г. Загорск

(б. Сергиев)

Московской области

Анне Михайловне

Флоренскoй

Пионерская, 19

 

Флоренский

Павел Александрович

Список № 1, Доп. 2

 

1935.VI.21. Соловки. № 22. Дорогая Аннуля, 18-го получил твое письмо № 17 от 7. VI (а также от мамы), а 19-го—№ 18 от VI. 10. Надеюсь, Васюшка уже вернулся из поездки и поживет с вами, так что тебе будет веселее. Но прежде всего пишу о делах. Послать тебе доверенности письмом нельзя. Но завтра высылаю их тебе чрез учреждение, так что тебя, очевидно, вызовут для их получения. Доверенности эти можешь передоверить кому-нибудь, кому получить по ним проще, чем тебе. Писать доверенности на имя Б. В. я не мог, т. к. не знаю его адреса, да и не хотел его безпокоить получением их.—За несколько дней, прошедших между прошлым письмом и этим вся местность вокруг нас изменилась неузнаваемо, в связи с наступившими теплыми днями. При круглосуточном свете рост идет здесь у растений с неописуемой быстротой, буквально часами. Сейчас все одето пышной зеленью, нежной и богатой, все в цвету. Безконечные сплошные заросли черники и голубики покрывают здесь почти все пространство в лесах и вдоль дорог; к тому же в этом году цветение необыкновенно сильное. Много

 

морошки, тоже в цвету. Цветы ее белые, крупные, вроде клубничных, а листья несколько напоминающие листья мальвы. Вылупились безчисленные майники, как у нас (двулистные), но еще не зацвели. Около нашей лаборатории посажены две черемухи, они в цвету сейчас. На дворе и в бывшем саду, поросшем травою, вокруг сгоревшего храма, множество незабудок и маргариток. Встречаются болотные лютики. Есть интересные лишаи, папертники, плаун. Два растения без определителя я не мог определить, они новые для меня, но оба очевидно из вересковых. Встречается багульник, собирающийся расцвесть. В промежутках между занятиями, минут на 5—10, я по нескольку раз хожу по озу или на озеро, то и другое очень живописны. Мои сожители купаются в озере, но я не решаюсь, т. к. берега топки и затянуты сапропелем, а с «пристани»—глубоко, говорят, 10 и более метров. Вода в озере чистая, но красного тона. Умом я понимаю, что тут очень красиво и что наша местность лучше хорошей дачи. Но сердце все же не лежит к ней. Иногда хожу пройтись в 2 или 3 часа ночи; это ничем не отличается от дня, только несколько свежее. Но и днем здесь тепло, только тепло на солнце, а не жарко. Воздух очень мягкий и весьма чистый, курортный. Местность неровная—вся изрезана озами, высотою до 20—30 метров, пожалуй. Всюду большие и малые валуны—«окаменелые волки», как гласит древнее карельское предание. И всюду, куда ни пойдешь, осаждают рои комаров, в лесу, на озере, по дорогам и во дворе; залетают и в комнаты.—Чуть было не забыл сообщить: обе твои посылки получил, теперь у меня есть все решительно, пожалуйста не присылайте больше ничего, пока я сам не напишу вам.—До сих пор я так и не знаю, родился ли у Кати кто-нибудь; напиши. Присылаю тебе цветок морошки; вероятно никто из вас, разве кроме Васи, не знает, как она растет, так что будет интересно посмотреть. Тут встречается замечательно милое кустарниковое растение, карликовая береза, Ве1и1а папа. Сегодня сорвал для тебя веточку, пришлю, когда подсохнет. Она похожа на обыкновенную березу, т. е. по листьям и по сережкам, но кукольную, с мелкими изящными листочками, тонко зазубренными. Сегодня узнал, что одно из растений, мне неизвестных, называется по местному чернуха. Вероятно оно из вересковых, с тонкими узкими листочками, расположенными как хвоя у ели—растение травянистое. На нем бывают черные ягоды, напоминающие чернику и держащиеся (частично) до конца весны. Ягоды эти считают вредными, но, говорят, монахи в прежнее время варили из них квас. У1.22. Пока писал это письмо, в природе опять изменение: распустилось множество вороньего глаза. Растение это очень изящно. Цветок его здесь не белый, как у нас, а слегка тронутый розовым тоном, особенно у концов лепестков. Вид

 

