Глава 4

ДЕТСТВО

 

Детство мое прошло в родном селе Секретарка Северного района Оренбургской области. Я, как любой деревенский мальчишка, любил в свободное от работы время играть во всевозможные игры, а особенно в «лапту». Не грех сказать и то, что со своими сверстниками лазили в чужие огороды за огурцами. И еще любил плавать в нашей небольшой речушке Кандызке. А чуть повзрослев, я много проводил времени на рыбалке. Бывало, чуть дыша, неотрывно смотришь на поплавки удочек, боясь пошевелиться, чтобы не спугнуть рыбешек. Рыба в Кандызке водилась мелкая: пескарь, огольцы, красноперки, а чуть покрупнее — оголавли...

Я рос непоседой, бойким и шаловливым мальчуганом! И совершенно не драчливым. У меня не было детских врагов, и

 

со всеми своими сверстниками, я дружил ровно, находя с ними общий язык и уважение...

Нашими летними забавами, кроме рыбалки, были игра в «лапту», в прятки, выживание сусликов из своих нор, разорение птичьих гнезд и, конечно же, заботы по хозяйству. Любой деревенский мальчишка без работы не обходится. За каждым из нас были закреплены определенные обязанности, которые мы непременно должны были выполнять. О них я расскажу чуть ниже.

Лето все мы, мальчишки, любили особенно! И оно нам приносило неизгладимую радость общения не только между собой, но и с природой. Мы часто ходили в ближний лес. То за грибами, то за ягодами. А весной за березовым соком! Мы этой сладко-кислой прозрачной жидкостью оппивались сами и много приносили его в бидончиках и бутылках домой для своих родителей и братьев. Но это было уже в возрасте 7 — 8 — 9 лет, когда мы стали свободно владеть ножами и топориками...

А в возрасте 5 — 6 лет нашими забавами были игры на лугу, где росла трава выше нашего роста и она нас прятала от своих сверстников. Бывало бегаешь, а из травы мельтешат только наши макушки. Вперемешку с травой росло море разнообразных цветов. Здесь были и ромашки, и васильки, и колокольчики, и незабудки...

Наигравшись и набегавшись вдоволь, мы садились на траву и, с наслаждением плели венки из этих же цветов на свои головы, да и для своих любимых мам. Но и домой приносили цветов охапками...

Удивительно все это четко и ясно мне помнится, хотя времени с той поры пролетело более семидесяти лет!..

Зиму мы любили по-особенному! Она несла нам так же непередаваемую радость. Это, во-первых, катание на лыжах с вершины горы, которая была в километре от нашего села. Туда, на гору, мы, мальчишками, забирались целыми стаями. А оттуда на лыжах, на перегонки, неслись, как очумелые, стараясь перегнать друг-друга! Бывало, несешься, аж дух захватывает и кричишь во всю глотку впереди скользящему: «Лы-ж-ню! Лы-ж-ню!». А за нами в это время, высунув свои красные языки, неслись наши любимые собаки...

В погожие дни, когда температура воздуха была не ниже ше-сти-десяти градусов, нас, мальчишек, любителей лыж, на склоне

 

той горы набиралась целая вага — более сорока ребятишек. Катание на лыжах — это непередаваемое наслаждение!..

В начале зимы, когда лед на речушке Кандызка не был еще под снегом, мы страсть как любили кататься на коньках своего изготовления. Настоящих коньков мы не имели: они нам были недоступны. Мы их делали сами из дерева, а полозья им служили узкие металлические полосы, которые мы прибивали к конькам мелкими гвоздями... Бывало лед трещит под нами, а мы, не обращая на это внимание, носимся, как угорелые... Нам, мальчишкам, тогда казалось, что зима только и служит для наших детских забав. До наших детских головок не доходила мысль, что она еще несет всему живому массу хлопот и много дополнительного труда.

Ее трескучие морозы, бураны и жгучие ветра бывали причиной не малых трагедий. Об одной из них я коротенько расскажу.

Мой, ныне покойный, отец Павел Кириллович в нашем селе работал председателем колхоза «Великий почин». И как-то вечером он со своим полеводом Иваном Бектяшкиным засиделся у нас за столом, обсуждая свои колхозные дела. Не торопясь беседуя со своим полеводом, он при этом с ним выпивал самогона. Задержались они допоздна. За это время на дворе повалил снег, подул сильный ветер — и все в округе закружилось, завертелось в снежном тумане...

