- 201 -

ВИКТОР

У меня есть друг - мы вместе тянули срок на седьмом отделении Дубравлага в Сосновке. Я проводил его на волю в мае 1965 года. Он отбывал за антисоветскую группу и вел себя в лагере, как не вставший на путь исправления.

После скитаний по вокзалам и ночевок у лагерных знакомых Виктор осел в Ярославле: точней сказать, получил работу, прописку и койку в общаге. На что еще может рассчитывать упрямый антисоветчик? Он приезжал ко мне в Тарусу в 1979 году. С тех пор мы не виделись четыре года, разгороженные Гулагом, один в большой зоне, другой - в малой. Я приехал к нему в декабре 1983 года. Начиналась моя первая бесприютная зима. Над окоченевшим пошехоньем свистел метельный ветер. Мой друг к тому времени уж два года жил в однокомнатной квартирке в многоэтажном доме. Наконец-то ему удалось избавиться от советской ночлежки.

Как говорит сам Виктор - произошло чудо. Случайно он познакомился с начальником оперативного отдела Ярославского управления госбезопасности Корниловым. Было ли это знакомство случайным также и для начальника отдела -неизвестно.

Охранитель социалистических устоев Корнилов и подрывник устоев Поленов нередко прогуливались по набережной Волги и беседовали о будущем коллективистском образе существования и о том, что отдельная квартира - это хорошо, а общежитие - плохо. Виктор, человек упрямый, всегда стоит на своем, марксистские идеи на дух не принимает. Едва ли начальник надеялся переменить его взгляды, но завербовать в осведомители надежды, видимо, не терял.

В практике советских распределителей жилья случай редкий, когда одинокий работяга получает отдельную квартиру, да еще в прошлом зонник, которому по всем инструкциям социдеологов полагается лишь спальное место в общежитии.

Чудо произошло от того, что в распределительную комиссию явился чекист в мундире подполковника со всеми регалиями, в сопровождении широкоплечего мужика в телогрейке подпоясанной веревкой. Корнилов посоветовал спесивым квартирораспределителям предоставить отдельную жилплощадь кадровому производственнику, чуть ли не передовику, на производственные достижения которого отрицательно влияют пьяные разборы несознательных бездомников в жилых комнатах и в бытовых помещениях общежития.

Совет был с готовностью воспринят. Немедленно Виктор Семенович стал первым в многочисленных льготных и общих длинных очередях на получение жилья. Без проволочек написались разные оформительные бумаги. Мой друг получил в карман собственный ключ и заперся от коллектива в однокомнатном дворце на пятом этаже девятиэтажки, построенной "без архитектурных излишеств" для привилегированных неудачников.

Поезд из Москвы в Ярославль пришел в половине одиннадцатого вечера. Автобусы ходили редко. С переметенных поземкой темных ярославских улиц прохожие торопились уйти в свои дома. Мороз пощипывал за нос, пока я стоял в редкой толпе ожидающих автобус у края площади перед мраморным зданием Ярославского вокзала. Незнакомый город, но из писем Виктора я знал адрес и как проехать к нему и надеялся, что полночь не застанет меня на улице.

Автобус шел долго, минут тридцать. Сперва полный, он постепенно пустел. Вот наконец улица Урицкого, здесь мне сходить. Пошел пешком на улицу Блюхера в самый конец к пустырю. Дом, в котором квартира Виктора, поднялся надо мной темным утесом, лишь немногие окна светились. Тревожное чувство бесприютности охватывает путника на безлюдной улице среди спящих домов. Не умеряя прыти зашел в подъезд и поднялся на пятый этаж по узкой лестнице. Прошел по узкому коридору, стараясь не топать, чтобы не потревожить спящих за двумя рядами запертых дверей. В одном месте зацепился за детскую коляску, в другом - за деревянный ящик для картошки. Вот дверь, за которой обитает мой друг.

