СЕВАСТОПОЛЬСКИЕ ВЕТЕРАНЫ
С 20 по 30 октября 1989 года в Севастополе проходила встреча ветеранов-севастопольцев, посвященная 45-летию освобождения города от немецких оккупантов. На встречу был приглашен и мой брат Трдат. Мне тоже захотелось поехать в город моего отрочества, в город, где застала меня эта бесчеловечная война. Трдат попросил вызов и на меня. "
В первый день встречи собралось человек 80. Потом стали прибывать чуть ли не ежечасно, а через неделю число участников удвоилось.
Среди ветеранов защитников Севастополя были разные люди - и отменные здоровяки в гражданской и военной формах, многие были в матросках, были и с тростью, и на костылях...
21 октября председатель городского Совета ветеранов капитан первого ранга Михаил Григорьевич Бойсак провел встречу прибывших ветеранов в клубе моряков. Ветеранов встретило командование флота во главе с вице-адмиралом, Все было честь по чести.
Выступавшие было много. Каждому желающему было предоставлено слово, и. каждый получил возможность поделиться воспоминаниями.
Герои, стоявшие насмерть у стен города Героя "48 лет назад, с большой неприязнью отзывались о своем тогдашнем командовании, которое в последние дни обороны на произвол судьбы бросило солдат и матросов, между морем и немцами, а само бежало на самолетах на большую землю. .
- Севастополь пал. Нас, тысячи тысяч, оставшихся без боеприпасов, пищи и воды, зажали на мысе Херсонес. Немцам ничего другого не оставалось, как добить нас артиллерией, минометами» авиацией. Завидев в море судно или макушку подлодки, мы бросались в воду и плыли, кто еще мог слыть, в надежде, что нас подберут. Но своп же проплывали мимо... Пловцами мы были не ахти какими, и поэтому на обратном пути многие пошли на дно морское, кормить рыб, утаскивая за собой отбивающихся от утопающих товарищей. Так далеко не героически закончилось наше сопротивление у стен Севастополя. Кто не утонул» не был убит - был пленен немцами, - глотая слезы, едва смог договорить старый матрос. Пленных конвоировали в большинстве случаев конные и
пешие. Наша колонна растянулась на дороге от Севастополя до Бахчисарая...
- На Херсонесе я был ранен в грудь, - говорил с трибуны другой матрос. Лежал на голой земле, как и все раненые, и вдруг появились немцы. Трое из них отделились и остановились со мною рядом. О чем-то поговорили. Третий был татарином, щелкнул затвором, но немцы отвели ствол винтовки в сторону. Я понял слова "гут арбайтен". Спасибо немцам, хоть от татарина спасли.
На трибуну вновь поднялся председатель Совета ветеранов Бой-сак. Заговорил медленно, убедительно, подбирая доходчивые слова:
- Дорогие товарищи, моряки! В войну и после войны военнопленных преследовали. Не доверяли им. Одних посадили, других загнали в лагеря, как изменников Родины. Конечно, все это было несправедливо. Вы теперь и сами знаете об этом. Перед памятью бывших товарищей с этой трибуны я заявляю: Вы - Герои! Вы выполнили свой воинский долг до конца, и вы не какие-то там предатели. Война - это страшная вещь. Без жертв и пленных войн не бывает. Об этом свидетельствует история человечества. Вы сделали все, что возможно было сделать на таком ограниченном куске суши. Многим посчастливилось выжить, снова оказаться в строю и добить врага в его берлоге.
Выступающий на минуту умолк, присматриваясь к сидящим в зале, потом сказал:
- Прошу встать тех, кто пережил плен.
Люди зашевелились, захлопали сиденьями стульев. Я оглянулся. Стоял почти весь зал.
Большая часть ветеранов, как и я, жила в гостинице "Севастополь" на улице Нахимова, а остальные в гостинице "Крым". Питались мы в ресторане при гостинице.