кажется новый для меня—очень мелкие растения. Вышли листочки папортника *, но я забыл его название: лист на тонком, жестком, словно из конского волоса, стебле, по форме же лист перисторазрезной, вроде как у орлеца.— Меня занимает вопрос, получили ли Вы письмо с зарисовкой с меня; было бы жаль, если бы она пропала, т. к. ее делал неплохой художник.—Мы с белыми ночами совсем потеряли суточный ритм. После обеда, т. е. с 7 часов, обычно спим 1—1 1\2—2 часа, а затем снова принимаемся за работу и просиживаем всю ночь, под утро лишь ложимся. Впечатление как если бы в сутках было два дня, а не один. Хорошо бы круглый год иметь белые ночи, но к сожалению уже скоро начнется поворот к обратному, т. е. к черным дням. Надеюсь, ты напишешь, каким приехал Васюшка, так что и не спрашиваю тебя. Напиши непременно о здоровье всех вас, в особенности о своем собственном и об Олином. Окрепли ли Тика и Мик? Давала ли какие-ниб. советы по музыке М. В.? Продолжает ли Васюшка горбиться? Я так и не знаю, получила ли от П. Н. мое белье и прочие пожитки? Очень скучаю по тебе, по всем вам.—Доверенности тебе (две) отправлены, но не знаю, скоро ли дойдут. Если будет случай, узнай, вышла ли в свет книга об изоляционных материалах, которую я когда-то давно редактировал. Было бы досадно, если бы пропал даром большой труд, на нее затраченный. О судьбе ее должен знать М. В.—В качестве кого поехал с Кирой Никита¹. Пусть Кира напишет, что именно должен он делать для обследования условий развития уровской болезни. Я писал ему кое-что на эту тему, т. е. помимо намеченной программы, но невидимому письмо мое не дошло. Очень рад его работе в Радиевом институте. По правде сказать, В. И. единственный человек, с которым я мог бы разговаривать о натурфилософских вопросах не снисходительно, все же прочие не охватывают мира в целом и знают только частности. Крепко целую тебя, дорогая Аннуля. Заботься о своем здоровье.

Дорогой Олень, очень рад твоему начинающемуся выздоровлению, но очень не рад, что ты все таки не хочешь быть благоразумной и сериезно подумать о будущем. Тебе необходимо вполне оправиться и набраться сил, а для этого надо дать отдых голове, не напрягать ни ее, ни зрение, как можно меньше читать и как можно больше быть на воздухе и на солнце. Болезни нервной системы слишком истощают ее, так что оправление идет весьма медленно и требует большого внимания. В противном случае не только может остаться легкая поражаемость в том же направлении, но уже от пустяшных причин, но и непреходящие следы поражений. Еще раз повторяю, слушайся мамочку, не читай слишком много и набирай

 

сил за лето, тем более, что в нашем климате оно очень коротко.—Присылаю тебе немного оленьего мха, по имени.—Сегодня разговаривал, как это бывает у нас иногда, с одним из сотрудников лаборатории, о русской поэзии и в частности о Фете. Передаю некоторые из моих соображений, м. б. тебе будет интересно услышать их. Слово есть воплощение смысла (коренного значения, оформленного суффиксами и флексиями в логическую категорию и наслояющихся на этом ядре вторичных смысловых значимостей, так называемой семёмы) в телесной среде (она слагается из звуков, вообще весьма сложных, и ощущений артикуляционных, т. е. от тех процессов, которые требуются, чтобы произнести слово). По главным моментам можно назвать эти две стороны слова его смысловой и его музыкальной стихией. Наличие [м] этих двух стихий, гармонически сопряженных в слове, оно возносится на вершину человеческих проявлений: человек существо словесное. Но держаться на этой высоте в полном равновесии трудно, и постоянно посредственные писатели сбиваются либо в сторону преобладания смысла над музыкой слова, либо—в сторону преобладания музыки над смыслом. В первом случае слово делается лишь условным знаком, звук которого не воплощает в себе смысл слова, а лишь связан с ним произвольною связью, но условно и разсудочно; во втором же—слово приобретает магический характер и действует не на человека в целом, т. е. не на его разум, а психофизиологически, чувственно. При дальнейшем уклонении в ту или в другую сторону получается либо условный код, либо скверная музыка, т. е. уже не разсудочная и не музыкальная ценность. Почему?—Потому что смысл нуждается в теле, т. е. должен затрагивать не только разсудок, чтобы быть полноценным; музыка же требует больших физических возможностей, чем предоставляет ей в этом отношении речь, и, кроме того, и музыка не м. б. лишена смыслового, хотя и своего, значения. И вот, одни писатели портят драгоценное орудие, слово, как материал который в этом применении лишается своей музыкальной полновесности, а другие—портят то же орудие на имитацию низшим функциям, пению и инструменту. Ни там, ни тут в слове не используется его собственная драгоценная природа—его двойственность. Первое ведет к разсудочности, второе—к натурализму или магическому натурализму, к воздействию на человека не через полноту восприятия, т. е. не через разум, изнутри свободно, а извне, принудительно, навязчиво. В Пушкине— совершенная гармония смысла и звука. В Лермонтове уже намечается уклон к дурной музыкальности. Фет тоже пошел по пути натурализма и магизма. Бальмонт продолжил его путь. Тем же недостатком страдает Блок. Иногда в качестве похвалы говорят про поэта: его стихи сами поются. (У Пушкина не

