НИКОЛАЙ И ЯКОВ

 

После операции опухоль на ноге Николая начала спадать. Кожа порозовела, пальцы зашевелились, и он мог уже поворачивать ногу в стороны. Почувствовав себя лучше, он стал думать о той опасности, которая подстерегала его и хозяев дома, если немцы узнают о нем. Николай стал просить, чтобы наши родители отвезли его в Керчь, домой. Но как? Нужен пропуск коменданта. Да и с пропуском могут задержать в пути. Уж больно подозрительно: армянин везет раненого русского.

Николай напоминал о своей просьбе всякий раз. Ему обещали обдумать.

Вскоре нашелся охотник перевезти Николая в Керчь. Таким охотником оказался Яков Турцман из Эстонии. В Проломе он появился до войны. Пас коров. Отлично говорил по- немецки. Об этом я узнал позже - в 1942 году, когда на подводе с ним ездил по степным селам, меняя сушеные фрукты на зерно. Нас часто останавливали и каждый раз после расспросов немцы отпускали, говоря "Гут, гут!", махая рукой, езжайте, мол.

Только раз немцы задержали нас часа на два. Это случилось в районе Семи Колодезей. Перед селом мы увидели выстроенных немецких солдат. Патруль остановил нас метров за триста, велел съехать с дороги и ждать. Я сидел на телеге, а дядя Яша подошел поближе к солдатам и остановился. Вскоре к строю подъехала крытая машина. Трое солдат быстро подбежали к ней, открыли задний борт и вытащили убитого немца. Потом двое поволокли его вдоль всей шеренги и бросили. Офицер что-то сердито кричал. Потом вытянул вперед руку, гаркнул, строй ответил ему воем.

Солдаты быстро выкопали яму, бросили в нее труп, зарыли. Офицер скомандовал и весь строй несколько раз прошелся по свежему холмику, старательно утаптывая его, чтобы сровнять с землей.

Когда солдаты зашагали в село, дядя Яша взялся за вожжи, и мы поехали вслед за немцами.

- Что случилось? - спросил я.

Турцман рассказал, что этот солдат застрелился после письма, полученного из дома. Его семья погибла под обломками дома, разбомбленного англичанами. Он смалодушничал. За это офицер проклял его, обозвал слюнтяем, дезертиром, приказал закопать, как

 

собаку, чтоб и следов от него не осталось.

- Знание немецкого много значит, - сказал он. Меня принимают за немца из Прибалтики. Я смог бы, наверное, проехать до самого Берлина... Только никому не говори, что я знаю немецкий...Я пообещал. Дядя Яша мне нравился. Он всегда ходил с большим ременным кнутом и веселил пацанов, оглушительно щелкая им. Забавлял нас крупной овчаркой, по кличке Джульбарс, своей верной помощницей, которая слушалась только его.

Якова снабдили подводой с двумя лошадьми. Настелили в нее соломы и сена, хорошо укутали раненого, положили в телегу, прикрыли сеном. На рассвете попрощаться с Николаем пришла вся наша родня, врачи. Мы утирали слезы и молили бога, чтоб все обошлось благополучно. В положении Николая мог оказаться любой из наших родных и близких. Война есть война. Николай, прощаясь, плакал, обещал никого не забывать, благодарил...

Турцману понадобилась неделя для того, чтоб отвезти Николая в Керчь, и вернуться. Никаких особых приключений с ними не было. Только на обратном пути румыны отняли одну из лошадей.

- Двадцать километров ехал на одной лошаденке, - закончил он свой рассказ. Вся наша родня и мы, пацаны, были очень благодарны дяде Яше за его смелый поступок.

Немцы в Крыму чувствовали себя, как дома. Не только нас, местных жителей, но и румын, и мадьяр, своих союзников, не считали за людей. Во всем немцы старались показать свое превосходство. Если румыны занимали дома и располагались в них на ночлег, а поблизости свободного жилья не было, то немцы, не задумываясь, выгоняли румын в сараи, а сами занимали места в доме.

Грабили же мирных жителей все оккупанты одинаково. Они особенно любили "млеко", "яйки", курятину и поросятину. Не гнушались и телятиной. Одним словом, гребли все, что на глаза попадалось.

Какая же радость вселялась в нас 2 января 1942 года, когда разнесся слух о том, что Керчь и Феодосия снова ваши, а фронт, якобы, приближается к нам. Значит, не зря вчера спешили в сторону Керчи немецкие бомбардировщики и возвращались оттуда заметно поредевшими.

Время шло, а наши не приходили. А на зиму надо было заготовить топливо, подумать, чем прокормиться. И мы, сельская молодежь, не

 

сидели сложа руки: заготавливали топливо, ловили в силки зайцев. У каждого из нас были свои охотничьи участки, на них мы и расставляли на ночь силки из тонкой стальной проволоки. Был участок и у меня.

Я готовился к вечерней расстановке ловушек. В доме хозяйничали румыны: дорвались до кукурузной муки, варили мамалыгу, резали кур, словом, пировали за наш счет в нашем доме. Обычно я избавлялся от них, говоря, что у нас на постое немцы. Но на этот раз мне не удалось провести их. Недовольный собой, я вышел за ворота и увидел забредших в село немцев, человек восемь-десять. Они шныряли по дворам, гонялись за курами. Я вернулся и сказал румынам, что сюда сейчас придут немцы. Но румыны выглянули из дома, увидели, что это немцы-мародеры, что пришли они поживиться и задерживаться не станут, продолжили застолье.

Плюнув на все, мы с Врежем пошли в сторону татарского села Лзамат, возле которого на поляне мы расставили петли. На обратном пути встретили здоровенного немца, тащившего из нашего села полное лукошко яиц.

Утром мы пошли проверить свои силки. И что же увидели? Не далеко от тропинки, скорчившись, лежал вчерашний немец- верзила. Рядом в снегу валялись яйца и перевернутое лукошко. Попав в петлю, незадачливый фриц решил, что напоролся на минное поле, и пролежал всю ночь, боясь шевельнуться. Ждал взрыва. Но увидев в руках у нас зайца, понял и заорал на нас так, что мы еле ноги унесли. Испугались, что побежит за нами и начнет стрелять.

К счастью, немец был без оружия, с одним только ножом за поясом, а гнаться за вами не погнался - сил не было. Оглядываясь назад, мы видели, как он разминался, хлопал себя по бокам, прыгал, стараясь обогреться. Видно за ночь и вовсе окоченел. Убегая, Вреж сказал:

- Наверное, немец яйца отморозил.

О приключившемся мы помалкивали. А вскоре в фашистской газете "Голос Крыма" мы прочли объявление: "Во избежание истребления лисиц, зайцев и прочей живности категорически запрещается ставить петли-ловушки! За нарушение правил следует смертельное наказание!"

 

 

Пришлось нам прекратить охоту. Проклятый Рак рыскал по селу, вынюхивая, присматривался к каждому. Днем я ночью, тыкая винтовкой, гнусавил: "Стой, кто идет?! Пропуск!"

Все равно украдкой я ходил проверять тайник с оружием. Ничего подозрительного не заметив, собирал для виду немного хвороста и возвращался домой.

... Две ночи наши самолеты бомбили немцев: первую ночь у нашего села громили их обоз. А когда фашисты перегнали машины к селу Аламат, то на вторую ночь их там и доконали.