Дня через два по приезде я за завтраком увидел, как две дамы под руки ввели в зал ресторана пожилого мужчину, вероятно, слепого и присели за свободный столик. Ухаживая за ним, они подавали ему в руки хлеб, ложку, вилку, подставляли тарелки.
Оказалось, что мы были соседями в гостинице "Севастополь". Меня заинтересовала эта трогательная забота. Захотелось познакомиться поближе. Такая возможность вскоре предоставилась. Когда одна из дам под руки повела старого матроса на второй этаж, я поспешил ей на помощь, взяв старого матроса под руку с другой
стороны. Он сразу почувствовал незнакомую руку. Я извинился, назвал себя и сказал, что хочу помочь ему.
- Ну, спасибо! - сказал он, когда мы подошли к дверям его номера. Я пожелал им доброго здоровья и направился к себе.
В следующий раз я подошел к нему уже смело. Он узнал меня, поздоровался, протянув руку:
- А, кавказец! Здравствуй, здравствуй!
Звали его Юрием Матвеевичем Крамарем. На вид он был вполне здоровый мужчина. Если бы ему вернуть зрение, то он в свои 67 лет мог бы поспорить со многими своими сверстниками-здоровяками. Сопровождающие его дамы - дочери. Все они жители Хмельницкой области. Этот, много перенесший человек, вот что рассказал мне о себе.
Когда началась война, он был в охране аэропорта Сарабуз, поблизости от Симферополя. Когда немец прорвался через Перекоп и вошел в глубь Крыма, Юрий Матвеевич уже крепил оборону вокруг Севастополя.
- А потом в боях не расставался со станковым пулеметом "Максимом", пока меня не контузило, - рассказывал он. Подпускал немцев поближе и выбирал в первую очередь офицеров. Бил почти в упор, косил, как траву. И они падали - кто опрокидывался назад на спину, кто спотыкался и клевал носом землю, кто пластом падал вперед, кто подскакивал, будто его ошпарили кипятком. Были и такие, кто катался по земле.
В последних числах июня, когда фронта практически уже не было и командование, бросив нас, улетело из Севастополя, мы, брошенные на произвол судьбы, все еще сопротивлялись, хотя и отступали. В одном из таких боев у меня был убит второй номер. Попробуй справься один со станковым пулеметом - некому ни ленту подать, ни поправить ее. Да что там! Кто испытал это, поймет... тут каждая секунда дорога. Это не капусту на соления рубить. Ребята отходят, кричат: "Юра, отходи! Немец обходит!" А как уйдешь, если только заправил ленту и прицелился? Вот и луплю по тем, кто лезет, кого достать могу... Ты здесь? - вдруг спохватился Юрий Матвеевич.
- Здесь, здесь! И внимательно слушаю, - успокоил я его.
- Потом гляжу, а вокруг меня ни немцев, ни наших. Ну, думаю, пора догонять своих. А тут как свистнет, и вдавливает меня в землю, понял, что взрыв. Оглушило. Когда очнулся, сел и вижу, что меня с
пулеметом отбросило метров на пять. На месте, где я лежал с пулеметом - огромная воронка. Голова трещит, в ушах звон. Хватаюсь за голову, а меня мутит, не могу прийти в себя. Тут ко мне подбегают ребята и что-то говорят, а я ничего не слышу из-за гула в ушах и слабости. Поднимают меня на ноги. Гляжу на ребят, а они все без ремней и головных уборов... И повели нас в сторону Симферополя. А там, на огромном поле, огороженном колючей проволокой, на сколько хватает глаз, одни черные бушлаты, будто весь Крым перерядился в матросскую форму. Потом лагерь за лагерем. Освободили меня наши в Польше. Отмыли, подкормили, проверили. А как набрался немного сил, надели на меня солдатскую форму и погнали на Берлин. Добрался. Через год после войны демобилизовался. Приехал в село Богдановцы, Дорошянского района, Хмельницкой области. Познакомился с девушкой Машей. Теперь она Мария Афанасьевна. Построили дом, обзавелись хозяйством, живностью. Потом пошли дети. Сначала родилась дочь Анна, потом сын Василий и снова дочурка Дина. У всех у них свои семьи. Построились рядом с нами. Так и живем все рядом, можно сказать вместе. Помогаем друг другу. Василий и Ирина Александровна подарили нам внука Игоря. Ему уже 13 лет. У Анны муж Владимир Трофимович Корчевых. Работает киномехаником. Сыну Анатолию 19 лет, дочери Наташе - 16. Дина работает медиком. Замужем за Дмитрием Григорьевичем Ватычем. У них сын Роман, ему 10 лет. Вот какая большая у нас семья.