Провожая своего собеседника до сеней, отец ему сказал, чтобы он был внимательным, хотя дом полевода от нашего дома стоял в трехстах метрах.

На утро второго дня к нам пришла жена полевода, чтобы узнать у отца где ее муж, так как дома он не ночевал... Бектяшкин пропал. Его долго искали, но безрезультатно! Следственные органы не раз вызывали на допрос отца. Но он ничего не мог добавить к тому, что знал, сидя вечером у себя дома с Бектяшкином за самогоном... И только ранней весной, когда снег начал таять, один из сельских охотников случайно нашел. Замерзшего полевода на вершине Курниковой горы. Сильный буран сбил его с пути, и он, колеся, пока были силы, в поисках своего дома, ушел аж на 5 километров в сторону от села...

За прожитые годы, живя в Башкирии, а затем здесь в городе Казани, я слышал массу подобных историй...

 

Зима, повторяюсь, время не простое, а весьма и весьма тяжелое...

Как сказал выше, рос я бойким, непоседой, но между тем послушным ребенком. Рос в условиях недостатка, холода и повседневной не по возрасту работы. Такие условия воспитания были, как бы, нормой жизни всех деревенских мальчишек. Поэтому неудивительно, что я с шести лет давал скотине корма, убирал навоз, носил колотые дрова домой и делал еще много всяких дел по хозяйству. Это было как бы нормой приобщения сельских мальчиков к труду.

Летом часто рано утром выгонял корову и овец в табун. Пас гусей, да не редко с братом ходил на ночные дежурства на пастьбу лошадей...

Отец любил нас с братом Егором и никогда не наказывал. Бывая часто в городе Бугульме, нам привозил для подарка акварельные краски, кисточки и общие альбомы для рисования. Получив такие подарки, мы с братом с замиранием сердца рисовали (в клетку) наших знаменитых писателей: бородатого Толстого, кудрявого Пушкина, остроносого Гоголя и лысого Некрасова. И по детскому опыту рисования образы названных великих классиков были сносно похожи на самих себя...

Тот период жизни был самым счастливым периодом жизни нашей семьи. Я хорошо помню домашние субботние ужины семьи, когда мне было около семи лет. Придя из бани чистыми и опрятными, мы всей семьей садились за стол — мать с отцом, четыре брата и две сестры, чтобы вместе поужинать. Ужин шел степенный. Ели не торопясь. Традиционное блюдо — это картошка с бараниной, пшенная каша с кислым молоком и не редко подавался пирог с мясом. А запах ароматного хлеба из твердой оренбургской пшеницы помню и по сей день. Да, те дружные, степенные семейные субботние ужины незабываемы... они и сейчас стоят у меня перед глазами.

После ужина мы любили распевать хором песни. Особенно старинные, а на балалайке играл старший брат Василий, стараясь попасть в лад мотива... Брат Василий очень рано умрет. Работая бригадиром тракторной бригады, он как-то после обеда лег на холодную землю и крепко заснул. И как результат, он простудил свои почки. В возрасте двадцати пяти лет он ушел из жизни...

 

В середине лета 1929 года наш колхоз получил три колесных трактора американского производства, типа «Форзон». А имеете с ними приехал и механик по тракторам, который по решению отца поселился у нас. Он был каким-то тщедушным, худым, высокого роста, в возрасте не более сорока лет. Как потом выяснилось, его худоба была не от болезни, а от систематического недоедания. Фамилию он носил Бородин. Через месяц, полтора, живя у нас, он заметно поправился, повеселел и на наших субботних спевках принимал самое активное участие. Пели разные песни. Мне особенно нравились «Коробейники», «Рябинушка», про Казань и про Москву.

«Шумел, гремел пожар московский,

Дым расстилался но реке.

А там, вдали стенах кремлевских

Стоял он в сером сюртуке.

Он призадумался великий,

Скрестивши руки на груди...

Он видел выжженное море и

Видел гибель впереди: ... —

Зачем я шел к тебе Россия,

Европу всю держал в руках.

Теперь склонившись головою,

Стою на крепостных стенах.

Все войска были созданы мною,

Погибнут здесь среди снегов.

В полях истлеют наши кости

Без погребения гробов...

Шумел, гремел пожар московский,

Дым расстилался по реке.