 

поются, у Гете не поются, античные—тоже.) Но это не похвала, а порицание. Они действительно поются и поются принудительно. Но вслушайся, что поется: дешевенькая мелодия, безсодержательный романс. Если бы эту же мелодию исполнять инструментально, все сказали бы: «Какая пошлость». А тут удивляются—чему?—Фокусу: из слов, а звучит как с открытой сцены; картина, а из марок. Но картина плохая, дешевка. Не хочу, чтобы ты поняла меня преувеличенно. Фета я ценю, уважаю, люблю, он на меня сильно действует, но его слабость в том, что он позволял себе петь, когда надо было говорить. Поет же он о случайном, действующем по ассоциациям, а не по смысловому значению (тоже не всегда, говорю о слабостях); не извечные формулы бытия, а субъективные воспоминания (импрессионизм).—По другому уклону разсудочности, еще более скверному, писало большинство поэтов 50-х—90-х годов, т. е. вся школа Некрасова и К°. Глубокое исключение Тютчев, в котором гармония смысла и звука.—Больше нет места писать. Крепко целую тебя, дорогой Олень, не забывай папу и заботься о своем здоровьи. Еще раз целую.

 

Дорогой Васюшка, полагаю, письмо мое найдет тебя дома². Хорошо ли проездился, узнал ли что-нибудь новое по минералогии? Ведь ты, собственно, впервые пересек Кавказский хребет³, т. к. когда ты ездил со мною, то ничего не заметил и не воспринял, даже пейзажа. Мамочка прислала мне сюда книгу Вернадского о радиогеологии⁴. Прочитал ее пока начерно. Т. к. я давно вдумывался в обсуждаемые им вопросы, то не могу сказать, чтобы узнал из этой книги много нового для себя. Но в целом она произвела на меня очень приятное впечатление, т. к. отдельные моменты радиогеологии давно было необходимо изложить в целостной картине. Кроме того мне весьма близко (и давно мною высказывалось) отрицательное отношение к спекуляции геологов на канто-лапласовской гипотезе и многочисленных ее вариантах более нового времени, к ссылкам на высокую температуру земного ядра и другим связанным с этим циклом фантазий, не только не обоснованных, но и решительно противоречащих данным физики и астрономии. Конкретно-эмпирическое направление Вернадского мне так близко, что я лишен возможности достаточно оценить его и мне все кажется, что не сказано ничего нового, ибо все это мною многократно передумано в течение десятков лет. Но один момент был для меня нов, это сведения о тухолите и его группе, мало того, что нов, но и весьма радостен. Ведь эта группа минералов еще раз подтверждает не магматическое происхождение гранитов—позиция на которой я давно стою и в которой уверен. Не буду касаться ряда общих оснований,

 

а приведу одно, более конкретное. Вот оно. Нет никаких принципиальных различий между гранитами и гнейсами, связанными между собою промежуточными переходными текстурами. Генетически разница всецело объясняется различием всестороннего давления (граниты) и одностороннего (гнейсы), при котором все листоватые форменные элементы должны расположиться своими плоскостями нормально к осям давлений. Теперь: гнейсы весьма часто содержат графит—очевидный продукт органических остатков. След., гнейсы осадочные сильно метаморфизированные породы. Но не участвовала ли при их метаморфизме высокая температура? Нет, ибо слюды содержат воду, легко теряемую, частично уже до 200°. Кроме того, некоторые гнейсы (Мариупольские напр.) содержат чешуйчатый графит, для дебаеграммы которого характерны некоторые диф-фракционные линии, исчезающие при нагреве до 200° или даже ниже (точно не помню) и отсутствующие у графитов примерно того же строения и того же генезиса (напр. Петровских). Отсюда следует, что 1° при генезисе и метаморфозе гнейсов колебалась ок. 100—200°, не выше, но образование шло под большим давлением и весьма длительно. А если так в отношении гнейсов, то нет никаких причин подозревать высокую 1° при образовании гранитов. Повторяю, на протяжении всей своей истории гнейсы не испытывали высокого нагрева, а потому в таких же условиях могли сложиться и граниты. Образование слюд выяснено экспериментально: гидротермальное под высоким давлением, при 1° не выше 200°, из водных гелей гидрата окиси алюминия и кремнекислоты и в присутствии различных электролитов. Картина ясна. Она поразительно ясна, тектонически напр. на Мариупольском месторождении графита, где гнейсы представляют картину иловых отложений, перековерканных давлением, как тесто, измятых и спутанных. Группа тухолита подтверждает, что и граниты содержали органические остатки, далее метаморфизированные, причем весьма правдоподобно участие радиоактивных явлений. Что же до содержания в тухолите редких земель и проч., то это опять ясное указание на специфичность организмов, ассимилировавших себе дисперсные элементы, ибо нахождение в одном месте сконцентрированного элемента, вообще дисперсного и малораспространенного, согласно 2-му принципу термодинамики (в расширенной трактовке) есть всегда прямое указание на энтропический процесс, преодолевший энтропию материи, т. е. на деятельность жизни.—Я увлекся и занял все письмо геологией. Возвращаюсь к частностям. Мои занятия направлены в настоящий момент на изучение альгинатов и в частности альгината натрия и калия, которые я готовлю из водорослей. Эти вещества могут с успехом заменить импортные трагант

