из красного кирпича, храм обвалился, страшно зияют проемы окон. В приделе хозяйственники совхоза "Трубецкой" хранят корма для свинарника.

Много гнойных ран на земле российского центра - здесь вырваны русские корни.

Полтора года я просуществовал в Тарусе под надзором милиции в гнилом домишке на краю оврага. Долгими зимними вечерами топил печку; с ранней весны и до поздней осени бродил по лесистым окрестностям. Постановление о надзоре запрещало выходить за город, но лес подступал к окраинам, и никто не смог бы определить, в городе я еще или же в лесу, если бы это кому-нибудь понадобилось. Но никому не было дела, где слоняется политик-поднадзорный. Ходи на отметку раз в неделю, будь дома с вечера и до утра и не появляйся в "общественных местах".

За домом присматривали. Нет ли у меня приезжих. Через овраг напротив стояла дача, оттуда из мансарды подглядывали. Иногда врывались с осмотром. Несколько раз ломали входную дверь, пока ходил на отметку в милиции, не умели открыть замок. Всякий раз я спрашивал у Данилова - начальника Тарусского отделения ГБ: "Чего вам надо, скажите? Хоть бы отмычки сделали". Он тоже ничего не знал.

Раз органы вломились ко мне по ошибке, не разузнав, дома ли поднадзорный, а тот лежал на кровати, борода в потолок, только что пришел из магазина. Стоял пасмурный день, ветки кустарников облепил сырой снегопад. Хотел уж подниматься и растапливать печку, вдруг услышал приглушенные голоса под окошком и топот ног на крыльце. Выглянул в окно.

У моей двери стояли четверо. Двое в телогрейках, вооруженные; один топором, другой - ломом, оба из ДНД. Третий участковый в милицейской форме с папкой в руке, этот изредка наведывался ко мне с проверкой. Четвертый был в "фирменном" плаще и стоял чуть в сторонке, руки в карманах, местный опергебист. Он сказал что-то вполголоса: может быть: "Вперед, парни" или "Поехали" - махнул

 

разрешительно рукой. Дружинники приступили к дверям. Один засунул лезвие топора в створ и начал легонько нажимать на топорище, другой стоял подле, приставив лом к ноге, заметно, что этим парням не часто приходится ломать двери в чужих домах.

Из-за косяка удобно наблюдать за происходящим на крыльце, глядел с любопытством. Починять сломанные двери мне приходилось не раз, а вот как их ломают - еще не видел.

Послышался голос соседки, тревожно-крикливый:

- Что это вы делаете, в милицию позвоню! Участковый успокоил ее:

- Тетя Катя - это я, не видишь разве?

- Вижу что ты, - снизив тон, призналась соседка, голоса больше не подавала, ушла в свою половину и заперлась.

- Смелей, ребята, не девку обхаживаете, - подбодрил участковый неопытных взломщиков.

"Пойду, запру все двери", пришла мне в голову здоровая идея. Тихо вошел в холодную половину и запер на засов дверь, ведущую из летней кухни в коридор, она была сделана из сороковки и казалась способной выдержать любую осаду. Запер еще дверь из коридора в теплую кухню и дверь из теплой кухни в комнату. Вот это укрепился, надолго ли? Вспомнилась лагерная поговорка: "Против лома нет приема".

Через сетчатую оконную занавеску все действия взломщиков видны, как на ладони. Они решились приступить вплотную к делу. Вблизи калитки в мой дом стоял их автомобиль. Парни одновременно нажали, дверь треснула - выломался внутряной замок. Участковый подскочил, дернул за ручку, дверь раскрылась.

Видимо, у каждого человека появляется врожденная боязнь, когда он входит в чужой дом без разрешения хозяев. Дверь уже не удерживала штурмовиков, а они все еще топтались на крыльце. Человек в плаще первым шагнул в темный проем, за ним исчезли остальные. Дальнейшие их действия уж не видать, я растянулся на постели и слушал приглушенные голоса и топот ног. Самочувствие было тягостным: ломают мой дом - последний оплот. Что им надо? Что сделают со мной, когда ворвутся? После тяжелой работы им досадно будет увидеть владельца дома, спокойно лежащего на кровати; любопытно знать, как они справятся с толстой дверью - вся надежда на нее.

Оказалось, они справились неплохо. Вырубили среднюю доску, засунули руку в пролом и отодвинули кованую задвижку. Приступ продолжался, но теперь уж не отсидеться. Голоса штурмовиков стали слышней. Тонкую дверь из коридора в теплую кухню ничего не стоило выдавить нажатием плеча. Последняя дверь, тоже фанерная, встала между ними и мной.

