В ПАЛАТЕ. ДЕНЬ РОЖДЕНИЯ ИГОРЯ

 

Моим соседом по палате давно уже был Володя Шумилин. Сначала он спал на месте Саши Соколова, а после убытия Вити Яцунова перебрался на его койку.

Бедовая головушка Витя выбыл от нас столь же необычно, как и жил. 15 февраля, в день визита Лунца, он, находясь на трудотерапии, совершил свою последнюю проказу — похитил у надзорной тетки, инструктора по клейке конвертов, связку ключей. Она сразу не хватилась, но при шмоне, которому подвергались все работавшие при возвращении в отделение, ключи у Вити изъяли. Он пришел в палату красный, с побитым видом. Рассказал мне, притворно бравируя и улыбаясь, но я-то видел, как он испуган.

— Ну теперь меня в карцер упекут!

Он не ошибся. На следующий день Альберт Александрович вызвал Яцунова на недолгое дознание, где и выписал такую путевку. Вскоре пришла нянька, принесла какое-то барахло.

— Переодевайся, Вита.

В институте, как и в тюрьме, отправляя в карцер, переодевали в самое тонкое, рваное. Чтоб помучительней, похолодней. Нянька Анна Федоровна, любившая Витю, очень переживала.

— Бедолага, натворил на свою голову! Она навешала его в карцере, даже носила тайком какую-то еду, передавала от него приветы, изливалась сочувственно:

— Вы только подумайте, такой хороший парень, а непутевый! Я искренне соглашался. От нее и узнал, что Витя был признан здоровым и прямо из карцера отвезен в тюрьму. Так и не добыл он желанной "красной книжечки".

А еще в нашей палате, на месте выбывшего Никуйко, жил теперь большеголовый и рыжий прескучнейший Асташичев. В разговоры он не вмешивался, хотя, как мне показалось, прислушивался к ним с интересом. У нас постоянно обитал Розовский, читались стихи, звучали "интеллектуальные", даже "крамольные" речи, поэтому я был доволен, что Асташичев записался на трудотерапию и целый день его не было. Вечерами же он лежал на кровати безмолвно, а если к нему по какому-то поводу обращались, говорил жалобно:

 

— Да ведь что я могу сказать? Я вас, ученых, не понимаю. У меня голова больная. Мне доктор сказал, что меня в дурдом отвезут.

Однако я помнил и другие речи Асташичева... Как-то, когда я еще был в большой палате, среди зеков вспыхнул политический спор. Затеял его Вига Матвеев и говорил с жаром — что-то о преступлениях Сталина и вообще советской власти. И Ваня Радиков слово вставил... Я не вмешивался — лежал на кровати. Вдруг вскочил Асташичев, совершенно взбешенный:

— Перестаньте сейчас же! Надоело слушать. Что вы все о Сталине да о Сталине! Советская власть вам плохая? Эта власть все вам дала.

Замолчите! Или я врачей позову!

И ни грана психической ненормальности не было в этом патриотическом монологе. Ладно. Его, в конце концов, все-таки признали. Родная советская власть дала ему койку в дурдоме.

...19 февраля был день рождения Игоря, ему исполнилось 33 года. "Возраст Христа", — говорил он и ходил в этот день по отделению, сияя как начищенный пятак. Очень он был доволен, что Валентина Васильевна передала ему плитку шоколада и поздравительную открытку от жены и дочери. Мы с Володей тоже поздравили его и преподнесли приветственный "адрес" — стихи с надписью "Игорю Розовскому — поэту, гражданину и коневоду". Стихи сочинил я экспромтом, естественно, обыграв в них "конскую" тему. У меня сохранился черновик.

Розовский Игорь —

качать его!

Нет слаще ига,

чем иго-го.

Не мед, не сало, —

всего сильней

любил Ронсара,

любил коней.

Любил всей кровью,

любил хребтом.

Его ж — к злословью,

его — в дурдом!

 

О злое племя!

Угар, мигрень.

Но грянет время,

настанет день!

Падут оковы.

Поэт — велик.

Целуй подковы

его вериг.

Над бренным миром,

о, фаэтон!

С конем и лирой —

взметнется он!

Очень был растроган поэт-коневод. И светил своей доброй, с лукавинкой, улыбкой. И читал стихи, воздевая ввысь нервные, артистические руки. Володе в этот день сделали спинномозговую пункцию, и он лежал неподвижно на боку. Но он тоже улыбался, а мы с Игорем веселили его, дурачились, как могли, настроение у всех было приподнятое, и никто из нас не думал о завтрашнем дне, о будущем.

До чего же немного нужно человеку для покоя или хотя бы для иллюзии его!