 

и гуммиарабик в текстильной и др. отраслях промышленности, при печатании ситцев и т. п. Замечательна их вязкость: 8%-ный раствор альгината оказывается значительно вязче, чем 32%-ный раствор гуммиарабика, а следовательно более, чем в 4 раза экономнее, не говоря уж о цене. А с другой стороны его капиллярная постоянная раза в 2 меньше, чем у гуммиарабика, и потому всасывание, даже слабых растворов, происходит значительно слабее, что опять очень выгодно, как по расходованию материала, так и по качеству отпечатка. Измерения физико-химических констант приходится вести с импровизированными приборами. Обрабатываю результаты измерений математически и нашел кое что не сделанное в физико-химии коллоидов. По математике сейчас читаю векторное исчисление по довольно подробной программе, с упражнениями. Целую тебя, дорогой, отдыхай и поправляйся. Получил ли ты мои письма?

 

Дорогая Тика, что-то ты не пишешь своему папе. Весело ли ты проводишь лето? Играешь ли с Аней? Помнишь, я писал тебе о наших здешних чайках. Они по-прежнему кричат, и их крики и разговоры понять вообще невозможно. Они издают звуки похожие на самых разных птиц и зверей, я думаю— передразнивают их. Но изредка прорываются и человечьи звуки, тоже вероятно научились передразнивать людей. Как-то они между собою говорили, что в Загорске живет очень хорошая девочка Тика (это наверно про тебя), что ей было сначала трудно учиться, а потом станет очень легко. Потом еще говорили, что к ней приедет ее брат. Что-то болтали про какую-то блузку, но потом перешли на свой собственный язык, и я ничего не понял. Кланяйся бабушке и ан. Ф. и скажи им, что в нашем дворе (или палисаднике) находится избушка старинная, келлия монаха Филиппа, который после был игуменом Соловецкого монастыря и затем—митрополитом Московским. Келлия эта—маленькая, немногим больше курятника, что у нас во дворе, но бревенчатая, с маленькими окошками и маленькой дверцею. Видимо ее несколько раз перекладывали, вероятно вследствие истлевания некоторых венцов. Тут много цветов, очень много черники, голубики и морошки; говорят, бывает много грибов. Но пока грибов, конечно, нет, кроме строчков, которых нашли м. б. с десяток возле дома. Вот, сегодня наткнулся я на строчок в нашем палисаднике. Кукушки уже мало кукуют, только под утро, т. е. в час ночи. Наши звери тебе кланяются, а голубая кроличиха просит передать, что вероятно через неделю у нее будут малыши. Крепко целую свою дорогую дочку и прошу не забывать своего папу.

 

Дорогой Мик, напишу тебе как следует в другой раз, уж нет места из за письма Васе. Тут на озере есть немного рыбы, но очень мало и мелкая, снетки. В море здесь ловят треску особого вида, ее называют здесь пикша, ловят как удочками, так и сетью. Наблюдаются на Белом море, у Соловецких берегов, довольно сильные приливы—отливы. Однако, я этого всего не видел, т. к. к морю не подходил, а наблюдал его издалека. Водоросли выбрасываются штормами, и тогда образуются по берегам длинные валы, иногда на десятки и более метров, высотою в 1—1 1/2 метра. Выброшенные на берег водоросли быстро загнивают, поэтому их надо брать как можно скорее. В здешних озерах попадается форель, но рыбы в озерах вообще немного и растет она весьма медленно. В море ловится камбала, мелкая впрочем, затем противная с виду рыба с выпученными глазами—пинагор, морские черти и знаменитая соловецкая сельдь, отличающаяся очень нежным мясом; один раз я пробовал ее и, несмотря на плохой засол, убедился, что эта сельдь действительно, неизмеримо лучше обычной. Больше ничего нового о зверях не узнал, если не считать комаров, которые не дают проходу. Почему не пишешь? Куда ходишь гулять? Рисуешь ли цветы? Получил фотографию Тики с Аней, вероятно это твоя работа? Мне было приятно посмотреть на нее. Попроси Васю поучить тебя фотографированию⁵. Крепко целую тебя.