- Тепло у него, - сказал участковый. Минуту они оставались на кухне. Надо подняться, неудобно все же встречать посетителей лежа. Выглянул в окошко, в проеме распахнутой калитки собрались розовощекие мальчишечьи рожицы. Нечаянно зацепил ногой откидной стул. Четверо за дверью затихли.

- Кто там? - по-хозяйски спросил участковый и не получил ответа. Дверь треснула.

Мы все стояли молча, я перед ними и они посередь комнаты. Минуту продолжалось взаимное разглядывание:

- Почему не открываете, когда к Вам стучатся? - сердито спросил участковый.

- Вы - взломщики.

- Мы при исполнении служебных обязанностей.

- Не оправдывайтесь, гражданин участковый, я на Вас в суд подам.

- А что мне перед тобой оправдываться? - удивился участковый. - Жалуйся хоть самому папе римскому. Поехали с нами в милицию за сопротивление исполнительной власти.

Пока шел вежливый обмен мнениями между участковым и владельцем дома, парни с ломом и топором стояли молча и ждали дальнейших указаний. Тот в фирменном плаще, обошел комнату приглядывался ко всему, сходил в мастерскую в холодной половине.                                                     

 

Не хотелось ехать в милицию. Но что может сделать хилый зонник против четырех плечистых мужиков? За руки за ноги они выволокли меня наружу и потащили к машине. Любопытствующие мальчишки сопровождали нашу унылую процессию, похожую на похоронную. Дом остался с сиротливо распахнутыми дверьми - моя крепость. Какая крепость устоит перед натиском союзных сил, милиции и ГБ?

Приехали в районный суд, человек в плаще исчез. Чтобы еще раз не утруждать парней, я своим ходом поднялся на второй этаж и сидел в ожидании, пока участковый вел переговоры в судейском кабинете.

- Заходите, - донеслось до меня. В комнате еще сидели люди, но никто не поднялся, все понимали, что приглашение к ним не относится.

Стремительно прошла "судебная процедура". Судья гнусаво зачитал мне свое решение: пятьдесят рублей штрафу за нарушение положения о надзоре.

- Гражданин судья, они у меня четыре двери сломали.

- Правильно и сделали, Вы - поднадзорный. Работники милиции могут входить в Ваш дом в любое время по мере служебной надобности, - бойко отразил мое заявление судья.

- А кто будет починять?

- Свободны. - Судья махнул рукой к двери, и я отправился восвояси заниматься ремонтом, довольный уж тем, что за сломанные органами двери меня лишь оштрафовали, а не посадили в тюрьму.

Забавный случай произошел со мной в тарусское поднадзорное время. Как-то раз вечером я лежал на своем досчатом топчане и готовился уснуть, натянув одеяло на ухо. Слышно, как под окошком ветер баюкающе постукивает полуоторванной доской. Вдруг раздался резкий стук в дверь. Минуту я выжидал, что это тоже ветер, но стук повторился настойчивей. Нет - это не доска. Кого несет ко мне через промозглую сырость? Проверяющий? Едва ли: он не станет утруждать себя в такую погоду, да и стучится он бесцеремонно, по-милицейски.

Ничего больше не удалось мне придумать в объяснение. Надернул штаны и пошел открывать двери. На крыльце, во мраке наступающей ненастной ночи, стояли две женщины, похожие на активисток:

- Мы из избирательной комиссии по выборам народных судей и народных заседателей.

Вот тебе на. Новость меня ошарашила. Размалеванные кличи "Все на выборы" давно уж мелькали перед моими глазами на всех тарусских улицах, но как-то до сих пор не приходило в голову, что это и меня касается. У лозунгов неопределенный смысл, например: "Земля - крестьянам", и мужики сразу побежали за наделами, чтобы стать, по крайней мере, зажиточными середняками. Что из этого вышло, знает всякий: уничтожены как класс вместе с наследниками.

В распахнутых дверях я стоял в растерянном виде и не находил, что ответить посетительницам. Наконец сказал любезно, так, будто меня уж выдвинули кандидатом:

- Заходите, - и поддернул штаны. Активистки войти в мой нетопленный дом отказались. В летней кухне они стали просматривать избирательные списки. Там, непонятно каким образом, оказалась и моя фамилия.

Я сказал, что голосовать не пойду.

- Почему?

