БОРЛУЧИНЦЫ

 

Село Бурлуча раскинулось на склоне горы. Через него проходит дорога Белогорск-Зуя-Симферополь. От села по склонам сбегают сады и поля. На километр вверх от села начинаются леса. Бурлуча больше Пролома. Там, как и у нас, из каждого дома кто-нибудь да и ушел на фронт или подался в партизаны.

- Партизаны в наших лесах появились в конце 1942 года, - рассказывал бывший партизан Завен Фундукян, - и сразу же заявили о себе. Подростков в партизаны не брали. "Вы будете снабжать нас продуктами, наблюдать за немцами. Хватит с вас и этого", - говорили партизаны. И мы с охотой помогали им. А через год подросли и ушли в лес самовольно, группами, а кто и в одиночку. Наша группа состояла из шести человек. Это - Бохос Ашотович Терзиян, Гегам Мисакович Кешишян, Сурен Какосян, Левон Ваизян, Вреж и Хачик Годжаманяны и я, Завен Фундукян. Хачику Годжаманяну было тринадцать лет. Все мы были вооружены. Хачик Миронович был партизанским разведчиком. Его с сумой посылали по селам, и он возвращался по вечерам с продуктами и новостями.

В то время в Зуйском лесу уже насчитывались 23 партизанских отряда южного соединения Крыма.

Командиром нашего отряда был широкоплечий мужчина, вооруженный маузером, по фамилии Позывной, а комиссаром, не помню точно, не то Горюнов, не то Дегтярев. Нашей группой командовал Борис Егорович Аветян. Мы входили в отделение Андрея Овсеповича Фундукяна.

Партизанские отряды были и в Старокрымских и Белогорских лесах. Партизанили русские, армяне, болгары. Одних только армян насчитывалось более 250 человек. Был среди нас и татарин Захир. Его мы брали с собой, когда ходили к татарским селам. Вооружены для бросков в степные районы Крыма - к Джанкою, в районы Мчки, Сеитлера, Сорабуза, где проходила железная дорога. Днем скрывались в степных зарослях, а по ночам взрывали дорогу, мосты, склады, нападали на караулы и засады. Часто натыкались на полицейских и немецкие патрули. При первом же оклике "Кто идет!" расстреливали и, дай Бог, ноги от этого места.

Больше всего боялись засад. В темную ночь нетрудно наскочить на них. Уничтожая врага, мы забирали оружие, боеприпасы и, если

 

было, то продовольствие. Одно только отделение Фундукяна совершило подобных диверсий более сорока. И всякий раз, идя на риск, знали, что играем в прятки со смертью.

Взять хотя бы такой случай. Мы однажды уже взорвали железнодорожный мост. Немцы его восстановили, и поезда вновь пошли по нему. И вот Фундукяну Андрею Овсеповичу дают задание - взорвать мост, сорвать движение поездов. Фундукян веселый, настырный командир. Прихватил взрывчатку и все остальное и повел нас. До этого уже разведали подступы к мосту, график движения поездов и смены караулов. Знаем, что по мосту проходил линия связи, что охранники стоят по обе стороны моста.

Стемнело. Подкралась поближе. Залегли в зарослях травы, ждем. Вот прошел один состав. Нам хорошо видны часовые на обоих берегах. Следующий состав должен пройти через час. Пора. Нужно одновременно оборвать связь, убрать охрану и заложить взрывчатку. Андрей дает задание Бохосту Терзияну и Врежу Гайджаманяиу нарушить линию связи. Людей разделил так, чтобы на обоих берегах охрану моста снять одновременно. Гегам Кешинян и Левон Вайизян приготовились к минированию моста. Вскоре вернулись Бохос и Вреж и доложили, что связь оборвана. Скрываясь в бурьяне, разведчики подползли к часовым, а минеры к мосту. Видимо немцы уловили шорох и открыли огонь в ночную пустоту. А мы их тут же накрыли шквальным огнем и завладели их пулеметами. Мост заминировали быстро. Я прикрывал минеров, когда они стали отходить от моста. Тут Левон наткнулся на вражескую мину и погиб. Его изуродованное тело нашли без ног. Решили отнести в лагерь и похоронить с почестями.

Задание было выполнено, пора было возвращаться, но Андрей медлил, не отдавал приказа уходить. А ведь немцы слышали взрыв, и сейчас нагрянут, нам тогда несдобровать. Вскоре мы увидели их. Немцев было много. Вероятно, это остатки караула. Они, почти не пригибаясь, бежали по насыпи, уверенные, что наш след давно простыл. Немцы бросились искать мины под мостом. А мы пустили и дело захваченные пулеметы и автоматы. Бохоса Терзияна ранило в руку, Андрей приказал чуть-чуть отойти, прихватить с собой тело Левона. В это время мы услышали шум приближающегося поезда. Залегли в бурьяне. Наблюдаем за поездом. Он шел со скоростью не более сорока километров. Вероятно, только начал набирать ско-

 

рость.