Волнуясь и тяжело дыша, я нажал кнопку звонка, палец вздрагивал, призывно зазвенело за дверью, но не слышно шагов. Подождал минуту, позвонил

 

- 202 -

 

еще - тишина в квартире. Третий мой звонок звучал долго и настойчиво. И безответно. Уныние охватило, сердце забилось тяжело.

Оставил кнопку. Стараясь не топать, вышел на лестничную площадку. Куда теперь? В раздумье опустился вниз по лестнице. Что делать бездомному ночью на улице в незнакомом городе? Летом бы на пустыре перетоптался до утра. Не оглядываясь, пошел от девятиэтажки, к которой так стремился пять минут тому назад. Чуть не бегом бежал по улице Блюхера к улице Урицкого. В морозном небе, едва прикрытом городскими дымами стояла глухая полночь.

На автобусной остановке никого. Фонарь излучал на меня мертвенный свет. Придет ли автобус, кто знает, а может быть, не придет до утра. Женщина в заиндевевшей шубке прошла мимо, опустив голову.

- Как добраться до железнодорожного вокзала?

Женщина не повернула головы, неопределенно показала рукой и заторопилась прочь. На мое счастье появилась широко шагавшая фигура на противоположной стороне улицы. Мужчина. Бегом пересек дорогу к нему навстречу:

- Как добраться до железнодорожного вокзала?

- До Московского или до Главного?

Несколько секунд я колебался, только что узнал, что в Ярославле два вокзала:

- Откуда идут поезда в Москву?

- Это Главный. Пошли скорей к троллейбусной линии, троллейбусы на стоянку уходят, может быть, остановим: я ремонтник в троллейбусном парке.

Мы вдвоем переминались на утоптанном снегу и притоптывали ногами. Тянулись минуты ожидания, вдали появился освещенный троллейбус. Мой добрый провожатый махнул рукой и машина остановилась, прокатившись далеко, парень обменялся несколькими словами с водителем, дверь открылась и я заскочил в пустой вагон. Сидел на заднем сиденьи сжав на груди руки, чтобы теплее было -троллейбус несся без остановки по пустынным улицам.

Недалеко от Главного, там, где троллейбусы сворачивают на ночную стоянку, водитель высадил меня. Топал пешком до вокзала, прикрывая нос перчаткой, все дороги загородила ночь. До утра просидел в пустом зале ожидания с высокими потолками и высокими арочными окнами. По стеклам разметались морозные узоры. Это так развлекает: смотреть на морозный узор оконного стекла, особенно в солнечный день из теплой комнаты. За окнами стояла ночь и узоры на вокзальных стеклах проступали смутно.

В углу зала расположились на ночлег цыгане. Сколько помню себя, недолюбливал этих вечных скитальцев - мошенников и попрошаек. Тогда в холоде Главного ярославского вокзала во мне пробудилось чувство общности с русскими переселенцами в размочаленных лаптях, что веками брели на Восток под шатрами тайги и по пустым равнинам. Если бы в ту ночь ко мне подошла цыганка и попросила бы денежку для своих курчавых ребятишек, спавших в углу в перинах, с готовностью дал бы ей двугривенный. Никто не подошел.

Полшестого утра меня повез тот самый автобус, что вез вчера к дому Виктора. Еще раз бегом с улицы Урицкого по улице Блюхера. Случай, по-видимому, соединил имена этих двух большевистских деятелей в пригороде Ярославля Брагино. Изменника Родины и искоренителя измены, уничтоженных своими единомышленниками в кровавые годы идеологических разборок между паханами и законниками.

На этот раз мне повезло, Виктор оказался дома и собирался на работу. Вчера он поздно вернулся от приятеля, видимо, через несколько минут после того, как я ушел от его двери. Хорошо, что мне пришло в голову приехать с утра пораньше, правда, попозже едва ли бы получилось после ночного сиденья на вокзале. Мы успели напиться чаю, я оттаивал, перестало дрожать в нутре. Виктор достал матрас, подушку и постелил мне:

- Отдыхай, захочешь вымыться - ванна действует. Он ушел на работу.