Я сказал, что не советский, а вдобавок целиком и полностью против народных судей и народных заседателей. Активистки отметили как-то мой отказ в своих списках и ушли в недоумении.

Долго в эту ночь мои мозги вертелись на заданную тему. Дело в том, что меня однажды уж привлекали к участию в избирательной кампании и, странно получается, тоже на выборы народных судей и народных заседателей. Знамение рока, что ли? Поневоле задумаешься.

Впервые я попал в предвыборные списки еще мальчишкой и даже не знал, что получил право избирать и быть избранным. В тот памятный день из далекого отрочества меня позвали подработать в овечьей кошаре. Весь день сверкало апрельское солнце, весь день мы месили глину, таскали саманные кирпичи и строили бытовку.

Известно, что чабаны - отсталые люди, они только и знают уследить, как окотится овца, да глядеть поверх отары. На избирательные кампании и прочие идейно-политические мероприятия у них не хватает время.

Поздно вечером, в совершенно дремотном самочувствии, я вернулся домой и упал на лежанку, не раздеваясь. Вдруг постучали и дверь распахнулась. В мою

 

комнатушку вошли несколько женщин и двое мужчин. Зоотехник и председатель сельсовета, он светил фонариком.

- Где болтаешься весь день? - с порога спросил меня предсельсовета.

- На работе был.

- Какая работа, сегодня всенародный праздник - день выборов народных судей и народных заседателей.

Мне осталось промолчать в ответ: сообщенная новость ошарашивала своей неопределенностью - не мог понять, с какого боку подхожу к этому праздничному мероприятию.

- Почему не голосовал? Мы тебя ищем повсюду весь день. Весь сельсовет подвел. - Он светил мне в лицо электрическим лучом.

- Я не знал.

- Не знал. Балда, держи бюллетень.

Мне в руки сунули серый листочек и что-то на нем напечатано. Что делать с листочком? Я попросил ручку.

- Зачем тебе? - Вопрос звучал нетерпеливо, все глядели на меня сквозь сумрак.

- Что-то надо написать?

- Ничего не надо, без тебя записано. Опускай вот сюда.

Ко мне подошла женщина с тяжелым узлом волос на затылке. В руке у нее ящичек наподобье того, ' что висит у стенгазеты "За повышенный окот". Мне показалось, что ящичек выкрашен в красный цвет, надписи "Для заметок" на нем не было. Женщина указала пальцем на прорезь в крышке.

- Бросай.

Листочек опустился в ящичек, не сразу попав в прорезь:

- Все?

- Да, все, - возразил предсельсовета.

- Сами бы бросили.

- Не болтай, - возразил предсельсовета.

С тех далеких пор, незаметно для меня, зонника, проскользнули многие выборы: верховные, республиканские, местные и вот снова свалились на мою голову народные судьи и народные заседатели.

В Тарусе дальше списков дело не двинулось, избрание в народный суд состоялось без моего участья. Вечером в день выборов, помня давний опыт, я не ложился спать. Ждал, скоро придут. Присвистывал под окошком ветер, постукивал полуоторванной доской. Услышал шаги от калитки и пошел открывать - это те, две женщины-активистки.

Смотрел им в руки - красного ящичка для заметок с ними не было. Из чего, хочешь не хочешь, делай вывод: за годы моего вынужденного неучастья в избирательных празднествах, процедура выборов в Советском Союзе упростилась.

Одна из женщин напомнила мне:

- Вы сказали, что не русский и не пойдете голосовать. Можете проголосовать дома.

- Я сказал, не советский.

Мою поправку активистки пропустили мимо ушей.

- У нас в Тарусе все выбирают народных судей и народных заседателей: татары, армяне... я вот украинка, а голосовала.

- Не пойду.

- Голосуйте дома.

- А куда бросить?

- Мы сами бросим.

- Нет.

- Мы так и доложим, что Вы отказались.

Другая женщина, уходя к калитке, сказала с надеждой в голосе:

- На избирательном участке всем желающим избирателям колбасу дают по килограмму и по полкило сливочного масла.

- Не хочу, не надо.

Они ушли, оставив калитку настежь. Не пошел закрывать калитку. Запер входную дверь и раздумчиво оправился спать, придерживая рукой штаны. Попутно споткнулся большим пальцем ноги о порог толстой двери, которую так ловко открыли те два парня в телогрейках. Не мешало бы взять килограмм колбасы и полкило масла - однако не иссяк во мне упрямый ток. Любопытно знать, когда состоятся очередные выборы в народные судьи и в народные заседатели?