Я уже достаточно близко познакомился со старым матросом и его дочками. Приглядывался к ним, и добрая зависть появлялась в сердце, когда видел, с какой нежностью и добротой дочери относились к слепому отцу. Сколько надо Анне и Дине терпения, доброжелательности и нежности, чтобы ежеминутно предупреждать желания отца, совершать этот подвиг, на который мало кто из современных детей отважится. Поразительные люди!
- Почему же сын не поехал с вами? Ведь ему легче было бы с вами и вам удобнее? - поинтересовался я.
- Сын - мужик! Он дома по хозяйству нужен. С дочками лучше. Они уже привыкли, знают, что и когда мне нужно...
Он так уверенно и спокойно говорил, что я невольно залюбовался им.
"Сколько в нем достоинства, веры в детей и их благородство," -
подумал я и почему-то спросил:
- Вы когда-нибудь ссорились с женой?
- Из-за чего?! - удивился он. Она у меня не ревнивая, так же, как и я. Мы живем спокойно, дружно... Мы еще с молоду не придавали этому значения. Верили друг другу. Бывало на гуляньи или на свадьбе она танцует, с кем хочет, я тоже. И разговоров на эту тему у нас не возникало. Вот женись я на Нунэ - твоей землячке, ссор, наверное, не избежали бы.
Я с удивлением посмотрел на него, он продолжил:
- Давно это было. Еще в начале обороны Севастополя меня ранило в ногу. Увезли в Поти, а оттуда в Ленинакан, в госпиталь. Там я познакомился с медсестрой. Огонь - не дивчина! Вот она ревновать могла.
- Ну, разошелся, кавалер! - засмеялись дочки.
- Не смейтесь. Землячка его была прекрасна! - он потряс меня за рукав, и мы оба рассмеялись.
- Да, - сказал я, - ваши дочки совершают подвиг!
- Какой там еще подвиг! - возмутились было дочери. Отца взяли и поехали. Что тут героического?
- Подвиг, дочки, подвиг! - подтвердил отец. Без вас не смог бы приехать.
Перед отъездом я зашел к Юрию Матвеевичу. Застал его одного. Дочери пошли по магазинам купить гостинцев, если, конечно, набредут на что-нибудь подходящее. В знак внимания преподнес матросу бутылку знаменитого абхазского вина "Псоу". А для внуков "Гостинец от Зайца" - несколько оставшихся мандарин и единственную хурму.
- Больше не осталось, - извиняясь, сказал я.
- Большое спасибо! - возразил он. "Гостинец от Зайца" всегда был символом внимания и сердечности.
На этот раз я отважился и спросил не без чувства неловкости:
- С каких пор вы не видите?
- Сперва перестал видеть раненый глаз. Лет 12 назад заболел и второй. Куда только не ездил. Медицина оказалась беспомощной. Так и живу с потухшими глазами.
Я распрощался с Юрием Матвеевичем, пожелал ему и всей его большой семье доброго здоровья. Высказал пожелание увидеть его здесь и в 1991 году, когда будем отмечать пятидесятилетие обороны
Севастополя.
Еще на пути в Севастополь мы с Трдатом навестили в Симферополе боевого друга Трдата Петра Григорьевича Пацору. Его улицу мы долго искали, зато Петр Григорьевич будто ждал нас, был дома и широко раскрыл нам свои объятия. Встреча была радостной. Петр. Григорьевич говорил громко, особенно, когда возмущался. Я старался не докучать своим присутствием и по возможности оставлял их наедине.