От огненного взрыва мост вздыбился и осел. Что там творилось, трудно объяснить. Что-то страшное. Задние вагоны и платформы наседали с грузом на передние, вставали на дыбы, переворачивались и летели вниз, перегораживая течение реки, а потом вся эта гора металла и пламени стала взрываться. Сквозь адский шум, едва расслышали команду: "Уходим, тут и без нас разберутся!"

В кустарниках нашли подходящую жердь, подвесили к ней тело Левона и, попарно сменяясь, отправились в лагерь. Левона похоронили со всеми военными почестями. Могилу его устлали еловыми ветвями. Поставили крест, хотя он и был коммунистом. Сделали надпись: "Комсорг бригады Вайназян Левон, уроженец села Бурлуча, 1914-1944"

В ту же ночь, выполняя задание, Бохос Ашотович Терзиян в сопровождении Гегама пришел в родительский дом. Грязные, оборванные, обросшие, увешанные оружием они предстали перед своими домашними. Не удивительно, что их не узнали и с подозрением уставились на Бохоса.

- Вы что, не узнаете? - спросил партизан с перевязанной рукой.

- Вай, да это же Бохос! - закричали родные и бросились обнимать. Во дворе залаяла собака. Гегам с автоматом вышел за дверь. К дому приближались двое. Гегам узнал Врежа. Его попутчиком оказался партизанский врач-хирург Сероп Гайдцагян. Знакомясь с Бохосом, Сероп сказал:

- Орел! Здоровенный детина! А в здоровом теле и дух здоровый. Так говорил мой отец. И поцеловал Бохоса. О тебе я давно наслышан - ты самый крупный в отряде.

У раненого повысилась температура, пуля раздробила кость предплечья. Врач промыл рану, перевязал, наложил дощатую шину.

- Сколько тебе лет? - спросил он Бохоса.

- Восемнадцать, - ответил партизан.

- Не беда. До свадьбы заживет. На шутку все рассмеялись и Бохос тоже.

Мать Бохоса накрыла на стол, но партизаны отказались присесть, взяли со стола немного еды и стали расходиться,

- Автомат Бохоса оставьте, - сказал отец. Я тоже иду в лес. Сатеник, - обратился он к жене. - Если кто будет спрашивать, скажешь, в Джанкое брат заболел, я с сыном подался туда.

 

Бохоса родители припрятали в тайнике. Детей предупредили, чтоб ни слова не вырвалось у них, зато все, что услышат, немедленно рассказывали дома.

Бохос оставил при себе две "лимонки" и "вальтер". А отец, собрав побольше продуктов, позвал за собой Арама.

- А Арамчика зачем берешь с собой? - вмешалась мать. Четырнадцать лет ребенку. С ума сошел старый!

- Он уже мужчина и давай не вмешивайся в мужские дела.

Тут засобирался и семилетний Ампар, но отец на полном серьезе поручил ему охранять раненого. А стара не унималась:

- Совсем с ума спятил старик! О господи! - и разрыдалась. Отец с сыном, не обращая внимания на слезы, уже шагали далеко от дома, догоняли партизан. На востоке занималась заря.

Вот так в отряде появился этот еще крепкий, пожилой мужчина с сыном-подростком.

Ашот был высоким, широкоплечим под стать своему сыну Бохосу. Ладони у этого "старичка" были твердыми и широкими, как лопаты. В отряде над ним любовно посмеивалась:

- Дядя Ашот, автомат в ваших руках словно ручка ученическая. Для таких рук пулемет нужен, а то не видно, что у вас в руках.

- Ничего, - смеялся в ответ дядя Ашот. С автоматом в лесу сподручнее и бегать, и падать. Он за деревья не цепляется.

Подшучивая над дядей Ашотом, молодежь относилась к нему с большим уважением и почтением, зная, что он уже воевал с немцами с 1914 по 1920 год.

- Я их повадки хорошо знаю. Смерти боятся. Они герои - пока их берет. А прижми хорошенько, как зайцы бегут и в плен сдаются.

О мальчике и старике Ашоте узнало партизанское начальство и на очередной поверке спросило:

- Вы что же думаете, что здесь детский сад?

- А я не вашей милости и не укрытия пришел просить у вас. В любом бою постою за себя и за сына, да еще и другого прикрою. А сын мне поможет! Он показал свои широкие ладони с толстыми пальцами. Разве автоматные патроны для таких пальцев? А Арамчик быстро наполнит обоймы. Справится белка с семечками. А я буду косить немцев, как сено...