Впервые я услышал о Корнилове вечером, когда Виктор вернулся домой. С придыханиями, что у моего друга признак волнения, он сказал:

- Есть у меня знакомый, в КГБ работает, начальник отдела. Недавно спрашивал меня о тебе. Я ответил: "Не знаю, где Храмцов". Просил позвонить, если

 

- 203 -

ты заявишься. Обещал ему с условием: "Прежде спрошу у Храмцова, если он согласится".

Виктор вопросительно глядел мне в лицо.

Любопытно знать, как поступит Виктор, если не соглашусь, но не стал выяснять: до боли в сердце не хотелось уходить из тепла в морозную муть на ночь глядя:

- Звони.

Виктор ушел в магазин за покупками. Вернулся и сообщил со вздохом облегчения, что звонил знакомому гэбисту.

- Спрашивает меня: "Приезжать брать"? Отвечаю ему: "Зачем брать, Храмцов в Ярославле прописываться хочет".

Никто не приехал. Хорошо, что я не сказал Семеновичу о своем беспаспортном состоянии. Долго мы беседовали в тот вечер в теплой полутьме квартирки, вспоминали о лагерном прошлом. О моем доме, проданном Валентиной Машковой, пока я отбывал срок за надзор. Виктор рассказал мне о первой встрече с Корниловым.

В ремонтном цехе ЖБК проходило производственное собрание по случаю субботника  в  помощь  детям  Северного  Вьетнама.  Производственники расположились на своих рабочих местах в позах самых разных и смалили махорку. Краем уха вслушивались в призывы учетчицы - парторга цеха - помочь косоглазым ребятишкам братской страны. Она умела подпустить слезу.

Виктор Семенович Поленов слез со своего верстака и выдвинул нижнюю челюсть в сторону учетчицы:

-          На субботник не пойду, - сказал он и взял руки за спину.

Неожиданная  реакция на  прочувствованное  партвыступление  всех озадачила. Цех выжидательно затих, парторгша растерялась. Положение выправил начцеха, он подытожил мнения:

- Пойдут все до единого: у нас передовой коллектив. Через два дня, один из которых производственники называют "черная суббота", к верстаку Виктора Поленова подошел начальник цеха:

- Почему не был на субботнике в помощь детям Северного Вьетнама?

- Я не вьетнамец.

- Ты что, лучше других, а мы за тебя вкалывай?

- Вьетнамские дети в моем труд-договоре не записаны.

- Не развращай интернациональные чувства коллектива - не позволю. -Начальник поднес указательный палец правой руки к носу Поленова и помахал пальцем из стороны в сторону.

Виктор Семенович нахмурился, выдвинул вперед широкий лоб, согнул правую руку в локте, сжал в кулак, положил на сгиб правой ладонь левой руки, поднес кулак к носу начальника и помахал правой из стороны в сторону.

Гул цеха ослаб. Оба, начальник и подчиненный, ощутили, что все производственники украдкой наблюдают за их жестикуляцией.

- Отстраняю от работы, - выкрикнул начцеха и убежал в свою кабинку. Поленов уселся на верстак и углубился в чтение газеты "Ярославский рабочий". Перед обеденным перерывом Виктора позвали в кабинет "хозяина" ЖБК, на "ковер". Директор сидел за широким столом и оценивающе разглядывал производственника. Виктор сосредоточился на пробке стеклянного графина, стоящего на столе.

- Почему не выполняете указания начальника цеха?

- Суббота - выходной день.

- Почему машете кулаком перед лицом начальника цеха?

- Пускай он своему сыну пальцем грозит, сопляк.

- Извинитесь перед ним.

- Не за что извиняться.

- Поленов, не вынуждайте меня.

- Он начал, пускай извиняется, а я подумаю.

- Вы уволены, идите.