А там, вдали стенах кремлевских

Стоял он в сером сюртуке...

Это песня про Наполеона, мне казалось, очень патриотическая!..

Бородин был простецкий мужик и часто с нами, мальчишками, забавлялся и даже катал нас на тракторе.

Он проходил с работы чумазый с масляными пятнами на руках и на лице. Мать тут же давала ему теплую воду, мыло и мочалку. И Бородин старательно спешил смыть с лица и рук свою трудовую «грязь».

 

Вспоминаю, как Бородин не возился, как не старался с этими тракторами, но за отсутствием запасных частей, опытных трактористов и механических мастерских, наладить работу тракторов так и не смог. Они все время ломались, в ожидании ремонта, в поле так и не выходили. Но зато брат Василий с желанием толкался около всегда чумазого Бородина и в скором времени стал самостоятельно водить трактор. А через год стал бригадиром трактористов. Трудно было безграмотным селянам быстро усвоить премудрости устройства тракторов и работу их двигателей. Проработав около года с этими тракторами, Бородин уехал, а на его место приехал новый механик, которого отец уже не взял на постой.

Новый механик сумел довести трактора до рабочего состояния и создал бригаду трактористов-механизаторов. А бригадиром был назначен брат Василий.

Но все равно эти три «Форзона» мало приносили пользы колхозу, уж очень часто они ломались. А вторая причина — отсутствие тракторных плугов. Впоследствии тракторные плуги были получены, и трактора стали выходить в поле.

К тридцатым годам наша семья стала распадаться, и мы остались у родителей только два брата — Егор и я.

Мне тогда страсть как хотелось учиться, поэтому к своим семи годам я уже знал все буквы и сносно читал по слогам. Но так уж получилось, то ли школа не была готова к приему учеников к первому сентябрю, то ли еще были какие причины, но к первому сентябрю я в школу не пошел. Я очень нервничал, расстраивался, оставаясь дома. И только к середине октября меня отец повел в школу. Одет я был, что чучело: на ногах лапти, на голове отцовская буденовка, которую он привез после гражданской войны, где он более двух лет воевал на стороне красных, защищая становление Советской власти. Штаны и рубашка были сшиты из холста, а одет был в старую заплатанный полушубок, оставшийся от брата Василия.

Выйдя с отцом из дому, нас ослепил сильный буран с ветром, что редко бывает в такое время года в нашей полосе. Это был своеобразный сюрприз природы! Мы шли с отцом с трудом, держась за руки, преодолевая напор ветра со снегом. В другой руке я нес холщовый мешочек с тетрадкой и букварем. Буран нас слепил, но мы уверенно шли. Вот и школа. Дом какого-то богача, переоборудованный под школьные классы.

 

Собственно, было одно помещение, где занимались первоклассники и ученики второго класса. В помещении было холодно, поэтому все дети сидели за партами в верхней одежде. Сел и я, не раздеваясь. Учитель Петр Петрович (фамилию, к моему стыду, запамятовал) усадил меня за последнюю парту. Как только я уселся, отец, попрощавшись с учителем, покинул класс.

В школу я ходил с большим желанием и учился прилежно. Очень быстро стал усваивать программу первого класса и концу первой четверти Петр Петрович перевел меня во второй класс. И посадил меня за первую парту второй половины помещения, где сидели ученики второго класса. А весной успешно завершил программу второго класса и меня перевели в третий класс. Я по сей день помню учебу в этой школе и вспоминаю с теплотой. Там между нами, школьниками, была искренняя дружба и никогда не возникали драки и потасовки. Во время больших перемен мы любили играть в «бабки». В этой игре большую смекалку и глазомер проявлял Иван Архипов. Он почти у всех выигрывал и у него с собой всегда был холщовый небольшой мешочек, набитый «бабками». И мы часто эти «бабки» у него покупали.

До четвертого класса я учился прилежно и по всем предметам имел положительные оценки. И заметно отличался от всех своих сверстников. А дальше дела пошли плохо. На то была единственная причина: отца нашего перевели в соседнее село для укрепления колхоза, назначив его председателем. И мы остались втроем. Мать почти слепая, и следить за нами было некому, а мы с братом Егором стали пропускать уроки, следовательно, отставать от сверстников.

Поэтому семь классов я закончил с большим трудом. Так завершилось мое школьное образование на уровне седьмого класса...