ЗОВУЩЕМУ - ОТЗОВИСЬ

Скорый поезд из Москвы пронесся сквозь ночь, прогрохотал колесами по железному мосту через Днепр и строго по расписанию, в пять часов утра, остановился у главного вокзала города Киева. Это меня огорчило.

Еще накануне, в Москве, у билетной кассы, меня не покидала надежда, что скорый опоздает часа на два, пока дойдет до Киева: сидеть на вокзале и ждать рассвета не входит в расчеты бездомного. Надежда не сбылась. Так поступают все поезда, когда у них есть полная возможность опоздать на два часа, а мне остается испытывать неудобства, возникающие у любого пассажира, сходящего с поезда среди ночи, и еще дополнительные, например, опасение остановить на себе хитрый глаз киевского милиционера.

Мрачноватый зал до отказа набит проезжающими. Едва нашел место на подоконнике для своей заплечной сумы. А до утра далеко, не меньше двух часов. За высокими вокзальными окнами стояла морозная темнота. Привокзальная площадь виднелась за мутными стеклами, свободная от всех средств передвижения, она казалась бескрайной в бледных отсветах фонарей. За площадью угадывался темный спуск, слева громады домов томились в ожидании рассвета.

Надоело стоять у окна. Толпа проезжающих медленно вращалась по залу, водоворотом в омуте, цепляла меня своим краем. Пойду потихоньку, пока доберусь до места, начет рассветать. Вышел, поеживаясь, из тепла, пересек площадь. Мои ботинки гулко застучали по промерзшему асфальту.

Не знаю, что об этом думают киевляне, а москвичи считают Киев южным городом. У петербуржцев на этот счет мнение еще более высокое - разница в десять градусов северной широты. Спускаясь в город, я обнаружил, что в Киеве те же сугробы, что и в Москве, или, пожалуй, чуть повыше. Видимо, в украинской столице раньше, чем в других местах Союза, началась кампания по увольнению дворников и сокращению штата снегоуборочных машин. И мороз хватает за нос так же сердито, как в Москве: на дворе январь, точней, 18 января 1986 года - Крещенский сочельник, канун праздника Крещения Христа на Иордане - москвичи об этом давно забыли. Помнят ли об этом киевляне - очевидцы крещения Руси.

Так раздумывал бездомный мужик с сумой за плечами, идя по темным киевским улицам чуть не ощупью. Мечтал на ходу о встрече с прохожим, чтобы расспросить о дороге. Никто не встретился: суббота, и те киевские жители, что в будние дни подымаются рано, боясь опоздать на работу, валяются в своих постелях на заслуженном отдыхе.

Все же мне удалось выйти куда надо без излишних блужданий, то есть к тому месту, откуда начинается киевский скоростной трамвай. Трамвай еще не ходил, я стоял на остановке и топал ногами. Ничего перетопчусь: утром ждать общественный транспорт куда приятней, чем вечером, а утро вот оно - на самой головой в черном небе, можно рукой достать.

Трамвай подошел с гулким лязгом, весь сияющий и совсем пустой. Я заскочил в его промерзшее нутро. Не знаю, какие ощущения испытывают в пустом трамвае люди, привыкшие ездить в собственной "Волге". Пассажир, что передвигается на иных видах транспорта, чувствует себя в пустом трамвае, как космонавт, нечаянно оказавшийся на самой окраине Галактики. Никто не толкает, не наступает на ногу, вселенский простор и возникает неразрешимый вопрос, на какое сиденье присесть.

Сперва я сел на заднее сиденье, потом пересел на середину вагона, затем появилось желание еще пересесть, но воспротивился ему: все сиденья холодные, а в моем теле давно уж ощущалась нехватка тепла. Никто не объявлял остановки, это в целом понятно, но как быть мне - чужаку, хоть бы один попутчик.

Скоростной трамвай между тем мчался своим путем, и я успокоился, прочитав сквозь продушинку на замерзшем стекле название трамвайной остановки: "Герои Севастополя". Та, что мне нужна, - трамвай набирал ход, торопясь к следующей остановке. Пустяки. Доеду до кольца и вернусь: все равно мой приятель

 

еще спит, если не ушел в храм. В самом деле, неудобно беспокоить собой людей так рано.