Мой друг вышел из директорского кабинета, оставив на ковре грязные следы от своих сапогов. Раскрашенная секретарша презрительно посмотрела ему вслед. На заходя в цех, мой друг пересек грязный двор и через дыру в заборе

 

- 204 -

отправился в общагу. Там подсел к своей тумбочке и написал заявление в нарсуд с просьбой привлечь администрацию комбината железобетонных конструкций к ответственности за необоснованное увольнение рабочего ремонтного цеха Поленова B.C.

Прошло полтора месяца, Виктор получил приглашение явиться в Ярославское управление ГБ. Солнце раскалило город горячими лучами, в просторном кабинете председателя облуправления успокаивающая затененность и прохлада. На окнах тяжелые занавеси темно-зеленого цвета.

Председатель в летнем костюме сидел за широким пустым столом, а на диване у стены сидел еще один начальник в мундире подполковника, облокотившись на валик. Хозяин кабинета приятно улыбался; вид у полковника был отсутствующий.

- Садитесь, Виктор Семенович, как Ваше здоровье? - Председатель взглянул на ноги Поленова в начищенных полуботинках. - А мне сообщили, Виктор Семенович, что Вы заходите к начальству только в грязных сапогах. Вот товарищ Корнилов уверяет...

- Сейчас сухо, да и не работаю сейчас.

- Уволились?

- Уволили.

- Как мне сообщили, Вы - добросовестный работник, в чем же дело?

- Не угодил начальству.

- Виктор Семенович, если Вас уволили необоснованно, подайте заявление в суд, там разберутся.

- Подал заявление.

- Правильно сделали, Виктор Семенович. У нас рабоче-крестьянская власть: интересы трудового человека наш народный суд обязан защитить. С производственниками цеха у Вас отношения хорошие?

- Трудовые.

- А с начальством отношения не очень?

- На банкеты не приглашают: я - работяга.

- А как относится к Вам парторг цеха?

- Хитрая баба.

Председатель расхохотался, начальник на диване усмехнулся и слегка кивнул в знак согласия. Дальше шел разговор об отношениях с сокомнатниками в общаге и о том, не проводит ли Виктор Семенович собеседований, например, на бытовые темы.

- Не выпиваете? - спросил председатель напоследок.

- Я не алкаш.

Главный чекист Ярославской области вытащил из-за стола генеральское брюхо и проводил до дверей своего кабинета бывшего антисоветчика Поленова B.C. Пожелал ему всего хорошего, Корнилов дал антисоветчику свой служебный телефон: "На всякий случай". Об интернациональном субботнике в помощь детям Северного Вьетнама разговору не было.

Через пару недель Виктора вызвали в народный суд. Директор ЖБК прислал в судебное заседание свою представительницу - парторга цеха. Начальник цеха заболел и не явился по уважительной причине. Разговора в суде о помощи детям Северного Вьетнама не было. Парторгша напирала на неприличный жест Поленова, изображенный на глазах всего цеха. Поленов признал, что его действие вызвано необходимостью ответить на унизительный жест начальника. Женщина-судья вынесла судебное решение: "Махать руками перед лицом друг друга в коллективе не позволено - это мелкое хулиганство" - с чем истец и ответчик согласились, к всеобщему удовлетворению в решении судьи было также записано: "Считать увольнение Поленова B.C. необоснованным, считать невыход Поленова B.C. на работу в течение двух месяцев вынужденным прогулом не по его вине и оплатить один месяц вынужденного прогула в размере среднемесячной зарплаты";

Появление Семеныча на его рабочем месте весь цех встретил с молчаливым одобрением. Ему кивали, махали руками. В бытовке жали руку, предлагали помощь и восторгались его рабочей принципиальностью. Со стороны казалось, будто Поленов прославил весь коллектив цеха ремонтников стахановскими достижениями^

 

- 205 -

получил за это медаль "За трудовое отличие" и теперь не прочь обмыть высокую награду, как полагается.

