ПАРАБЕЛЛУМ

 

Когда в мае сорок второго года немцы вторично захватили Керчь, то их войска снова проходили через наше село на Севастополь.

Квартирмейстеры шли вперед и на каждом доме делали пометки, где и сколько солдат разместить. На нашем доме вместо цифр были написаны слова по-немецки. Наверное, фамилия их командира, так как вскоре во дворе появился офицер в сопровождении верхового фельдфебеля! делавшего пометки на домах. Офицер спешился и вошел в наш дом, а младший чином увел лошадей. Облюбовав одну из дальних комнат, где было две кровати, стол, шифоньер, офицер снял с себя планшет, бинокль, пояс с кобурой - все это положил на стол и ушел со двора налегке, оставив за собой двери открытыми.

Любопытство,обычно,перевешивает благополучие, с бьющимся сердцем я вошел в комнату, открыл кобуру и вытащил черный парабеллум, показавшийся мне очень тяжелым, ностакой удобной рукояткой. Любопытства ради, прикинул, вес - килограмм с девятью патронами. Изучаю. Нажимаю кнопку слева выше рукоятки и вздрагиваю от испуга - это обойма брякнула на пол. Быстро вогнав обойму в рукоятку, сунул парабеллум в кобуру, застегнул ее и вышел. Мать заметила, что иду я крадучись и слежу за дорогой, на которой в любой момент могли показаться немцы, сказала: "Ты смотри, Грант, не трогай у них ничего, они и без того косятся на фото Трдата. Боятся матросов. Хорошо еще, что не знают, что он встречал их под Севастополем, а то вообще нас всех перевешали бы."

После ужина я лег спать в прихожей. Слышал, как мурлыкал песню офицер. Пришел, наверное, навеселе. Потом улегся.

Сквозь сон, смутно слышал какие-то глухие взрывы, хлопки. Прошло какое-то время, в нашу прихожую вошли двое солдат (я уже спал). Они подошли к моей койке вплотную, вытянулись по уставу, в темноте отрапортовали и удалились. Я понял, что немцы приняли меня за офицера. В чем дело, что случилось в позднюю ночь, думал я? Слышу вновь чеканят сапоги в подковах. В этот раз вошли опять двое с фонариком (те или другие, не знаю. На всякий случай, натянул на голову одеяло и храплю).

Солдаты, убедившись, что я не офицер, прошлись по комнатам и в спешке выскочили из дверей втроем.

Утром выяснил, что наши самолеты разбомбили вражеский пала-

 

точный городок за селом. Взобравшись на бугор, мы видели, как немцы пристреливали искалеченных лошадей, как накрывали палатками мертвых солдат...

Когда немцы покинули то, что осталось от палаточного городка, мы спустились с бугра и очутились среди ошметков человечьего и лошадиного мяса, увидели чью-то оторванную руку с часами, которые еще ходили, мусор, тряпье… И вдруг среди этого хаоса я заметил знакомую кобуру, но разорванную. Рядом - поверженный парабеллум. Сердце мое учащенно забилось. Я бросил взгляд на дом Рака, присыпал пистолет мусором, но брать его не стал. Побоялся, что увидит полицейский.

Перед бомбежкой наши летчики осветили лагерь ракетами на парашютах. Ребята срезали с одного из таких парашютов шелковые стропы, и мы вернулись домой.

Уже когда стемнело, я взял закопченный парабеллум и перепрятал его в сарае.

Л фашисты все шли через наше село, и каждую ночь у нас останавливались все новые немцы. Остановился и какой-то холеный офицер. Он тут же завалился спать и спал за закрытой дверью. Из дома не отлучался. А у меня, грешным делом, созрела озорная мысль: обменять свой покореженный парабеллум, на новенький, исправный.

Я прямо-таки заболел. Хожу по дому сам не свой и думаю: а вдруг обнаружится подмена. Всю семью расстреляют, и меня первого. Я рисовал себе такие кошмарные картины, что, в конце концов, отказался от этой опасной затеи. Только к вечеру малость успокоился и почти забыл о своем дерзком замысле.

И вдруг к нам во двор въезжают два офицера - молодой и пожилой. Молодой - при парабеллуме, а у того, что постарше, кобура небольшая, видно для "вальтера". Они шагнули в комнату, осмотрелись. Рядом с домом я укладывал сено и не спускал с них глаз. Вижу, молодой ушел. Остался тот, что с "вальтером". "Ну, - думаю, - слава богу! Видно нужно окончательно выбросить из головы дерзкую мысль". Успокоился. Молодой вскоре вернулся. Они о чем-то долго говорили, с наступлением сумерек, улеглись спать. Пошел и я в свою комнату. Лег. Слышу, мать говорит отцу: "Двое опять ночуют." " У людей, вон, по двадцать немцев в комнате разместили, а хозяева в сарае ютятся", - ответил отец.

 

Ночь проспал спокойно. "Значит, бог меня бережет", - думаю. С рассветом немцы уехали.

Днем я взял свой парабеллум, забрался на сеновал, стал его разбирать, чистить, нет, не работает. Выбросить? Жалко. Хорошо бы обменять, но как? А этой ночью на постое у нас были два молодых "парабеллума".

Я было уже приготовился: засунул пистолет за пояс и опустил рубашку поверх брюк.

Мать, заметив, что со мной творится что-то неладное, спросила, не болен ли я. Ответил, мол, голова болит. Она напоила меня горячим молоком, уложила в постель. Но сон ко мне долго не шел.

Утром почувствовал, как железо вдавилось мне в живот. Слышу, немцы выходят, смеются, плещутся за хатой, умываются, бреются. В висках у меня застучало, словно кувалдой били. Спохватился, на цыпочках вбежал к немцам в комнату» подменил парабеллум, застегнул кобуру и побежал на кухню. Мать оставила на кухне только что надоенное молоко. Пистолет опустил в ведро, и бегом в постель. Захрапел. А сердце колотится. Лежу и жду. На улице началось движение, гудят машины, ржут лошади. Слышу, оба офицера вышли со двора.

Наконец утихло...

Слава богу! Пронесло!

И последняя операция. Незаметно от родителей, вытащил пистолет из ведра и перепрятал. Ведро с молоком, вроде бы случайно, опрокинул, чтоб не употребить в пищу.

Сейчас, вспоминая об этом случае, не перестаю удивляться, как это решился на такое...

На первую военную зиму крестьяне успели запастись всем необходимым. Даже сена запасли для скота. Но оккупанты, полонившие Крым, распорядились по-своему. Облюбовал кто какую копну, без лишних слов въезжали во двор, грузили свои каруцы сеном и увозили. А в поисках свежатины немцы и румыны рыскали по курятникам и хлевам. А хозяин, прячась у себя в доме, украдкой наблюдал за куриной охотой, боясь, чтобы хапуги не заставили его грабить самого себя.

Дороги у нас паршивые. Немцы то и дело выгоняли население вытаскивать застрявшие машины.

 

При раскачке грузовика офицер командует:

- Оппа! Оппа!

Все дружно налегают, но больше смеются. " Застряла у немца ж..а", - помогает ему отец. Не понимая, смеется и немец.