Находясь на крыльце, я вдруг услышал его громкий, возмущенный голос, переходивший в крик. Из их объяснения я понял, что он рассказывал Трдату, что после нашего землетрясения у них собирали деньги в помощь пострадавшим в Армении.
- Каждый давал сколько мог, но не менее десятки. И вдруг один заявляет: "Почему я должен помочь армянам, если я никого из них не знаю?" "Что ты понимаешь в людях?! - возмутился я. Я воевал с армянами, с самой обороны Севастополя и всю войну! И если бы пришлось воевать снова, я бы разыскал Трдата и воевал бы только с ним, во всем доверяясь ему!"
На второй день Петр Григорьевич предложил съездить на его "Москвиче" в ваше родное село Пролом.
Нашего дома уже не было. Мы походили по бывшему нашему подворью, с грустью вспомнили, где и что раньше стояло или росло.
Мысленно мы вернулись в наше детство. Вспомнили тяжелый крестьянский труд родителей, и как они выкраивали время, чтобы уделить нам внимание, улыбнуться нам измученной улыбкой на страдальческом лице. Мы, мальчишки, внимание и ласку родителей воспринимали, как наивысшую награду. Представляю, с какими радужными мечтами строили родители дом и с каким настроением покидали его.
В развалинах дома я нашел осколок черепицы. Очистил его от земли и подумал: "Отец где-то раздобыл черепицу. Может, он держал в руках этот кусок?"
Осколок этот я тщательно, до его естественного розового цвета, оттер, завернул в платочек, привез домой и положил за стекло серванта.
Напротив нашего двора через дорогу стоял дом Давида Асланяна и тети Анюты. В доме том выросли четыре парня - Арменак, Гурген, Ваня и Бохос. Гурген был разведчиком. Погиб. О нем мог бы на-
помнить обелиск, но на нем высечен лозунг: "Вечная память проломским партизанам". И ни слова больше. Ни одного имени. Будто "проломские партизаны" - безликое существо, а не человек в отдельности, с именем, фамилией, отдавший жизнь за Родину!
Девяносто процентов, ушедших в леса из Пролома были армяне. Может, потому и нет имен на камне ни живых, ни мертвых, чтобы кому-то не стало стыдно за то, что сослали тех, кто проливал кровь в партизанах! В лес из Пролома ушли 27 армян.
Побывали мы и в Васильевке, в школе, где учились в русских классах.
Из Симферополя Трдат, Петр Григорьевич и я на электричке приехали в Севастополь на встречу ветеранов, о которой я уже рассказывал. Многие ветераны были уже преклонного возраста. Большинство после войны увиделись впервые. И, конечно, смеялись, и, конечно, лили слезы радости, вспоминали, скорбели по погибшим, рассказывали о себе.
Каждый день приносил все новые встречи с севастопольцами. Сходились, расходились, чтобы на завтра где-нибудь встретиться. И с этими и с вновь прибывшими.
Потом наступили тяжелые дни расставания. Подошел и наш с Трдатом черед.
В гостях у Марии Игнатьевны и Петра Григорьевича я побывал еще раз в мае 1990 года. Встретил их в окружении сыновей. Двух старших я знавал и раньше, правда, мальчишками. Теперь мужчин у них прибыло. Так что теперь Марию и Петра окружали шестеро мужчин. Старший сын Володя с Еленой Николаевной имеют троих сыновей - Андрея, Алексея, Александра. Леонид и Тамара Григорьевна имеют только Вячеслава.
- Наша забота - ваши внуки, - говорит Мария Игнатьевна и тут же добавляет: - А хочется еще, чтобы и внучки были, хотя бы по одной, пока мы с Петром Григорьевичем еще есть.
Петр, улыбаясь, подтвердил. На второй день Володя и Леонид всех нас повезли к себе. В дальнейшем мы перекинули мост дружбы Кавказ - Крым. Он действует и сегодня.