Холод от озябших ног, между тем, поднимался выше, но с этим ничего нельзя поделать - трамвай не отапливался. Часто натыкаюсь на это безобразное явление в зимние месяцы, а летом наоборот: во всем общественном транспорте невыносимая духота. Все борются за сбережение теплоносителей, а ты хоть погибай, в этой круглогодичной борьбе. По привычке я обругал себя за недогадливость. Надо было переться на этот скоростной! Спустился бы у вокзала в метро, катался бы в тепле - увы, здоровые идеи являются в мозги в последнюю очередь. Сидел одиноко, слушал перестук железных колес, глядел в проталинку и мечтал о лете, благодатном времени года.

Трамвай пошел в обратную сторону, на "Героях" я вышел - небо все еще черной глыбой нависало над головой. Теперь осталось сто метров пути до двери в квартиру моего лагерного приятеля, там согреюсь и напьюсь чаю. Вот длинный пятиэтажный дом на проспекте Комарова, можно сказать, "приехали".

Почти все окна длинного дома темные, спят еще люди. Шагал вдоль пятиэтажки и обрадовался: окна квартиры моего приятеля светились - "Лена поднялась, чтобы собрать дочку в школу". Взбежал по ступенькам на второй этаж, нажал кнопку звонка, прислушался - в квартире звучало радио.

За запертой дверью послышался шорох, сейчас откроют. Подождал немного и нажал кнопку еще раз. Теперь мой звонок звенел призывно - долго, он настойчиво звал хозяев - открывайте к вам пришли. Никакого ответа, затихло радио, но через смотровой глазок видно, что на кухне свет. Позвонил еще и еще, дверь оставалась запертой. Придется выйти на улицу и помахать рукой. Вышел, кричал под окном, махал рукой, окна приятеля светились, но никто не подошел, видно, как колеблется угол занавески за форточкой - это на кухне. Увидели меня, услышали, кто знает?

Опять побежал на второй этаж, звонил и стучал, ни шороха в квартире, заглянул в волчок - темно. Еще выбежал на улицу, света в нужной мне квартире не было. Поднялся по лестнице с усталостью в ногах, стоял тихо, квартира затаилась. Может быть, Владик еще не пришел с работы или ушел в храм, а жена у него такая, что не пустит и спросить "кто там" не подойдет.

Надо подождать до восьми, нет до полдевятого. Взглянул на часы, пятнадцать минут восьмого. В лестничном окне голубел рассвет. Пошел вниз прочь от двери вышел на гулкую улицу. Морозная тишина кругом, стоят длинноногие тополи, роняют иголочки инея. Где-то здесь станция метро, туда мне надо. Самое время войти в теплоту подземки после катания в трамвае. Правда, я немножко согрелся в суетливых попытках войти в владиков дом. Редкие прохожие двигались все в одну сторону.

Скоро предстал передо мной низкий серый павильон с надписью над входом: "Политехнична".

Вот где собралась теплынь, легкий ветерок из тоннеля чуть трогал ее. Подошел поезд и мужик с бородой и заплечной сумой с наслаждением уселся на теплое сиденье, вот где благодать для бездомного, не то что в промерзшем скоростном. Не меньше часа катался я в метро, согрел ноги. Когда поднялся наверх, сияло морозное утро.

Пошел не спеша к длинному дому, не хлопнул дверью подъезда. Тихо вышел на площадку второго этажа и прислушался. В Владиковой квартире звучало радио. Позвонил настойчиво - дверь не открылась. Спросили бы хоть: "Чего надо?". Приблизил губы к створу двери, крикнул:

- Владик, открой, это Храмцов Юра.

Тишина в квартире, смолкло радио. Побежал помахать под окнами, решился толкнуться в соседнюю квартиру: через межквартирные перегородки хрущовок все слышно. Выглянула из-за двери заспанная тетка, обратился к ней:

- Скажите, пожалуйста, не могу дозвониться к вашим соседям, Вы не знаете, дома они?

- Дома.

- Пожалуйста, позвоните им из Вашей квартиры.

- Мы с ними не общаемся.

- Скажите номер их телефона.

- Не знаю, - она захлопнула дверь перед самым моим носом.

