17 июля. ТРАКТАТ В ЗАЩИТУ КРЫШИ

Вчера ездил в город за съестным. Но об этом потом: мне пришло в голову сказать несколько слов о крыше. Обычно люди, живущие в собственных домах или хотя бы в коммунальных квартирах, не склонны рассуждать о крыше даже в дождливую погоду. У существующего под открытым небо иное положение.

С детских лет мне вбивали в голову, что колесо - величайшее изобретение человеческого ума: без колеса не было бы прогресса, который так любит все прогрессивное человечество. Не спорю. Колесо - вещь сугубо полезная, даже вне зависимости от прогресса. С железной шиной или резиновой, со спицами или без, с осью, ступицей и колесной мазью. Люди всех сословий, а также и пролетарии тысячи лет подкрепляют разными доказательствами, всеобщее положительное мнение о колесе, так что никому и в голову не придет возразить.

В это лето мне представилась возможность опытным путем установить, что для успешного существования человечества необходима крыша. Крыша встала на первое место в длинном ряду изобретений. Без крыши люди не продвинулись бы дальше дарвинистской обезьяны и ни одна цивилизация не осчастливила бы своим появлением прогрессивно мыслящих граждан нашей планеты. А что особенно горько сознавать: в мире до сих пор не появился бы ни один выдающийся писатель и вымерла бы в полном соответствии с эволюцией и законом социального развития армия директоров издательств и их заместителей, главных редакторов и их заместителей, редакторов отделов и их заместителей, просто редакторов и ответственных секретарей и их заместителей.

Так же вымерли бы подразделения правщиков, рецензентов, типографов и прочих работников печатного слова. Дело к тому и шло, пока опытным путем не удалось установить, что крыша значительно важнее колеса. Если бы меня попросили написать трактат в защиту крыши - отказался бы лишь потому, что по горло занят в жанре воспоминаний.

Самое неприятное бытовое действие для существующего под открытым небом - умывание под дождем. Мой приятель как-то сказал, что сознательное двуногое существо не имеет права называть себя человеком, если умывается не каждый день. Верное определение. Если бы мой приятель побыл со мной под дождевыми тучами хотя бы недельку, его взгляд на права человека сделался бы еще углубленней.

Мало приятного ощущать крупные капли, когда, срываясь с веток, они плюхаются вам на голую спину, а ведь для того, чтобы испытать эти малоприятные ощущения, надо вылезть из-под накидки, снять шубейку и нижнюю рубаху. Перед выходом в город за съестным вымылся под дождем. Жди, когда он перестанет, а выглядеть бездомным на городских улицах мне не хочется. Умытое лицо обязательно нужно мне два раза в месяц или один раз в десять дней. А также вымытые по локоть руки, шея и ключицы: вдруг жаркая погода и понадобится расстегнуть ворот рубахи и завернуть рукава.

Еще в первый год скитаний отказался от полотенца, в кармане вещмешка ношу обмылок, забыл уж, сколько лет им пользуюсь. Вытираюсь носовым платком, насколько его хватает, а дальше высыхаю на ветру или на солнце, когда оно есть. Воды на умывание трачу не больше кружки.

Делаю так: набираю воды в рот, потом сливаю воду в ладонь, а с нее на лицо и на шею. Узнай об этих ухищрениях мой приятель, любопытно знать, в какую разновидность живых существ он определил бы меня.

Рано утром двинулся в город. До самой дороги лес обдавал меня крупными брызгами: дождь словно затаился, чтобы подкараулить в узких местах, где всегда можно зацепиться за ветку. Пока добрался до края леса - промок хоть выжми, что и делал в кустах у дороги, переодеваясь. Выжал рубаху, шаровары, носки: пока буду ходить по магазинам и возвращаться к себе в лес, высохнут в рюкзаке.

Заскочил в автобус через заднюю дверь, народу, как всегда, полно. Послал к кабине гривенник и глядел, как он двигается туда и в обратном направлении, уже в виде билета за проезд, из рук в руки. Уж потянулся взять билет, а девчонка,

 

стоявшая впереди, сунула мой билет в кармашек своих джинсов и шепчет своей подружке:

- Хоть один билет на двоих у нас будет.

Ладно, пускай берут, им нужней, доеду безбилетником, в кармане есть еще гривенник, но у девчонки в джинсах есть подружка.

Снабженцы подставили мне ножку. Нигде не смог купить черных стерженьков, в два магазина заходил - нету. Вот и занимайся писательским трудом в сплошном писчебумажном дефиците, а у меня накопилась целая охапка исписанной бумаги, которую надо переписывать. Купил зеленых, хоть они мне не нужны, продавщица посоветовала: "Берите какие есть: скоро никаких не будет". Неотчетливые строчки получаются, когда пишешь разноцветными стержнями, зрение надо напрягать, оттого устает голова. Раньше не замечал этого, красный, зеленый, синий цвет - все вроде бы одинаково. Написать два письма в месяц в лагере и целую книгу за лето, да еще под открытым небом - не одно и то же.

С полным рюкзаком продуктов зашел еще в овощную лавку. Там стояла очередь за помидорами. Взял бы помидоров, но куда положить: пока донесу -раздавятся. Луку не было, на полках стояли высокие жестянки без наклеек. Продавщица ответила "сливовое повидло". То, что мне надо, повидло любое возьму: дешево и сладко.

- Дайте две банки.

Толстая тетя, стоящая в помидорной очереди у самого прилавка, возразила:

- В порядке очереди, я тоже тороплюсь к зубному врачу.

- Вы стоите за весовым товаром, а мне штучный, - дернуло меня за язык оправдываться. Очередь тревожно зажужжала. Начинаясь с головы, жужжание распространялось к хвосту очереди по мере того, как последние покупатели успевали "получить информацию и заинтересоваться проблемой".

- Пускай постоит, мы тоже стоим. Отрастил бороду, а удостоверение не показывает.

Продавщица подала мне две банки, забыла дать сдачу, двадцать копеек. Не стал напоминать, поскорей отошел от прилавка, чтобы не накалять потребительскую обстановку. Жужжание продолжалось все время, пока я укладывал покупку в рюкзак и входил из магазина. Слышались отдельные выкрики подать жалобную книгу. Похоже, что коллектив помидорной очереди в полном составе торопился к зубному врачу.

Постоянно наблюдаю явление, меня раньше раздражавшее, пока не заметил в нем юмористический росток. Когда притаскиваю на свою стоянку полный рюкзак съестного, у меня появляются разные вкусные вещи - относительно вкусные, о чем нетрудно догадаться, если помнить, что автор, представившийся в этой книге -бездомный. Сразу принимаюсь за то, что повкусней: за халву, за булки и за сметану: коллективистская лагерная привычка съедать не откладывая.

Местные мыши принимаются жрать то же, что и я, конечно из моих запасов. Они в упор не замечают черный хлеб, китовое мясо. А могли бы заметить, хоть в роли признательных приживалок. Куда там - у мышей признательность начисто отсутствует.

Как только у меня остается одна сухая горбушка и пригоршня песку - не знаю, куда спрятать эти жалкие крохи. Противные длиннохвостые грызуны находят их всюду, под камнями, на веревке между деревьями, и пожирают с такой жадностью, будто никогда не ели ничего слаще.