В тот вечер мы договорились до того, что надо поехать в Тарусу и потребовать деньги за мой дом, хотя ясно представлялось, ничего не сумеем мы выжать из Вали: мое появление у Машковой, с той же целью в первые дни после освобождения настраивало на унылый лад. Виктор, наоборот, настроился решительно. Ладно, съездим: в моем положении без денег - хоть в сугроб ныряй до весны.

Накануне отъезда в Москву Виктор, придя с работы, сказал, что звонил Корнилову и сообщил о наших намереньях. Опять Корнилов, ловко он втискивается между нами.

- Витя, ты не знаешь, как они поступят с тобой и со мной.

- Ничего не будет - ихний "понт". Просто он раньше просил звонить ему, если куда-то уезжаю, и я обещал.

- Ты поедешь сейчас не один.

Вышли мы из дому рано, торопливо скрипели ботинками по снежной тропинке, но опоздали к трамваю и пришлось долго ждать следующего, а дальше вошли в несчастливую струю - опоздали на автобус. Приехали на вокзал за пять минут до отправления прямого электропоезда на Москву и не смогли взять билет на него. Появилось ощущение, что поездка не складывается, самое время повернуть назад.

Купили билеты на поезд дальнего следования, что обошлось нам на два рубля дороже. Какой-то тип подвернулся, как только мы вошли в кассовый зал, знакомый Виктора, с японским транзистором. Он тянул нас в свой вагон, однако узнав, что мы взяли билеты на другой поезд, спешно куда-то исчез.

В Москве мы вышли из вагона в числе последних, шагали в редкой толпе пенсионеров и пассажиров с громоздкой кладью. Высокий перрон Ярославского вокзала обледенел. Надо глядеть под ноги. Бездомному милиционер бросается в глаза издали, даже на обледенелом перроне.

Я увидел его у фонарного столба, мент проворачивал взглядом проходивших мимо. Заметив нас с Виктором, направился навстречу. "Вот и попался", толкнулась в голову горькая мысль, "недолго просуществовал на беспаспортной свободе". Виктор шагал рядом со мной, о чем-то рассказывал, размахивая руками.

- Ваши документы.

Мой друг остановился, будто наскочил на фонарный столб, я попытался пройти мимо, хотя требование блюстителя порядка относилось к нам обоим. Рука милицейского вытянулась в сторону загораживая мне проход. В то же мгновение Виктор вытащил из кармана бумажник:

- Вот паспорт, пожалуйста, с пропиской, это военный билет, вот справка о том, что отпущен с работы, это заводской пропуск, это билеты от Ярославля до Москвы.

Милиционер неспешно просматривал бумаги, взглянул Виктору в лицо. Толпа приезжих схлынула. Остались на перроне мент, мужик в телогрейке, подпоясанной веревкой, и старик с окладистой бородой в пальто довоенного покроя с потертым каракулевым воротником. Старик терпеливо ожидал своего спутника

У меня все тряслось внутри, но сдерживал волнение. Милицейский вернул бумаги Виктору, покосился на меня хитрым глазом - вид у старика был спокойно-безразличный. Небрежно поднялась рука к форменной милицейской фуражке:

- Свободны.

На ночь мы остановились у знакомого, живущего в Теплом Стане. Разговорились вечером и знакомый согласился поехать в Тарусу вместе с нами. Однако утром он передумал, а за ним передумали и мы. Поездка не состоялась. На обратном пути в Ярославль мы с Виктором гадали: случайность ли то, что нас остановили на вокзальном перроне. Он не мог сказать утвердительно, я тоже сомневался.

Вернулись в квартирку Виктора. Он дал мне тысячу пятьсот рублей подъемных, как откинувшемуся. Это деньги помогли мне просуществовать зиму 1983-1984 года, самую трудную в моей жизни и самую холодную. Мне удалось найти спасение от морозов в вагонах поездов дальнего следования.

Недавно я заезжал к Виктору, он сказал мне, что его знакомый из "комитета" выпущен в отставку с одновременным назначением на высокий оперативный пост уполномоченного по делам Русской Православной Церкви в Ярославской епархии.