 

Раздумывал минуту, что теперь делать. Не хотят впускать, так сказали бы через дверь: "Пошел вон". Сейчас и это мне полезно узнать, все же определенность, и можно сразу уехать на вокзал. Заглянул в глазок, видно, как кто-то прошел под дверью на кухню, темная тень в светлом четырехугольнике кухонной двери. Надо уходить, может быть, еще успею на поезд. Подошел под знакомые окна, постоял молча, глядя вверх. Занавеска на кухне сдвинута в сторону.

Расписание поездов Киевского вокзала не утешило: поезд, который мне нужен, отправился в Донецк в девять чесов утра. А следующий поезд в Донецк отправится в одиннадцать вечера. Приятное меня ждет времяпрепровождение, вполне достаточное для того, чтобы совершить экскурсионную прогулку под древнему Киеву - матери городов российских. Зря заходил к Владику во второй раз: сидел бы сейчас в светлом купе общего вагона, спокойно бы попивал чаек.

Осталось спуститься в метро. Носился по всем направлениям часа два. Сменялись возле меня праздные пассажиры, они ехали, кто в гости, кто за город на лыжную прогулку. Некоторые просто так болтались - на других поглядеть, себя показать. По магазинам пройтись. С этими людьми, сменяющими друг друга, ездить мне бессменно под Киевом до самой ночи.

Разморило в тепле, стало клонить ко сну, еще этот подземный грохот в виски. Надумал походить по свежему воздуху, поднялся наверх и удивился - это была станция Политехническая.

Вот странно. Пойти, что ли, постучаться еще? Сейчас у меня время есть: любопытно знать выстоят Владик и его домашние мой третий приступ. Раньше существовало доброе правило: "Стучащему - открывают". Пригревало солнце, подтаивал снег на пешеходных дорожках. Приятно шагать в сиянии дня, талый запах подбадривал. Стрелки часов сошлись на двенадцати. Однако усталость давала о себе знать, ноги волочились. Тощий рюкзак за моими плечами определенно потяжелел с тех пор, как мы сошли с ним в пять утра со скорого поезда Москва-Киев.

Сказать по правде, меня тянуло повернуть; не впустили дважды, не впустят и в третий раз. Мой приятель и в лагере был боязлив, а жена у него уборщица. Последнее  обстоятельство  меня  удручало  больше  всего.  С тетками, зарабатывающими на существование с тряпкой в руке, мне случалось сталкиваться и раньше - черствые существа. В лагере мы с Владиком делились пайкой хлеба, вместе молились Православному Богу. Что изменилось с тех лагерных пор? Неужели все дело в том, что я - бездомный, а у него двухкомнатная квартира со всеми удобствами, записанная на жену?

Страх, вот в чем дело. Вдруг узнает ГБ, что общается с лагерными дружками, а значит, не порвал с преступной антисоветчиной. Ильяков боится встречаться со мной. Поднялся на второй этаж, не стукнув каблуком. Приложил ухо к створу двери лагерного друга. В квартире звучало радио - Лена без репродуктора жить не может - на кухне слышались голоса. Сделал настойчивый звонок, и еще потрезвонил. Затихли голоса на кухне, смолкло радио. Я крикнул в створ двери:

- Откройте, Горэнерго. Постоял, подождал.

- Владик отзовись!

Какая низость - таиться за запертой дверью, неслись через мою голову нелестные раздумья, пока глаза изучали клетчатый рисунок на дерматиновой обивке двери. Уходить надо: ясно представлялась очередная оборонительная мера осажденных - звонок по "02".

Целый день скитался под городом. Пересаживался с одного направления метро на другое, с другого на третье, к вечеру разболелась голова. Молотком по наковальне отдавался в виски грохот подземных поездов. Больше ездил от центра к Дарнице, от Дарницы к центру: здесь на одном участке пути поезда выскакивали на поверхность, было меньше шума и попадал в вагоны свежий воздух. Полчаса в один конец, полчаса в другой. Большие круглые часы, висевшие на площадке станции "Пионерская", одни привлекали мою туристскую любознательность. Стало темнеть над Киевом. Засветились тысячи окон, наконец-то вечер. Полшестого, полседьмого - виски раскалывались. Полдевятого, полдесятого...