Новичков зачислили в группу разведчиков под команду хирурга Серопа Гайдцагяна, хорошо знавшего немецкий язык.

 

До войны Сероп жил и учился в Ереване. "Мои родители-педагоги. Мать преподавала русский, отец - немецкий. Дома мать часто со мной и с сестрой Гаяне говорила на русском, а отец - на немецком, - как-то поделился Сероп. Вот мы и овладели тремя языками."

Вначале Ашот недоумевал: зачем его, старика и сына- подростка, зачислили в разведку. Потом понял, старику и мальцу легче зайти в любое село, добраться до нужного места. Но это было потом.

Сероп задумал что-то непонятное. Перед рассветом вывел он на опушку леса 18 человек. Тринадцати он приказал переодеться в немецкое обмундирование. Переоделся в форму офицера и сам. А Ашота с сыном и еще троих оставил в гражданской одежде и без оружия. "Вы - партизаны!" - сказал он.

"Офицер" со своими ''сонатами" вывел "пленных" партизан на дорогу, поставил под охрану четырех автоматчиков. Остальные стояли и покуривали на обочине.

"Так вот почему они взяли немецкие автоматы!" - подумал Алгат.

- Для обмана: они - "немцы", а мы - "пленные".

Стало совсем светло. По дороге начали сновать машины. "Пленные" партизаны стояли, закинув руки назад. Возле них "немцы" - все, как положено. Стоят так, чтобы можно было сразу вступить в бой.

Наконец, офицер сказал:

- Приготовиться! Будем останавливать эту.

Он поднял руку. Машина остановилась. Из кабины вышел унтер-офицер, вытянулся перед "офицером". В это время "солдаты", что стояли на обочине, вскочили в кузов, туда же полезли "пленные" партизаны. В кузове обезоружили двух немцев, другие четверо были без оружия. Унтер-офицера тоже посадили в кузов, уже безоружного. К шоферу, тоже безоружному, подсел "офицер", и машина свернула в лес...

Закончились партизанские будни, люди стали возвращаться домой. Страну охватило всеобщее ликование - Победа! Свобода! И тут, из села Бурлуча, как и из всех армянских сел Крыма было сослано все население.

Семья дяди Ашота из десяти человек - мать, отец, восемь детей. Через десять суток они вышли на станции Яйва, Александровского района, Молотовской области. Оттуда этапом, на телегах и своим ходом они были пригнаны в верховья реки в поселок База, на лесо-

 

заготовки.

Дядя Ашот встал во главе семейной бригады, в которую вошли пять человек: сыновья Бохос и Арам, дочери Ахавни и Ася. Дома остались мать, сыновья Анпар и Левон, дочери Флора и Света - это иждивенцы. На них надо было работать.

Начался отсчет ссыльной каторжной работе в условиях двухметрового снега и тридцатиградусного мороза. А нас привезли чуть ли не в том, в чем мать родила.

На работу и с работы добирались пешими во тьме, в условиях пятичасового светового дня.

Прежде, чем свалить дерево, надо сначала проложить к нему дорогу, очистить ствол от снега, утопая в нем с головой, спилить его поперечной пилой, часто сменяя друг друга, падая от усталости. Затем каждый ствол длиной метров 12-15 надо очистить от ветвей и сучьев.

В бригаде у дяди Ашота одна молодежь - Бохосу двадцать лет, Агавни - 18, Асе - 17, Араму -15. Одеты кто во что горазд, лишь бы тепло было.

Основная одежда - ватные брюки и фуфайки. На ноги вместо валенок натягивали рукава от старых фуфаек. Так они жили.

На их счастье в 1956 году в верхах появился Никита-Освободитель. Он первым заявил, что мы, ссыльные, не враги народа, а те враги, кто сослал нас. Сколько здравниц, громких слов было сказано в его честь по обе стороны Уральского хребта.

В 1957 году большая семья Ашота, теперь уже с невестками и зятьями, и многочисленными внуками переехала в город Анапу и там на окраине города застроилась, образовав целый Армянский хутор.

Племянники Ашота Яков и Хачик Терзияны осели в Темргоке. Там и работают, пользуются уважением.

Дядя Ашот и тетя Агавни, как и положено, живут с младшим сыном Левоном и невесткой Асей, одаривших их внуками.

Ампар женился на моей племяннице Нварт Аршаковне. Имеют двоих детей - Каринэ и Артура. Все работают. Она секретарь-машинистка, он - водитель такси.

Анапа - моя тихая гавань. С удовольствием бываю там у друзей, родственников. Люблю Белоречинск и Краснодар, где в объятиях близких чувствую себя как на белом коне.